Нить жизни. Роман - Ирина Селивёрстова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
День ото дня я все больше втягивалась в жизнь шестого отделения клиники – помогала медсестре Лиде на кухне, шила марлевые маски для врачей и медсестер. Я была рада каждой просьбе, лишь бы подольше задержаться в отделении, где находился мой ребенок. Иногда потихоньку от всех я подходила к Сашиной палате и смотрела на его кувез через стеклянную дверь. Однажды после уборки на кухне, когда уже собиралась уходить, я увидела, как Юрий Иванович выходит из палаты моего сына. Я подошла к нему и спросила, как мой ребенок себя чувствует. Взглянув в глаза Юрия, я осеклась на полуслове – его глаза были страдающими, очень уставшими. Юрий медленно стянул с себя маску, открывая почерневшее лицо.
– У него были сегодня ночью судороги, он опять синел, – еле выдавил он из себя.
– Что, мне не на что надеяться? – стараясь говорить как можно спокойнее, спросила я.
– Я этого не говорил. Мы делаем все возможное, что в наших силах.
– Почему были судороги?
– Медицинская наука не может на этот вопрос ответить сегодня однозначно. Считается, что из-за незрелости оболочек на нервах их окончания соприкасаются и дают эффект судорог. Все, что мы можем сделать в таких случаях – это убрать не причину, а следствие, то есть снять судороги.
У меня вновь, как в роддоме, потекли ручьем слезы. Юрий старался не замечать их. Он продолжал объяснять мне возможные причины судорог у ребенка, которые, в конечном счете, сводились к одному – незрелости нервной системы из-за слишком раннего рождения. Я внимательно слушала эти разъяснения, но главное – явственно ощущала, что не одинока в борьбе за жизнь своего сына, что Юрий еще один человек помимо меня, который страдает, мучается от Сашиной боли. А самое главное – помогает моему ребенку, то есть делает то, что не в силах сейчас сделать для него даже я.
Мне стоило больших усилий, чтобы, наконец, сдвинуться с места, попрощаться с Юрием и уйти. Я не поехала в тот день на занятия, а несколько часов проходила по близлежащим улицам, то и дело, возвращаясь к клинике. Я смотрела каждый раз на крайнее слева окно на втором этаже, словно так можно было о чем-то узнать. Что я могла сделать? Любые мои действия в этой ситуации были бесполезны. В моей душе словно полыхало пламя – такой душевной боли, надежды и бесконечной любви к своему ребенку, как в тот день, мне не доводилось прежде испытывать. Я едва вынесла это чувство.
Дома я не стала говорить, что Сашеньке плохо. Я не хотела обсуждать эту тему с родными своего мужа. По внутренним ощущениям мне казалось, что я несу полную чашу с водой, из которой боюсь пролить хотя бы каплю, потому что это может повредить моему сыну. Разговор о его состоянии мог расплескать чашу, поэтому на задаваемые мне вопросы я отвечала односложно, но, к счастью, никто и не настаивал. С мамой я разговаривала по телефону каждый день, но давала только информацию о Саше – о своих переживаниях говорить не могла.
На следующий день я с нетерпением ждала, когда на детскую кухню придет Люба. Вот она, наконец, появилась и еще с порога сказала, что Саше стало гораздо лучше, судорог больше не было. Люба получала подробную информацию от дежурных медсестер, с которыми давно подружилась, ведь ее дочка лежала здесь уже два месяца. В этот момент по коридору мимо кухни медленно прошел Юрий Иванович с запеленатым ребенком на руках. Юрий шел очень осторожно, словно плыл по коридору, при этом неотрывно смотрел на лицо малыша, видимо, страшась причинить ему малейшее беспокойство от движения. При других обстоятельствах я не смогла бы сдержать улыбки, глядя на эту картину: слишком несовместимой казалась замедленная походка Юрия с его высокой сильной фигурой и длинными ногами, не привыкшими столь плавно передвигаться. Но сейчас меня словно обдало теплой волной – это была нежность, благодарность и еще что-то, для определения которого пока не находилось слов. Даже если Люба не шепнула бы мне, что Юрий несет на физиотерапевтические процедуры моего ребенка, я бы все равно поняла, что это так, потому что все остальные дети в отделении были в хорошем состоянии, и их можно было безопасно переносить.
Прошло несколько дней, и я стала каждое утро с радостью смотреть на цифры в табличке. Вес моего ребенка прибавлялся на удивление быстро. Юрий, наконец, сам подошел ко мне, довольно улыбаясь, сообщил, что кризис закончился, теперь надо рассчитывать на лучшее и приблизительно через неделю начать кормить ребенка грудью. Я стояла против него и тоже счастливо улыбалась. Мне так хотелось покричать от радости, броситься Юрию на шею, но я не могла себе этого позволить и только повторяла: «Спасибо, Юрий Иванович, спасибо».
На этот раз мы опять пошли с Любой гулять. Стояла поздняя осень – ноябрь. Совсем не осталось листвы на деревьях, под ногами хрустел затянувший лужи тонкий лед. Не было ни ветра, ни дождя. Это был один из тех удивительных дней в преддверии зимы, когда вопреки всем законам природы в воздухе носился весенний, пронзительно свежий и пьянящий дух. Люба рассказывала о своей семье, о муже, но то и дело переключалась на рассказ о наших малышах и Юрии Ивановиче. Оказывается, Юрий пел им песни, брал их на руки и медленно расхаживал по палате. Юрий вообще очень трогательно общался с маленькими пациентами, для них у него были самые нежные и ласковые слова, которые малыши, конечно, не понимали, но правильно ощущали. Юрий был для детей не только врачом, он старался быть им еще папой и мамой, ему не было в тягость перепеленать ребенка и покормить его из бутылочки. За это в отделении его иногда называли «папа Юра».
Я молча слушала рассказ Любы и одновременно прислушивалась к себе, с беспокойством и сладкой болью внутри ощущая, что меня тянет к Юрию. Моя душа переполнялась теплотой и благодарностью за его усилия по лечению ребенка, но одновременно ждала от него еще и другого, ждала мужского внимания к себе как женщине и как к личности, которая этого достойна. Мне было ясно, что у меня нет оснований рассчитывать на такие реакции со стороны Юрия, что нет возможности даже намекнуть на свой интерес к нему. В отличие от молодых людей, с которыми я общалась прежде, его нельзя было уязвить шутками, проверить на слабые места и тем самым помочь себе освободиться от эмоциональной зависимости. Юрий был врачом моего ребенка, и его миссия в моей жизни была столь значима, даже свята, что у меня не было и мысли касаться его достоинства или кокетничать с ним. В какой-то момент мне захотелось позвать своего мужа, убежать к нему от этого нового чувства. Я верила, что сумею простить Александру его эгоизм, что он полюбит сына, и мы втроем будем жить счастливо. Но беспокоящий запах весны поздней осенью не давал сосредоточиться на ощущении душевного равновесия, а острое чувство счастья от надвигающейся любви перемешивалось с тревогой за отношения с мужем и за неясность возможных отношений с Юрием. Я испытывала полное смятение чувств.
Ровно через неделю я начала кормить своего ребенка грудью. Саше было полтора месяца, весил он немногим более двух килограммов, но выглядел хорошеньким симпатичным ребенком с круглыми щечками. Отпала надобность в кувезе, Саша лежал в обычной детской кроватке, какие используют в родильных домах. Этот факт сам по себе приводил меня в восторг, когда я приходила на кормление и могла полюбоваться на ребенка. Юрий Иванович по-прежнему много занимался с Сашей, делал ему массаж и часто хвалил его мне: говорил, что он спокойный, терпеливый мужичок. Теперь Саша из предмета постоянного волнения сделался маленьким центром радости для Юрия и медсестер, которые за ним ухаживали. Я, конечно же, была счастлива, улыбка почти не сходила с моего лица. В шесть вечера было последнее кормление детей, после которого я почти бежала в «Детский мир» покупать все то, что требовалось для малыша. Потом ехала домой, стирала и гладила пеленки, чепчики, распашонки, Вместе с мужем мы купили детскую кроватку и коляску. Вскоре все было готово для прибытия маленького Саши домой.
И вот, наконец, наступил этот долгожданный день. Юрий с утра подошел ко мне, широко улыбаясь, и сказал, что может прямо сегодня выписать моего сына. У него была улыбка большого счастливого ребенка, так искренне это получается, наверное, лишь у редко улыбающихся людей и по случаю большой радости. Я побежала звонить Александру, пока тот не ушел на занятия, чтобы купил огромный букет цветов, взял из дома детские вещи и быстрее приезжал в клинику за Сашей и мною. Муж приехал через полтора часа, привез охапку гвоздик, хороший французский коньяк для доктора и большой торт для медсестер. Пока Сашеньку одевали и заворачивали в одеяла, я выясняла у Юрия последние тонкости по уходу за ребенком, каким врачам надо будет показать его в ближайшее время, как часто нужно делать массаж. Мы с Юрием стояли друг против друга, и наши лица сияли: мы были победителями!