Большой укол - Михаил Попов

Спортзал напоминал пункт голосования на небольшом, непарадном избирательном участке. Процедура переодевания происходила довольно организованно, хотя кое–кто из торчков прикалывался, ржал и пытался, посасывая пивко, остроумно комментировать происходящее. Иногда ржачка становилась многоголосой, но не надолго. Давящая атмосфера брала свое, общая пришибленность все сгущалась.

Когда последний приглашенный получил свою тройку, итальянские ботинки и черный с цифровым замком кейс, раздался голос одного из выдавал.

— Внимание сюда… Костюмы получены вами во временно пользование. По прибытии в место назначения вам придется их сдать. Их, или то, что от них останется.

«Что? что? кого сдать?! Да нет, ты не понял, говорят, шмотье–то не насовсем, типа поносить, потом отберут. А я…»

— Потому одежду, в которой вы явились сюда, ни в коем случае не выбрасывайте, сложите в данные вам дипломаты и везите с собой. В этих дипломатах вы найдете также авиационные билеты, специальные удостоверения участников экологического симпозиума ассоциации СПУ, «Спасем полярный Урал» и краткие руководства, как себя вести во время путешествия. В дополнение могу сказать только одно — все требования руководства следует выполнять неукоснительно. Все отступления, самодеятельность, выходки чреваты тем, что вам вернут обратно в этот спортзал. Повторной попытки вам никто никогда не предоставит.

В зале нарастал шум, распахивались кейсы, кто–то хихикал, разглядывая свою физиономию на солидном, запаянном в пластик удостоверении, кто–то шелестел страницами руководства.

Сухой, носатый детина с выбритой на голове цифрой «9», вдруг закричал, сдирая с себя галстук.

— Пацаны, это лажа, лажа обыкновенная… Фашистская лажа! Нас всех загонят за колючку и сгнобят.

Галстук сорвать ему не удалось, и это сработало против него. Тогда он рванул рубаху, и пяток пуговиц очередь улетели к ближайшему столу. Никто из шести выдавал и не подумал приблизиться к нему и вступить в полемику. Они молча пережили эту истерику. Не получая подпитки со стороны, она постепенно сникла. Бунтовщик пригорюнившись, уселся на гору гимнастических матов. В одном ботинке, с растерзанной, как у Данко грудью, на носу — капля мутной жидкости.

Старший заговорил снова, ни к кому отдельно не обращаясь, но было ясно, что имеется в виду именно истерик.

— Вам уже не раз говорили — вы совершенно свободны. Вы имеете полное право сойти с дистанции. Здесь, в этом зале, в аэропорту, в аэропорту прибытия, в тайге, на тропе, перед самыми воротами Замка. Более того, вы в любой момент можете покинуть Замок, если вам того захочется. Одно условие — и оно на мой взгляд справедливо — вы можете «спрыгивать» таким образом, чтобы не принести вред остальным. Согласны?

— Согласны — прогудело под потолком зала.

После окончания инструктажа и переодевания, новоявленных экологов вывели из помещения. Прямо у дверей стоял «икарус». Велено было в него грузиться. Когда первый был заполнен, появился второй. Через час автобусы были во Внуково. Еще через час в воздух поднялся самолет и лег на северо–восточный курс. Во время полета шестеро инструкторов вели себя на манер внимательных, доброжелательных надсмотрщиков–овчаров. Отвечали на все, даже самые дикие вопросы, например, какова температура воздуха за бортом? Принимали все претензии и заверяли, что попытаются удовлетворить их по мере возможности, а может, и сверх нее. Тем, кому было совсем худо, давали голубенькие и серенькие таблетки. Но зато старательно следили за тем, чтобы стадо будущего конгресса не разбредалось, чтобы ни одна переодетая овечка не разговорилась с кем–нибудь из посторонних.

В полете помимо питания все получили по маленькому стаканчику фанты. Старший препровождающий велел всем выпить ее. Настоятельно.

— Это кислота, пацаны, — зашелестело по рядам, — кислота.

Надсмотрщики равномерно распределились по салонам, чтобы проследить за выполнением приказа. Впрочем, здесь особенно приглядывать не пришлось. Фанту заглотили все и мгновенно и тут же поотваливались в креслах в ожидании соответствующего прихода. Только двоих в конце салона пришлось уговаривать. Они мотивировали свой отказ тем, что сейчас по их «схеме» «кислота, ну никак». Им мягко и тихо объяснили, что в стаканчиках отнюдь не ЛСД, а нечто другое, средство, которое можно употреблять при «любой схеме».

В аэропорту прибытия «конгрессменов» уже ждали. Два «икаруса». Кто–то пошутил, что «они нас обогнали», «все знают, что автобус, блин, быстрее самолета».

26–50

Из аэропорта курс был взят на дворец Металлургов, где и надлежало состояться вышеупомянутому мероприятию. Зал был заполнен не полностью, но специально нанятая охрана отказалась допустить внутрь представителей местной экологической общественности, которая, вооружившись в меру требовательными, в меру зажигательными плакатами, дежурила у входа. «Спасем Урал!» «Чистые руки — чистые леса, чистые горы, чистое небо!» Исключение было сделано для двух дряхловатых и заслуженных профессоров местного пединститута. Разумеется, с восторгом был встречен мэр города со своими приближенными. В мэре так и бурлила энергия и желания сделать кто–нибудь не как всегда. Он взгромоздился на трибуну и, глядя в сидячую толпу хорошо одетых, в основном молодых людей, толкнул речужку на пяток каламбуров, десяток цифр (ужасающих) и несколько ядовитых сетований по поводу того, что «недостаточно берегли и ценили Урал наш». «Если бы Чапаеву пришлось принимать отступление не через реку, а через горы, он бы не утонул, он бы задохнулся на отвалах первой попавшейся шахты». Закончил он на доброй ноте, с верой в какое–то будущее… После чего убыл.

После мэра прошамкал свою речь подслеповатый доктор географических наук. Он все время ощупывал карман, к котором лежал конверт с баснословным, по географическим меркам, гонораром и мучительно пытался понять, почему именно ему выпала честь участия в столь серьезном и столь странном мероприятии.

Еще больше удивлялись общественники с плакатами. Они жалобно толклись у входа перед строем неразговорчивых омоновцев, делясь растерянными соображениями о том, почему делегаты столь нужного мероприятия не спешат наброситься на тщательно скопленную, добытую иногда с риском для жизни информацию об экологических бедах Урала. Они удивились еще больше, когда их в зал впустили. Там они застали двух обезумевших старичков и уборщицу тетю Глашу, которая на своем участке работы боролась, в меру пенсионных сил, за чистоту. Ни одного разодетого, увешанного пластиковыми пропусками делегата в зале не было. Никакой мистики. Гостей увезли все те же автобусы, подогнанные к заднему входу. Непосвященные общественники были поражены. Решившие, что оставаться обманутыми нельзя, отправились в милицию и мэрию. Прочие, бормоча про себя разнообразные идиотические соображения, разбрелись по домам, предполагая составить некое язвительное письмо, когда выяснится адрес, по которому его можно направить.

Надо сказать, что вторым повезло больше, ибо первые, активисты из активистов, в порыве своей обиды попали в глупейшее положение. Оказалось, что делегаты конгресса никуда не исчезли, а спокойно обедают в ресторане «Урал» и предполагают после обеда отдохнуть в номерах одноименной гостиницы. Активисты не поверили, они со скандалом прорвались в помещение ресторана и увидели там восемь десятков сосредоточенно жующих, молчаливых делегатов и делегаток с прицепленными к лацканам пластиковыми свидетельствами своего высокого предназначения. Между столами, вихляя сверх обычного бедрами, передвигались официантки, стараясь не задеть расставленные повсюду кэйсы. Разносили они все одно и то же — стаканчики с фантой.

Поговорить ни с кем из обедающих активистам не дали.

Примчался мэр, которому в истерическом тоне сообщили, что конгресс исчез! Он распек паникеров. Они стояли, понурив головы. Было жалко смотреть на борцов за первозданную чистоту Урала. Состояние их усугублялось тем, что они были уверены — в этой истории все же что–то не так… Они только не могли прояснить, что именно.

Им, искренним, патриотически мыслящим людям, было бы интересно узнать, что члены конгресса, сидя, вроде бы, в ресторане за плотным обедом с фантой, вместе с тем, и в то же самое время, выбираются из двух «икарусов» в шестидесяти километрах от города, там, где заканчивается грунтовая дорога, отпочковавшаяся от более менее асфальтового шоссе. Они выпрыгивают на сухую, пыльную траву, разминают ноги, косятся на очертания гористого, поросшего мрачными елями, пейзажа. Судя по их поведению, некоторых не удивило бы появление из ближайших зарослей крупного стада бурых медведей.

— За мной! — командует им старший надсмотрщик, и они вытягиваются вслед за ним в длинную нестройную колонну… Скрываются в еловом лесу, помахивая дипломатами.