Всему свое время - Лариса Уварова

Все это Лика узнала позже. Тогда же, обезумев от горя и наркотиков, мало что соображала. Стала относительно приходить в себя только на третьей неделе. Марина взяла ее под свою опеку. Лика механически выполняла домашние дела, ходила в школу, встречалась с друзьями, с Максимом. Но, честно говоря, ей все это было абсолютно безразлично, на все глубоко наплевать, просто Марина говорила, что так надо, а у Лики не было сил возражать.

Когда до нее постепенно стало доходить истинное положение вещей, ее разум начал в совершенно неожиданные моменты кричать: «Нет! Этого не может быть! Это неправда!» И Лика заходилась в беззвучных рыданиях. А то, что тогда поселилось у нее внутри, продолжало там обитать и по-прежнему разрывало когтистой лапой ее маленькое сердце…

На сороковой день Марина повела Лику в церковь. Священник был седой и добрый, как Дед Мороз, с теплым взглядом, мягкими ладонями, и от него исходил приятный и успокаивающий запах ладана. Он внимательно выслушал ее откровения, прерывающиеся рыданиями, а потом начал говорить. И говорил долго. О Боге, о том, что смерть — это не конец, а только начало, о том, что души ее родителей с ней, пусть и незримо, но рядом, о всеобщем воскресении, о Царствии Небесном и о возможной встрече всех там…

До той поры Лика и не задумывалась о таких вещах. Зачем? Да у нее и не было надобности размышлять о Господе Иисусе Христе, об обетованном Царствии, о жизни после смерти. Прежде никто не рассказывал ей об этом. Родители вроде бы признавали наличие высшего разума, называя его туманно судьбой, хотя Лику окрестили еще в младенчестве, мало ли что…

Однако тогда, глядя в выцветшие глаза старого священника, Лика ему поверила. Священник дал надежду на возможную встречу с родителями, и этого ей было достаточно. На какое-то время, пусть ненамного, стало легче.

После сорокодневных поминок Марина настояла на том, чтобы Лика переехала к ним. Аргументов привела много — и то, что ей нельзя оставаться одной; и то, что после школы, которую, кстати, необходимо закончить, нужно учиться дальше; и то, что дом у них большой, места хватит всем; и то, что просто желательно сменить обстановку… Ну и все в таком же духе. Хотя Лике достаточно было сказать: «Собирайся». Слишком мучительно было оставаться там, где все напоминало о потерянном счастье.

Прошло еще два дня, в течение которых Лика приходила в себя. Пережитое воспоминание так сильно уже не мучило, барьер был сломан, а это значило, что у нее появился шанс оправиться. Шок от воспоминаний, которые словно волной накрыли ее на кладбище, прошел на удивление быстро. Уже на следующее утро она почувствовала себя гораздо лучше, хотя и не помнила, как добралась до дома, разделась, легла. Утром открыла глаза и — странное дело — смогла порадоваться погожему деньку за окном.

Никаких ночных кошмаров, никаких приступов истерии, никаких намеков на паранойю. Лика позавтракала и снова уснула, проспав до раннего утра следующего дня. А на этот раз проснулась еще более свежей, даже на удивление бодрой. Мыслей в голове было маловато, зато и воспоминаний — никаких. Лишь изредка сжимало сердце, но это воспринималось как сущие пустяки. Главное, ничего не мучило, и вдруг до невозможности захотелось увидеть девчонок. «Похоже, оживаю», — подумала она, отправляясь в душ. Когда же вышла из ванной и принялась готовить нехитрый завтрак из кофе, яичницы и бутербродов с сыром, пришло окончательное решение: сначала к Насте.

Лика долго и тщательно наводила красоту перед зеркалом. Чего скрывать, хотелось сразить подружку наповал. Чуть-чуть румян, светлые тени, идеальные ресницы, яркая помада… Лика любила прихорашиваться. Не всегда, правда. Порой ограничивалась лишь тушью для ресниц, но уж если бралась за макияж, то наводила его тщательно и по всем правилам. Вообще же предпочитала естественность, исключение составляли яркие оттенки помады, гармонирующие с необычным цветом ее волос.

Лика надела бордовый свитер из ангоры и прямую черную юбку, идеально сидящую на ее ладной фигурке, сунула ноги в черные туфли на довольно высоком каблуке, достала стильную, небольшую плоскую сумочку. Критически оглядев себя в зеркале, осталась довольна. Провела щеткой по густым волосам, предварительно закрученным на крупные бигуди, волосам, которые теперь падали на плечи волнами. Последний штрих — капелька «Dolche Vita» — и туалет закончен. Пора.

«Надеюсь, пожалеть меня у нее не получится», — думала Лика, спускаясь в лифте. Почему-то не хотелось, чтобы именно Настя ее пожалела. Лика вышла из подъезда и гордо подняла голову: «Не надо жалеть меня, Настя».

До Настиного дома было всего два квартала, и Лика решила пройтись пешком, благо, погода стояла солнечная. Прохладный ласковый осенний ветерок приятно обдувал лицо. С удовольствием ощущая его прикосновения, она медленно шла и улыбалась. Просто ей было хорошо. Лика пребывала в безмятежном расположении духа — впервые в этом городе за последние шесть лет. «Что ж, это обнадеживает», — решила она, прислушиваясь к своему состоянию.

У перехода около нее притормозили красные «Жигули». Знакомый парень, высунувшись в окно, указал приглашающим жестом на сиденье рядом с собой. «Почему нет?» — подумала Лика и обошла машину. Парень предусмотрительно открыл дверцу.

— Привет, землячка, — заулыбался он. — Куда путь держим? Может…

— Может, — легко согласилась она и села в машину. Захлопнув дверцу, повернулась к водителю и одарила его такой улыбкой, что парень даже заморгал. Ослепила.

Отморгавшись, он снова улыбнулся, еще более доверчиво и шире. Лика про себя отметила, что улыбка у него какая-то знакомая, по-мальчишески открытая и озорная.

— Лика, — представилась она. — А направляюсь я к «Детскому миру».

— Андрей, — засмущался парень.

«Наверное, не ожидал такого поворота, небось решил, что опять буду злиться», — подумала она.

Он тронул машину с места.

— Как жизнь, Лика? Знаете, а я все время о вас думал…

— Знаю, — кокетливо улыбнулась она и посмотрела на него искоса из-под опущенных ресниц. — А жизнь?.. Ничего, налаживается. Даст Бог, скоро войдет в колею.

— А вы действительно местная? — спросил Андрей, ведя машину, как заметила Лика, намеренно медленно. — Что-то я вас раньше не видел. Мы ведь почти соседи… — Он поймал ее вопросительный взгляд. — Ну, в том смысле, что я тоже в этом районе живу, правда, можно сказать, на самой окраине… — Он замолчал, ожидая ответа, и опять улыбнулся.

— Местная, — кивнула она, возвращая ему улыбку. — Только не была здесь шесть лет.

— Ух ты!.. — парень стрельнул глазами. — Что, сильно изменился наш городок за это время?

— Изменился, — опять согласилась Лика.

— А в каком районе вы жили?

— Да вот в этом и жила, сколько себя помню.

— Понятно… — протянул Андрей. — Потому-то я вас раньше и не видел. Сам-то я здесь всего третий год обитаю. До этого жил на другом конце города, в Заводском.

— Понятно… — в тон ему ответила Лика. — Вот к этому кирпичному дому, пожалуйста. Сколько я вам должна? — повернулась она к нему.

— Что вы, Лика, — начал он, — обижаете… Мы и ехали-то всего ничего. Только вот… — он замялся. Потом все же набрался смелости и, заглянув ей в глаза, спросил: — Телефончик?..

— Этот подъезд, — указала Лика, не реагируя на его просьбу. Машина остановилась. — Спасибо. А насчет телефончика… — Она вышла и перед тем, как закрыть дверцу, наклонилась: — Бог троицу любит! — Затем хлопнула дверцей и чуть не расхохоталась, увидев озадаченное лицо в веснушках. Повернулась и скрылась в подъезде.

Настя открыла дверь сразу, но несколько секунд смотрела на гостью в явном недоумении, соображая, кто бы это мог быть:

— Настя! Настюша! Неужели не узнаешь? — пришла ей на помощь Лика.

— Анжелка! Неужто ты?!

И подружки бросились друг другу с объятиями.

Возвращалась Лика домой только на следующее утро, прокручивая в памяти состоявшуюся встречу.

Да, Настя конечно же изменилась. Стала высокой, статной, крутобедрой. Носит короткую модную стрижку и красит волосы в иссиня-черный цвет, что, впрочем, очень идет к ее молочно-белой коже, карим, практически черным, глазам и пухлым крупным губам. Но чему удивляться? Ведь расстались они, можно сказать, только начиная расцветать, когда еще толком и не ясно было — что и из кого получится. Лика теперь тоже мало похожа на ту шестнадцатилетнюю девчонку…

Анжелка… Настя звала ее так же, как и в школе, но Лика уже успела отвыкнуть от этого имени. Для папы она всегда была Линочкой, для мамы — Анжеликой, для Максима — Энджел. Только Марина звала ее Ликой и потому, вполне естественно, что, переехав к ней, она стала отождествлять себя только с этим именем.

«Да, конечно, Настя изменилась внешне, но характер у нее остался тот же, — думала Лика уже дома. — Тот же неугомонный обалдуй. И откуда только у человека столько энергии? Я всегда ей удивлялась. В школе она умудрялась встречаться с несколькими мальчишками сразу. Причем так, что ни один из них об этом даже не подозревал. Вот и теперь то же самое. Только мальчишек сменили мужчины, которым, похоже, Настя, по большей части, в дочки годится. Никогда не умела ее понять. Какой-то задор и спортивный интерес в отношении противоположного пола. Все слишком просто, слишком быстро и никаких осложнений. Может быть, так и надо жить?»