Великие судьбы русской поэзии: XIX век - Евгений Глушаков

А ещё предсказала ему Киргоф раннюю смерть от руки белоголового человека. Известно, что впоследствии эта же гадалка предрекла гибель и Лермонтову. Увы, предсказания ворожей, если и сбываются, не могут быть добрыми, ибо известно, что гадание – мерзость перед Богом.

В пору первой самостоятельности Пушкин писал урывками, мимоходом, когда непогода или болезнь удерживали дома. «Руслана и Людмилу» завершил он именно в болезни – в марте 1820 года. Публикация этой поэмы-сказки принесла Александру Сергеевичу первый заметный успех. Таких роскошно-живописных и непринужденно-изящных стихов Россия ещё не знала. А восхищенный Жуковский подарил молодому поэту свой портрет с надписью: «Победителю-ученику – от побеждённого учителя».

Кроме публичного признания у Пушкина к этому времени появляется ещё, если можно так выразиться, и теневая слава. Возникла она и поддерживалась благодаря стихам иного толка, стихам не подцензурным, которые не были и не могли быть напечатаны. Произведения крамольного содержания, вроде «Ноэля» и «Деревни», распространялись в списках и были итогом пушкинского поэтапно вызревавшего вольнодумства. Причём круг общения Александра Сергеевича и побуждал его к написанию такового, и служил начальною пересылочной станцией, из которой стихи расходились по всей России. Так, первая половина оды «Вольность» была набросана поэтом в доме братьев Тургеневых, где собирались многие из будущих декабристов.

Немудрено, что стихи, бесцензурно гулявшие по стране, дошли и до самого императора. Легко представить бешенство Александра I, когда он прочитал такое:

Тираны мира, трепещите!А вы мужайтесь и внемлите,Восстаньте, падшие рабы!..

Ведь тут, кроме указания на его тиранию, т. е. незаконный, через убийство отца, приход к власти, содержался ещё и прямой призыв к бунту. Самодержцу сообщили, что автором этой крамолы, по-видимому, является бывший лицеист Александр Пушкин. Но это ещё надо было доказать. Вот почему, улучив момент, когда поэта не было дома, явился сыщик и предложил его камердинеру Никите Козлову 50 рублей за возможность покопаться в бумагах Александра Сергеевича. Верный слуга, ходивший за Пушкиным чуть ли не с его малолетства, сообщил поэту о странном визите, и тот не замедлил всё предосудительное сжечь.

Когда Пушкина арестовали и доставили в генерал-губернаторскую канцелярию, Милорадович приказал опечатать его бумаги. Александр Сергеевич посоветовал не делать этого, мол, всё равно ничего не найдёте, а велите лучше дать мне перо и бумагу. И тут же исписал целую тетрадь стихами, интересовавшими власти. Восхищённый этим проявлением благородства Милорадович, будучи и сам человеком высоких душевных качеств, отпустил поэта, объявив ему от имени государя прощение. Однако император, не разделявший прекраснодушия своего вассала, был недоволен. Возмутительные стихи юного вольнодумца наводнили Россию и отравляют её верноподданнический дух! Да за такое – в Сибирь, на каторгу! В Соловки заточить!

За Пушкина вступились Гнедич, Тургенев, Чаадаев. Каждый из них находил своего ходатая, свой окольный путь к высочайшему милосердию. Новый директор Лицея Энгельгардт и придворный историк Карамзин обратились к Александру I напрямую. Суть заступничества сводилась к тому, что поэт молод, исправится, и ничего эдакого впредь писать не будет. Смягчившись, царь решил ограничиться ссылкой Пушкина в Бессарабию, на юг империи, назначив служить в канцелярии наместника генерала Инзова.

И как же это было вовремя да в пору молодому поэту, рисковавшему в рассеянии столичной жизни растратить свой талант на пустяки. Доподлинно, что Само Провидение позаботилось о том, чтобы удалить Пушкина от никчемного веселья и праздной суеты петербургского света в провинциальную глухомань и усадить за труды поэтические, даровав верное и плодотворное становление его могучему гению.

И вот весною 1820 года Александр Сергеевич отправился в свою первую ссылку. Приехав же в Екатеринослав, искупался в ещё холодной воде Днепра и заболел. По счастью, семья Раевских, направляющаяся на Кавказ и заставшая поэта в горячке, предложила ему присоединиться и вместе с ними принять лечение на Минеральных водах. Получив разрешение от своего начальника, Пушкин так и поступил.

Несколько месяцев, проведённых в семье знаменитого героя Войны 1812 года, генерала Раевского, Александр Сергеевич назвал счастливейшими в жизни. Такому благодатному ощущению способствовали и красоты Кавказа, и посещение Крыма, где поэт впервые увидел «свободную стихию» – Чёрное море. К тому же эти прекрасные впечатления были окрашены особенным очарованием пушкинской влюбленности в дочь генерала Марию. Но главное, что поэт оказался в кругу по-настоящему дружной, любящей семьи, проникнутой взаимными заботой и вниманием. Более того, не было мгновения, чтобы среди этих умных, весёлых и доброжелательных людей он почувствовал бы себя чужим и лишним. Всё это было так не похоже на его собственную семью, в которой он вырос.

Впечатления от поездки оказались столь обильными, что сразу же по приезде поэта на место его ссылки в Кишинёв обернулись рядом прекрасных поэм: «Кавказский пленник», «Бахчисарайский фонтан», «Братья-разбойники». При всём роскошестве формы и самоценности оригинальных, ещё не встречавшихся в поэзии красок, которыми оживил свои произведения Пушкин, было тут и много подражательного, идущего от Байрона, от его поэм. Впрочем тем легче оказалось заслужить восхищение публики, её аплодисменты.

Известно, что в творчестве, как и в жизни, революционные преобразования могут лишь напугать толпу. Она к ним не готова. Вот почему своих гениев публика способна только встретить и проводить. Гении понятны ей только при самых первых, ещё зависимых шагах и при последних, уже не столь решительных и быстрых. Основной путь эти гиганты обречены проходить в одиночестве. Ни толпа, ни эксперты за ними не поспевают.

Пока ещё слава Пушкина росла от публикации к публикации. А преследования со стороны властей только подогревали её. Впрочем, глумливая цензура с особенным сладострастьем издевалась над произведениями опального поэта. Но Александр Сергеевич, щадя своих столичных издателей, делал вид, что мирится с увечьями, наносимыми его созданиям.

Два кишиневских года поэт прожил в доме генерал-губернатора Инзова. Этот удивительно добрый и порядочный человек полюбил Пушкина как сына. Да и поэт привязался к «Инзушке», так он любовно именовал своего начальника. Порою генерал не знал, как поступить в ответ на многочисленные жалобы, ибо молодой Пушкин вёл жизнь самую ветреную: кутил, влюблялся, острословил и даже бретёрствовал.