Волшебное очарование Монтаны - Кэтрин Лэниган

Остин ощутил, как его обволакивает атмосфера ненавязчивого дружелюбия, как будто и боль, и страхи остались за порогом дома. При виде старинных газовых светильников, дорогих зеркал, буфетов с богатой резьбой, покрытых парчой диванов и стульев в викторианском стиле у него возникло чувство, будто он попал в иной мир, в иное время.

- Ты не коллекционер? - спросил доктор.

- О нет. Я слабо разбираюсь в антиквариате. Доктор впихнул Остина в смотровую и похлопал по белому столу, крытому бумажной простыней.

- Прежде всего скинь штаны.

- Разумеется, - ответил Остин и снял джинсы. Оставшись в боксерских трусах, он лег на стол для осмотров и вытянул поврежденную ногу.

- Дробь? - спросил доктор, всматриваясь в рану то сквозь, то поверх очков с бифокальными линзами.

- О да, сэр.

Доктор хмыкнул, а потом расхохотался так, что его обширный живот заходил ходуном.

- Эй, парень, ты мог бы вытащить эту дрянь пинцетом без моей помощи.

Остин уставился на него в изумлении.

- А вдруг заражение? И потом, мне нужно.., болеутоляющее.

- Болеутоляющее? - переспросил доктор, выпучив и без того круглые карие глаза.

- Да, сэр. Демерол. Перкодан. Когда мне оперировали колено, то давали демерол.

- Оперировали колено? - вновь переспросил доктор, продолжая таращиться на Остина.

- Да, сэр. Разрыв связки. Травма при катании на лыжах.

Доктор хмыкнул, развернулся и молча вышел. Остин слышал, как он прошагал тяжелой гулкой поступью по коридору. До ушей Остина донесся звон стекла, хлопок дверцы шкафа. Доктор не заставил себя ждать.

- Вот "Дикий турок", - заявил он, подняв бутылку. - Вот "Черный Джек". Чем не болеутоляющее? -Он до краев наполнил два стакана. - Тебе достанется "Дикий турок". Я не трачу свою лучшую выпивку на пациентов. Опрокинь это внутрь, сынок, и я возьмусь за работу.

Остин не смог скрыть недоверчивую улыбку.

- Вы шутите.

- Прекрасно, - промолвил доктор, пожав плечами, и потянулся за стаканом Остина, - будь по-твоему. Хорошей выпивке незачем пропадать.

- А как насчет демерола?

- У меня его нет.

Остин глубоко вздохнул, выхватил виски из рук доктора и осушил стакан единым духом.

- Так-то лучше, - улыбнулся доктор и поставил стаканы на металлический столик на колесиках возле стола для осмотров.

Затем он уложил Остина на спину. Натянул перчатки, достал стерильные инструменты, склонился над ногой Остина и стал с осторожностью промывать рану и извлекать дробинки.

Его осторожность и стремление не причинить лишнюю боль тронули Остина до глубины души.

- Кто подстрелил тебя, сынок?

- Я предпочел бы не говорить.

- Не волнуйся. Хоть ты и новичок здесь, но ты мне по сердцу. Я ничего не скажу тебе во вред.

- Это была.., женщина.

- Женщина? Ха! - взревел он. - Единственная чокнутая в этих местах, которая сначала стреляет, а потом спрашивает, - это Аделаида Скай, но она мертва.

- Тогда это кто-то из ее семейства.

Доктор выпрямился, зажав в пинцете дробинку.

- Моника? А что ты натворил?

- Мне стыдно признаться, - стушевался Остин, закатив глаза.

- Судя по тому, как ты покраснел, думаю, ты разделяешь мое мнение, что она - самая миленькая женщина в этом городе, а возможно, и во всей Монтане. Правда, я повидал не так уж много мест.

- Зато я повидал немало и еще не встречал такой, как она, - кивнул Остин.

- Уверен, что Моника нигде бы не затерялась. Она неповторима.

- И не только внешностью. - Опершись на локти, чтобы увидеть реакцию доктора, Остин выпалил:

- Она даже не взглянула, кто я такой. Она просто.., выстрелила в меня!

- Тогда это точно Моника! - захохотал доктор.

- У нее не в порядке с головой?

- Местные говорят, что она чокнутая. Дескать, тронулась рассудком.

- Это правда?

- Я бы так не сказал. А как по-твоему? Остин опустил глаза на свою окровавленную ногу.

- Откровенно говоря, если бы я был женщиной и жил в глуши, как она, то я бы тоже, наверное, одичал. Она сказала, что недавно умерла ее бабушка.

- Это правда. Ада была замечательной женщиной. В свое время она была красавицей, - задумчиво промолвил доктор. - Долгие годы Ада страдала от эмфиземы. Она умерла в середине девяностых, а появилась здесь семнадцатилетней невестой Фостера Ская в двадцать восьмом. Я помню, как еще ребенком думал, что Ада - это мой идеал женщины. Она была ангелом. Клянусь, что ее смерть для меня так же болезненна, как и для Моники.

По тому, как говорил доктор об Аделаиде Скай, Остин сделал вывод, что старик был влюблен в нее.

- Ужасно, но я наступил на ее могилу.

- Не стоит сокрушаться.

- То есть?

- Перед смертью Ада в точности указала Монике, где и как ее похоронить. Иногда она совершала глупости, и это была одна из таковых. Она настояла, чтобы ее погребли прямо посредине двора перед домом. Чтобы "по-прежнему во всем участвовать", по ее словам. Ада очень любила людей...

- Но у меня сложилось впечатление, что Моника желает вести жизнь отшельницы.

- Это Роза, ее мать, научила ее ненавидеть все, что движется на двух ногах. У Розы вся жизнь пошла наперекосяк. Она не смогла простить своему отцу, что он ее бросил, а отцу Моники - что тот ворвался в ее жизнь, обольстил, а потом исчез. - Доктор вынул последнюю дробинку из ноги Остина, приложил к ране тампон и обмотал ногу марлей.

- Однако это не объясняет, почему Моника очень огорчилась, когда увидела мой дом.

- А что с твоим домом?

- Я затеял ремонт.

Доктор снял и выбросил в ведро перчатки. Налил себе новую порцию "Черного Джека". Предложил выпить и Остину, но тот отказался.

- Она сказала, что я зря все разрушил в доме, продолжил Остин. - Но вы бы видели, доктор. Это был не дом, а рухлядь. Крыша провалилась прямо в спальню!

При этих словах рука доктора с выпивкой замерла.

- У кого ты купил дом, сынок?

- Я думал, вы знаете. У Харрисонов.

- Что? - Доктор вскочил со стула, пролив виски на живот.

Остин всплеснул руками.

- Почему вы так на меня уставились? Что такого ужасного в покупке дома Харрисонов?

- Они ни словом не обмолвились о продаже дома.

- То же самое сказала и Моника.

- Черт подери! - выругался доктор и топнул ногой. - Что за блажь пришла ей в голову?

- Монике?

- Нет, Харриэт, - бушевал доктор, глядя на Остина так, будто тот обязан понимать его с полуслова.

- Почему все так удивляются, когда слышат о покупке этого дома?

- Дело в том, что Харрисоны - старейшие обитатели здешних мест. Они просто не могут исчезнуть отсюда, ничего не сказав ни единой живой душе. Что ты сделал, чтобы принудить их уехать?

- Я сказал им, что мне никогда не приходилось видеть такую красоту, какая открывается из окон их дома. - Остин с осторожностью влезал в джинсы. -По-моему, они поняли, что я не лукавлю. На следующий день я представил им денежный чек со своего счета в Чикаго, а они подготовили все необходимые документы для продажи.

- Эд Ловетт, - щелкнул пальцами доктор. -Единственный адвокат в городе. Бьюсь об заклад, сделка шла через него и он давно знал, что происходит. - У доктора был такой отсутствующий взгляд, будто он разговаривал сам с собой.

- Извините, доктор, можно задать вопрос? Я сделал что-то не так, когда покупал землю? Может быть, она заложена?

- Вряд ли, - ответил доктор, помотав головой. -Харрисоны всегда были очень бережливы и никогда не отдавали землю под залог.

- Тогда в чем проблема?

- Ни в чем, сынок, - с сочувствием произнес доктор. - Просто мы не привыкли к переменам вокруг нас. Вот и все.

- Понимаю. Тяжело терять друзей.

- Да. Ладно, береги ногу. Буду рад завтра осмотреть ее. Хочу убедиться, что нет заражения.

- Разумеется. - Остин вытащил из заднего кармана чековую книжку. - Сколько я вам должен, доктор?

Доктор Килрой посмотрел на чековую книжку как на некую диковину и махнул рукой.

- Нисколько.

Остин выписал чек на сто долларов.

- Вот. Остальное выплачу, когда буду уверен, что у меня нет гангрены.

Доктор взял чек, увидел обозначенную на нем цифру и засмеялся.

- Это много.

- Можете меня не провожать, - пробубнил Остин, спрятав чековую книжку и направляясь к двери. Остановившись на полпути, он повернул назад, плеснул в стакан виски и выпил. - Увидимся завтра, доктор.

- Обязательно, сынок, - кивнул тот со смешком.

Остин улыбнулся, похлопал доктора по широкой спине и покинул дом. Как ни странно, нога его больше совсем не беспокоила...

Остин сел за руль абсолютно трезвым. Прояснению ума способствовало не столько виски доктора, сколько воспоминание о том, как обнаженная Моника Скай стоит в душевой без дверей. Он был совершенно ошеломлен случившимся. В глубине души он полагал, что за право наблюдать за такой красавицей можно подставиться и под выстрел, хотя вряд ли признался бы в этом доктору или кому бы то ни было еще в городе. Как ни странно, но больше всего его заворожила не нагота девушки, а то, как горели ее глаза. Было в них что-то помимо гнева, страха и досады из-за того, что за ней подглядывают.