Обожженная - Кристин Каст

— Я выбираю правление. Всегда и при любых обстоятельствах я выберу власть, — без колебаний ответил Калона.

Не успел он произнести эти слова, как взгляд Неферет переменился. Алый цвет окончательно поглотил изумрудную зелень ее глаз. Она посмотрела на Калону своим пылающим багровым взглядом — могучая, порабощающая, обворожительная.

— Теперь выслушай меня, Калона, Падший Воин Никс. Я клянусь сохранить твое тело в безопасности. Когда Зои Редберд, малолетней Верховной жрицы Никс не станет, я клянусь снять эти черные цепи и позволить твоему духу вернуться в тело. Я перенесу тебя на крышу нашего замка на Капри, я позволю небу вдохнуть в тебя жизнь и силу, дабы ты правил этим миром, как мой супруг, мой защитник, мой Эреб!

На глазах у беспомощного Калоны Неферет чиркнула длинным острым ногтем по ладони своей правой руки. Когда в горсти собралось немного крови, она торжественным жестом вскинула ее вверх. — На этой крови я присягаю силе, кровью скрепляю клятву!

Окружавшая ее Тьма всколыхнулась, опустилась на ладонь Неферет и, дрожа и извиваясь, принялась пить.

Калона чувствовал притяжение Тьмы. Его душа отзывалась на ее могучий, обольстительный шепот.

— Да! — с усилием простонал, вновь покоряясь этой жадной Тьме.

Когда Неферет снова заговорила, ее голос зазвучал громче, наполнившись властью.

— Ты по доброй воле позволил мне скрепить кровью этот договор с Тьмой, но если ты потерпишь неудачу и нарушишь клятву...

— Я не подведу.

Неземной красоты улыбка расцвела на губах Неферет, а глаза ее налились кровью.

— Если ты, Калона, Падший воин Никс, нарушишь эту клятву и не выполнишь мое принесенное под присягой обещание уничтожить Зои Редберд, малолетнюю Верховную жрицу Никс, я сохраню власть над твоим духом до окончания твоего бессмертия.

Ответные слова сами собой сорвались с его губ, вызванные соблазнительной Тьмой, которую он долгие столетия предпочитал Свету.

— Если я нарушу клятву и не сдержу обещания, ты сохранишь власть над моим духом до окончания моего бессмертия.

— Я поклялась! — Неферет снова чиркнула себя ногтем, так что две кровавые линии образовали алую букву «X» на ее ладони. Железистый запах, как дымок костра, поплыл к Калоне, когда Неферет вновь подняла руку навстречу Тьме.

— Да будет так!

Лицо Неферет исказилось от боли, когда Тьма вновь принялась пить ее кровь, однако бывшая Верховная жрица Никс не дрогнула и не шелохнулась, пока воздух не запульсировал вокруг нее, напитавшись кровью и клятвой.

Только тогда она опустила руку.

Высунув язык, Неферет провела языком по порезам, останавливая кровотечение. Затем подошла к Калоне, наклонилась и нежно взяла его лицо в свои ладони — точно так же, как совсем недавно он сделал это с тем человеческим мальчишкой, перед тем, как убить.

Калона чувствовал, как Тьма гудела вокруг и внутри Неферет, словно бешеный бык, нетерпеливо ожидающий приказа своей госпожи.

Ее окровавленные губы легонько коснулись его губ.

— Властью, кипящей в моей крови, и силой отнятых мною жизней, я приказываю вам, мои милые нити Тьмы, вытащить душу этого связанного клятвой бессмертного из его тела и доставить ее в Потусторонний мир. Идите и исполните мой приказ, а за это я клянусь принести вам в жертву невинную жизнь, которую вы не смогли осквернить. Вы слышали мою клятву, и да быть по сему!

Неферет глубоко вздохнула, и Калона увидел, как нити Тьмы поползли в ее полные алые губы. Она вдыхала Тьму до тех пор, пока не напиталась ею, а затем прижала губы к губам Калоны, и вместе с этим ужасным окровавленным поцелуем выдохнула в него Тьму, да с такой силой, что вырвала его израненную душу из тела.

Корчась в беззвучной муке, душа Калоны возносилась все выше и выше, в то царство, из которого он был когда-то изгнан Богиней, а его тело осталось на земле — неподвижное, безжизненное, скованное клятвой злу и властью Неферет.

Глава 2

Рефаим

Гулкий рокот барабана напоминал стук сердца Бессмертного: нескончаемый, завораживающий, подавляющий. Он эхом отдавался в душе Рефаима, вторя ритму крови, пульсировавшей в его жилах. Постепенно барабанная дробь начала складываться в слова. Эти слова окутали тело Рефаима так, что даже во сне его пульс забился в унисон с вечной мелодией. Ему снились поющие женские голоса:

Древний владыка до времени сном околдован,

Но, когда ливнем кровавым будет земля кроплена,

Чары царицы Т-си Сги-ли разрушат оковы,

Грозной волшбою разбудит супруга она.

Завораживающая песня, подобно лабиринту, вела все дальше и дальше:

Будет рукой мертвеца вызван к жизни великий властитель.

Солнце затмит он неистовой, жуткой красой.

Поступью грозной на трон вознесется правитель.

Женщины вновь покорятся власти его вековой.

Музыка звучала как искушающий шепот. Как обещание. Благословение. Проклятие. Воспоминание о том, что предсказывала эта песня, заставляло Рефаима беспокойно метаться во сне. Вот он вздрогнул и, словно брошенный ребенок, шепотом произнес одно-единственное слово:

— Отец?

Мелодия завершалась строфой, которую Рефаим выучил наизусть еще несколько веков тому назад:

Сладкая песня Колоны будет нам вечно звучать.

С сердцем холодным мы будем во имя его убивать.

«...С сердцем холодным мы будем во имя его убивать». Даже во сне Рефаим откликнулся на эти слова. Он не проснулся, но сердце его забилось сильнее, ладони сжались в кулаки, тело напряглось. На грани между сном и пробуждением грохот барабанов вдруг оборвался, а тихие женские голоса уступили место другому голосу — глубокому, мужскому, низкому и до боли знакомому.

— Предатель... трус... изменник... лжец! — обвиняюще загремел он. Гневный перечень эпитетов вторгся в сон Рефаима, мгновенно пробудив птицечеловека ото сна.

— Отец! — Рефаим рывком сел, сбросив старые газеты и куски картона, из которых свивал себе на ночь гнездо. — Ты здесь, отец?

Заметив краем глаза промельк какого-то движения сбоку, он рванулся, потревожив сломанное крыло, и выглянул наружу из темного стенного шкафа, обшитого кедровыми панелями.

— Отец?

Сердце подсказало ему, что Калоны здесь нет, еще до того, как пятно света и движения сгустилось, обретя очертания ребенка.

— Что ты такое?

Рефаим уставился горящими глазами на девочку.

— Сгинь, привидение!