Мудрость в пыли. Книга вторая. Острая душевная недостаточность - Дмитрий Ничей

А могила со временем, осела, покосилась и заросла травой. И осталась существовать она проклятым местом в деревне лишь потому, что односельчане, памятуя о произошедшем, не рискнули разорить ее, обходя стороной от греха подальше…

– Здесь то же самое, – подтвердил практикант, отрываясь от монитора компьютера.

Успевший тем временем облепить покойника присосками на концах тянущихся от металлического шкафа проводов, профессор внимательно вглядывался в пляшущие стрелки индикаторов.

– Ты смотри, – задумчиво протянул он, – еще и душа в теле.

– Я его отпевать не буду, – категорично замотал головой священник.

– Да и я это себе не возьму, – согласился профессор, – в печь его. Немедленно.

Братья

В понедельник, к восьми утра, как и было мне велено, я подходил к легионерской школе. К моему удивлению, к воротам школы уже тянулась длинная очередь. Я занял свое место в конце и привычно погрузился в раздумья. Я думал о кошке, о маме, о своей комнате. Будущее, как ни странно, абсолютно меня не беспокоило. К реальности меня вернул сильный толчок в плечо. Самодовольный высокий красавчик, бесцеремонно оттолкнув меня, протиснулся передо мной в очередь.

– Это моё место, – нагло улыбнулся он мне в лицо.

– Зачем ты его пропустил? – услышал я сзади, – Дай ему в ухо!

– Да ладно, – я махнул рукой, стараясь казаться равнодушным, и обернулся назад.

Это были братья. Людей, которые меняют нашу жизнь, мы, как правило, встречаем случайно. Волею случая насмешница – судьба посылает нам тех, кто потом долго идет с нами по жизни. Тех, кто помогает и спасает и тех, кто преследует и губит нас. Совсем внезапно сталкиваемся мы с головокружительной любовью, лучшим другом и смертельным врагом. Но видимо, в этом и заключается какой-то недоступный нам высший смысл…

Это были братья. Толстый и Команч. Так они называли друг друга. Толстый был светловолосым, высоким и жилистым, с повадками дворового боксера, всегда готовый без раздумий ввязаться в любую драку, если этого требовали хотя бы малейшие обстоятельства. Толстым брат окрестил его явно в насмешку, хотя и обращался к нему крайне уважительно. Команч был невысоким, смуглым и скуластым. Хитрый прищур его постоянно бегающих глаз и в самом деле делал его похожим на кровожадного индейца. За то недолгое время ожидания, что мы провели в очереди, он умудрился дважды проникнуть на разведку через забор легионерской школы.

– Давай я ему врежу! – флегматично предложил Толстый, кивая на красавчика.

– Не стоит, – тихо возразил Команч, – Лучше потом. Успеешь еще. Нельзя сейчас все испортить. Мы с тобой два месяца вызов ждали после подачи документов.

Толстый недовольно покривился, но кивнул согласно.

– А ты давно документы подавал? – спросил, обращаясь ко мне, Команч.

– Давно, – подтвердил я, подумав, что стоит держать язык за зубами. Условия моего присутствия здесь, среди жестких парней со сбитыми кулаками вряд ли добавили мне всеобщего уважения.

Вскоре дверь пропускного пункта возле ворот открылась и нас стали пропускать внутрь по одному, сверяя наши имена со списками. Внутри нас ждал курсант старшего курса легионерской школы. Без пяти минут лейтенант Легиона, облаченный в серо-зеленую форму, он смотрел на нас пренебрежительно, как на толпу бестолковых подростков. Тем более, что судя по всему, так оно и было. Придав нашему сборищу форму строя, он повел нас через всю школу, к расположению нашей казармы. Мы шли, диковато озираясь по сторонам, поражаясь удивительной чистоте и порядку, окружавшему нас. Здесь все было абсолютно по-другому.

– Располагайтесь, – усмехнулся курсант, заведя нас в казарму, – готовьтесь.

– К чему? – испуганно спросил кто-то из нас.

– К экзаменам, – ответил курсант.

– К каким экзаменам? – я не ожидал такого поворота событий. Ни о каких экзаменах меня никто не предупреждал.

– Физическая подготовка и теоретические знания, – серьезно ответил курсант, – В форме тестирования. Не переживайте, здесь мало кого беспокоит, как вы учились в школе. Если вы хотя бы чуть обучаемы, здесь сами вытащат из глубин вашего сознания все, что когда-то пролетало даже мимо ваших ушей и глаз. Ну что ж, удачи!..

Ведьма

– Нет, я не останусь, – сказал Путник, – Вы не хуже меня знаете это. Но я бесконечно благодарен вам за всё, что вы сделали для меня. Покуда на этом свете остаются люди, подобные вам, способные творить добро, не задумываясь, есть надежда, что этот мир все-таки не обречен. И теперь я буду думать об этом всё время, пока буду брести по бескрайней пыльной пустыне.

Он одел на плечо старую незаряженную винтовку и пустился в путь, оставив на краю селения печально смотрящего ему вслед рыжеволосого Илелео и машущего на прощание рукой растрёпанного священника в ветхом рубище и с блаженной улыбкой на лице.

Вскоре селение скрылось из виду. Повсюду, насколько хватало глаз, простиралась бескрайня гладь мёртвой серой пыли. Белое солнце, вскарабкавшись на самую верхушку неба, начало медленно раскаляться и вскоре знойное дрожащее марево расслаивающегося воздуха размазало контуры окружающего пространства.

Спустя какое-то время Путник почувствовал, что силы покидают его. Ступая всё медленнее и медленнее, наконец он опустился, сев на горячую пыль и, уронив голову на грудь, закрыл глаза. Впав в оцепенение, он растворился во времени, но почувствовав, как невыносимо припекает затылок, стиснув зубы поднялся и побрёл дальше.

Дальше на горизонте показалась гряда скал, которые когда-то располагались на самом дне океана. Подойдя поближе, он увидел у их подножия истрепанный шатёр, состоящий из китовых рёбер, каких-то коряг и прочего хлама, обтянутых рыбьими шкурами, обрывками тряпок и другим мусором.

– Есть кто живой? – спросил Путник, пытаясь разглядеть, что находится внутри шатра.

В ответ из шатра высунулась безобразная старушечья голова и подслеповато щурясь уставилась на Путника.

– Чего надо? – спросила она.

– Убежища, – устало ответил Путник.

– Жрать нечего, – поморщившись, предупредила старуха.

– Я не за этим, – вздохнул Путник, – Просто переждать зной.

– Воды тоже нет.

– Потерпим, – Путник почувствовал, что теряет силы, – я пережду и уйду.

– Ну тогда заползай, – голова старухи скрылась внутри.

Путник опустился на четвереньки и осторожно пробрался сквозь узкую прореху внутрь шатра. Пол внутри был устлан перемешанными засохшими водорослями, тряпками и множеством чего-то, что видимо попадалось старухе под руку многие годы.

– Я прилягу, – тихо сказал Путник, чувствуя, как силы покидают его.

В духоте замкнутого пространства, уже впадая в полуобморочное состояние, он смотрел как пробивается над его лицом беспощадный солнечный свет сквозь натянутую рыбью кожу, служащую и стенами и крышей этого убогого жилища.

Открыл глаза он, когда уже в наступающих сумерках отступил изматывающий зной.

– Лежи, не поднимайся, – сказала старуха, заметив, что Путник пришел в себя, – День пролежал, ночь тем более пролежишь.

Путник повернул голову в её сторону и увидел, что старуха сидит, сгорбившись в другой стороне шатра. Перед ней лежал, отбрасывая колышущиеся отблески на её лицо, светящийся хрустальный шар.

– Давно ко мне никто не заходил, – проскрипела старуха, – Но видимо час настал. Сейчас я расскажу тебе обо всём, что не дает тебе покоя, даже о том, в чем ты сам себе боишься признаться…

– Я не просил тебя об этом, – прохрипел Путник.

– Умей быть благодарным, – недовольно сверкнула глазами старуха, – если для тебя делают то, о чём тебе даже и просить не пришлось. Каждый ищет утешения и помощи любой ценой в минуту слабости. И не отвергай помощи, предлагаемой тебе и будь снисходителен к отвергающим твою помощь…

– Мне это не нужно, – возразил Путник.

– Тише, – оборвала его старуха, не отводя взгляда от шара, – Начинается… Вижу тебя взобравшимся на самую вершину, но упавшим с неё. Вижу, что не сдался ты и продолжил свой путь. И идешь, не взирая ни на что, упорно идёшь, как вепрь сквозь чащу, ломая ветви и молодую поросль. А куда ты идешь? В чём смысл твоего пути? Какова его конечная цель?

– Я иду к морю, – печально улыбнулся Путник, – Только тебе-то не всё равно?

– К морю? – нахмурилась старуха. – Что тебе от того моря? Стоит ли оно того? Лишь много грязной соленой воды.

– Почему грязной? – улыбка пропала с лица Путника.

– А с чего бы ей быть чистой? Лишь только пыль вокруг. И если твоё море и существует – до самого горизонта оно будет словно мутная лужа. И то если существует…

– Да что ты возомнила о себе, женщина? – болезненно поморщился Путник, – Поговорила бы ты раньше у меня…

– Ха-ха-ха! – закатилась скрипучим смехом старуха, – А ещё раньше ты бы меня на костре сжег!.. Тише! – она подняла руку, – Вижу, что обрёл ты в пыли дитя, маленькую девочку, ребёнка с душою, которою посчитал родной, но потерял и теперь бредёшь по её следу. Да только зачем? – снова обратилась она к Путнику.