Набат. Книга первая: Паутина - Михаил Шевердин

— Откупорьте. Но если…

Хозяин ловко вытащил пробку, налил несколько капель в рюмку и брызнул на ярлык. И на ярлыке резко выступило слово «Хенесси».

— Вы видите… У нас первосортный товар.

Снова промозглые улицы. Ноги стали тяжелые.

У ничем не примечательной двери Энвербей остановился и закурил папиросу с длинным мундштуком.

Глава третья

Заговор

Блюститель словоблудья и греха…

Они сидят в гостиной позади лавки и пьют кофе по-турецки. Хозяин уже в преклонных летах, и Энвер с ним почтителен.

— Я пришел к вам за советом, капитан Юсуфбей.

— Я готов дать совет, господин вице-генералиссимус. — В словах Юсуфбея чуть звучит ирония. Энвер или не слышит ее, или делает вид, что не слышит.

Они прихлебывают горячую черную жидкость из крохотных чашечек.

Здесь, посреди Берлина, уголочек Турции; здесь, расположившись на низких оттоманках, хозяин и гость чувствуют себя коренными стамбульцами. Громко тикают вычурной отделки часы. Бурлит кипящее в медной фигурной кастрюлечке с очень длинной ручкой кофе.

Но вот даже и с точки зрения восточной вежливости можно поговорить о деле. Начинает старик с сентенции:

— Лев становится лисом, когда нужда дошла до кости.

— Величие османов втоптано в грязь! — кричит внезапно Энвер. — Перемирие было подписано на борту английского крейсера. Втоптано величие в грязь, втоптано!

— А кто втоптал величие в грязь?

— Осторожнее, капитан Юсуфбей! — в ярости восклицает Энвер.

— Господин вице-генералиссимус, — бормочет старик. — Вы просили совета? Я слишком ничтожен, чтобы давать советы, позволю только напомнить вам: несчастия Турции начались в тысяча девятьсот тринадцатом году.

— Переворот?

— Я имею в виду переворот тысяча девятьсот тринадцатого года, когда вы, младотурки, прогнали правительство Кемаль-паши Кыброглы и показали зубы англичанам. Вы протянули руку дружбы немцам. Какая ошибка!

— Немцы — верные друзья!

— Англичане злопамятны, англичане добровольно не отдадут и булавки. В руках англичан весь мир! Вы и ваши друзья Талаат и Джемаль надеялись с помощью немцев победить всех, но победили вы только самих себя.

— Мы… мы… — Но Энвербей не смог больше ничего сказать.

Он думал, и думы его были невеселые. Да, всю жизнь он ненавидел англичан, всю жизнь он боролся против них. В роковые дни 1913 года он решил, что час настал и ненавистной Британии скоро конец. И вот он, вице-генералиссимус, сидит перед жалким старичишкой, капитаном Юсуфбеем, и унижается только потому, что Юсуфбей связан с англичанами, друг англичан. Да, да, Юсуфбей — английский агент, еще со времен султана Абдул Гамида II он живет в Берлине. Говорили, Абдул Гамид нанес смертельную обиду Юсуфбею. А когда зло простому смертному причинит всесильный властелин, то он становится самым страшным врагом обиженного. Сильному мира сего не надлежит терпеть угрызения совести. И на смертного обрушивается двойное несчастье: несправедливость и злоба властелина, не желающего переносить даже мысль, что он совершил эту несправедливость. Властелину невыносимо видеть лицо им обиженного. Юсуфбей бежал из Стамбула и нашел убежище в Берлине. Он торговал английскими коврами и керамикой, добытой на холме Гиссарлык, бывшем когда-то древней Троей, и служил верой и правдой немцам, — по крайней мере так думал подполковник Николаи. Но подполковник — разведчик, «хитрый из хитрых», — видел только одну сторону медали. Получая, как он думал, ценнейшие сведения от Юсуфбея, он верил ему. Да и могло ли быть иначе. Абдул Гамид II забрал в свой гарем дочь Юсуфбея наложницей, а Юсуфбей являлся сеидом, потомком пророка, чем никак не мог похвастаться султан, хоть и носил титул халифа мусульман. Вполне естественно, мстительные чувства благородного сеида Юсуфбея еще более выросли.

Но подполковник Николаи не знал другой стороны медали. Всегда Юсуфбей, еще в бытность свою в Турции, водил дружбу с англичанами и, попав в Берлин, вскоре нашел дорогу к Интеллидженс сервис, а возможно, что произошло и наоборот. Интеллидженс сервис нашла путь к капитану турецкой службы в отставке Юсуфбею.

Служил Юсуфбей и немецким, и английским хозяевам добросовестно.

Несмотря на мягкие ковры и тяжелые плотные гардины, в антикварной лавке стоит ужасно неприятный запах затхлости. Промозглая осень забирается в уютную комнату.

В синеватом дыму наргиле плавает вся в бронзовых арабесках люстра. Собеседники попивают кофе. Долго рассматривают тончайшие узоры на чашечках, потом только делают глоток. Юсуфбей каждый раз тяжело вздыхает, Энвер недовольно фыркает. Он выпил слишком много коньяку и не совсем владеет своими чувствами. Каждая реплика Юсуфбея вызывает в нем протест. Забывая о своем положении, он порой начинает попросту кричать.

Вздыхая снова и снова, гостеприимный хозяин склоняет голову, но ничем больше не выдает своего неудовольствия. Разве только чуть дрожали тонкие, длинные пальцы со следами хны на изящно отполированных, как у женщины, ногтях.

— Вы всегда вызывали неудовольствие в Лондоне, — тихо, едва слышно шевелились его синеватые старческие губы.

— Предпочитаю ехать на осле, да на своем, а не кататься на дареном из милости скакуне, — свирепо проворчал Энвербей.

— Турция очень потерпела от войны, — сокрушенно пробормотал Юсуфбей. — Сколько несчастий, позора! А достаточно было опереться на дружескую руку англичан и…

Он снова разлил кофе по чашечкам, и ароматы далекой Аравии на какое-то мгновение перебили запахи плесени и гнили.

— Мы говорим, говорим, — наконец прервал молчание Энвербей, — но я пришел не для обоюдных комплиментов, а вы пригласили меня не для того только, чтобы напоить друга кофе.

— Старого друга! Друга, в лапы которого я остерегся бы попасть в Стамбуле еще не так давно.

Почти зловещая улыбка шевельнула тонкие губы Юсуфбея.

— Едва ли бы вы стали поить меня кофе даже месяц тому назад, а? — заметил Энвербей и настороженно посмотрел на чуть шевелящуюся портьеру. Взгляд его не ускользнул от Юсуфбея. Он пренебрежительно пожал плечами.

— Господин Энвербей, — сказал он просто. — Лондон решил вам сделать предложение… — Он помолчал и уточнил: — Деловое предложение.

Не дожидаясь ответа и не давая возможности подумать собеседнику, Юсуфбей сразу же перешел к делу.

— В Индии, Персии, Аравии, Турции сто миллионов мусульман. Если поднять их против большевизма — Советской России конец. Но нужен человек. Человек, которому мусульмане доверят свою судьбу, человек, которому Лондон даст оружие, деньги.