Искатель. 2009. Выпуск №11 - Василий Щепетнёв

— Дверь была плотно прикрыта, однако на ключ или засов не заперта. Я чуть посильнее налегла — и зашла.

— Запиши…

— И увидела Лизавету. Она… Она лежала рядом с креслом у окна. Я сразу вышла и позвала людей.,

— Закричали?

— Просто громко позвала.

— И?

— Выглянули люди. Сбегали за дворником.

— В комнату вашей сестры никто после вас не заходил?

Она на мгновение задумалась, потом сказала уверенно:

— Заходил. Вот этот человек, — она указала на Петрушенко.

— Ну да, да, конечно, — пробормотал предкомдомоуправ. — Как же иначе? Убедиться и прочее…

— А еще кто-нибудь?

— Больше никто, — твердо ответила женщина.

Лютов-Куртка, не вмешиваясь в разговор, попросту хотел оттолкнуть Арехина да и войти, но Арехин не отстранился, и потому толчок Лютова пропал зря.

— Не торопитесь, — только и сказал Арехин, но сказал так, что предкомдомоуправ уверился: в отделении МУСа грядут перемены.

— У нас, быть может, будут вопросы. Пожалуйста, подождите нас здесь. — И Арехин открыл дверь. Постоял на пороге, никого не пропуская, потом шагнул внутрь. Лютов за порог не переступал (вообще-то от рождения он был Лютиковым, это Арехин знал наверное), Оболикшто вообще не торопился. Пусть новый сотрудник показывает себя во всей красе…

Наконец Арехин вернулся к порогу.

— Доктора вызывали? — обратился он к Петрушенко.

— Нет. Мы подумали, зачем доктор, раз головы нет. Да у нас и доктора-то никакого в доме нет. Жили раньше, но…

— А поблизости? В соседних домах?

— В соседних уцелели. Доктор Бурмачев, например.

— Значит, зовите доктора Бурмачева. — Арехин присел на корточки, разглядывая замок.

— Только он того… по женским болезням…

— За неимением гербовой… К тому же у нас как раз женщина. Собачек сыскных, конечно, нет? — обратился он к Оболикшто.

Тот лишь криво усмехнулся.

— А экспертов? Дактилоскопистов, фотографов, баллистиков?

Усмешка стала еще кривее.

— Жаль. А ведь если поискать, то не в соседнем доме, так на соседней улице кого-нибудь найти можно было б…

— Это вряд ли. Если кто из той сволочи уцелел в семнадцатом, давно уже на юге, в Крыму, — сердито сказал Лютов.

— И это может быть. Зато этой сволочи развелось препорядочно.

— Какую такую сволочь вы имеете в виду, гражданин Арехин?

— Например, ту, которая убивает несчастных женщин. А вы, гражданин Лютов?

Тот пробурчал что-то невразумительно-матерное. — вы, любезнейший, посторонних людей видели? — обратился Арехин к дворнику.

— Не могу знать, — угрюмо ответил тот. — Прежде я каждого жильца знал в лицо, да что в лицо, всю подноготную знал. И знакомых знал. А теперь налезло народишку… — он махнул рукой. — Из старых знакомых к барышне заходили сестра вот ее, Надежда Викторовна, да ейный провожатый.

— Дмитрий Пеев, — привстал с табуретки молодой человек.

— Потом этот… студент… — Дворник почесал затылок, то ли вспоминая имя студента, то ли по привычке маленького человека выглядеть глупым.

— Матвей Доронин, — подсказала женщина.

— Точно, точно, он, — слегка ожил дворник, — ну, и крестный ее.

— Да, крестный ее любит… любил, — поправилась женщина.

— Да. А незнакомые… Ко многим ходят. Барахольщики — купить, продать, обменять. Или кто с оказией письмо передать, посылочку… Ходят постоянно, не углядишь. Хорошо, если не навалят на лестнице…

— И к Елизавете Викторовне ходили?

— Ходили, ходили, — встряла в разговор жиличка из комнаты напротив. — Из деревни приезжали, пшена привозили. Она мне по-соседски стакан отсыпала.

— Кто приезжал?

— Да старик. Ничего, бодрый, опрятный…

— Это крестный наш, Лука Егорович Смоляков, — сказала Надежда Викторовна.

— Может, и так, может, и так, что видела, то и сказала, мне от власти скрывать нечего. — И жиличка скрылась за дверью.

— Теперь посмотреть можно? — нарочито смиренно спросил Оболикшто.

— Можно, — отчего-то вздохнул Арехин.

Оболикшто и вплотную к нему Лютов прошли в комнату.

Пахло особо, раздражающе. Пахло кровью.

На полу между круглым ореховым столом и узкой кроватью лежало тело. Тело без головы. Одетое в темно-коричневое глухое платье, чулки, башмаки, все в пристойном порядке, руки скрещены на груди.

В общем, будь голова на месте, место выглядело бы куда спокойнее.

Но головы не было.

— Приглядитесь: инструмент убийцы невероятно остер и прочен, а сам убийца — силен. — Оболикшто сел на корточки. — Срезано — одним махом. Глотина.

— Да, похоже на работу гильотины, но гильотина — аппарат, как вы заметили, достаточно громоздкий и тяжелый.

— Еще и другое непонятно, — сказал Оболикшто. — В человеке крови много. А тут натекло — с полстаканчика. Остальная-то где?

— Я и сам гадаю. Возможно, ее с собою унес убийца.

— Унес?

— Ну да. Отделил голову над тазом, потом из таза слил ее в ведро, в ведро же и голову положил, прикрыл крышкою, да и понес. Мол, обычное поганое ведро с нечистотами. Никто и приглядываться не станет.

Он зашел на кухоньку. Таз там был, медный, большой.

— А вода в кране?

Странно, но и вода в кране была тоже.

— Следовательно, из таза кровь он мог смыть.

Помойное ведро стояло на месте.

Арехин выглянул в коридор.

— Надежда Викторовна, вы, часом, не знаете, сколько ведер было у вашей сестры?

— Что? — не поняла вопрос женщина.

Арехин повторил.

— Она, как, впрочем, и я, хозяйством особенно не занималась. До революции не было необходимости, а после — нечем, собственно, и заниматься. Ведер у нее было два. Одно черное, другое — эмалированное, с цветочками. Она в него крупу, что крестный привез, высыпала. Высыпала, крышкой накрыла, да еще и чугунный бюстик Ломоносова сверху поставила — чтобы мыши или крысы не добрались. Он тяжелый, бюстик, на полпуда.

Бюстик Арехин нашел в углу. Крупу в мешочке — на нижней полке книжного шкафа. А эмалированное ведро в цветочках вместе с крышкой исчезло.

— Да уж… Вы, Александр Александрович, будто присутствовали при убийстве.

— Что присутствовали, они же и убили-с, — вставил Лютов.

— Вы, кажется, что-то сказали? — повернулся к нему Арехин.

— Пошутил. Я, знаете, шучу часто и в неподходящее время. А в подходящее — не шучу. Это от нервов.

— Бывает, бывает, — оглядывая комнату в последний раз, пробормотал Арехин. Ключ в замке, беспорядка, можно сказать, никакого, кроме безголового трупа.

— Да, еще. — он опять выглянул в коридор. — У вашей сестры были дорогие вещи? Золото, драгоценности?