Случайно - Али Смит

Она снова опускает пружину очистков в ведро, крышка падает сама. Потом моет руки в раковине. Возвращается Майкл. Она видит, как стремительно тухнет его улыбка, предназначенная тому человеку в гостиной.

— Что-то горит, Астрид! — говорит он.

— Знаю, — отвечает Астрид. Майкл вынимает из гриля поднос с хлебом, открывает ведро и выбрасывает тост горелой стороной вверх прямо на очистки груши.

— Ты бы отрезала ровный кусок, — говорит он. — Тогда бы он не подгорел.

— А я люблю горелый!

Он отрезает два ровных куска от батона и закладывает их в тостер.

— Спасибо, я не буду, — говорит Астрид.

Майкл не реагирует. Вот дурак несчастный. Между прочим, она вынуждена носить его фамилию, она все время произносит ее вместе со своим именем, а права голоса, видите ли, не имеет. Она берет в охапку свои вещи и идет обратно в прихожую. Но Астрид понятия не имеет, где именно в этом отстойном доме находятся розетки. Что-то ни одной не видно. Она пока знает только, где розетки в гостиной — самой первой комнате. Можно было, конечно, пойти наверх, в свою комнату, но, как назло, она слышит, что Катрина сейчас как раз пылесосит в ее комнате. Правда, пылесос не делает погоды в смысле дезинфекции — это лишь уборка по поверхности. А ведь все эти мертвецы лизали мебель своими мерзкими языками, а частицы кожи со старческих пальцев втерлись в поверхность перил.

Астрид вошла в гостиную. Все розетки около телевизора уже заняты. Если она что-нибудь отключит, ей наверняка здорово влетит.

Пылесос резко замолк. Окна в сад раскрыты. Дом наполнен звуками сада, ну, голосами птиц и так далее. Астрид проходит в другой конец гостиной, выключает из розетки лампу, ставит заряжать аккумуляторы, встает.

В квадрате солнечного света, который падает из окна над входной дверью, кто-то лежит вытянувшись на диване. Это женщина. Она забралась на диван с голыми ногами, словно у себя дома. Глаза ее закрыты. Да она спит.

Астрид подходит вплотную.

Да, это женщина, но как бы девушка. Вроде бы блондинка, но Астрид видит темные проросшие корни, там где волосы распадаются на пряди. Ее ноги покоятся на диванных подушках. Ноги с очень грязными ступнями.

С близкого расстояния она выглядит младше мамы и даже младше Катрины, но все-таки слишком взрослой для «девушки». Она совсем без макияжа. Странно.

И подмышки у нее небритые. Волосы у нее там очень густые. Ее ноги, и голени, и ляжки, — тоже небритые. Просто невероятно. Они прямо заросли шелковистыми, не сбритыми волосами! Будто миллиарды коротких ниточек растут прямо из кожи.

В каких-то тридцати сантиметрах от лица Астрид глаз незнакомки — девушки, женщины, неважно, — распахивается и глядит прямо на нее.

Астрид отпрыгивает назад. Она видит на полу у дивана тарелку и поднимает ее, ну, будто Майкл послал ее за этим. И с тарелкой в руках идет через комнату, выходит через открытые окна в сад и заворачивает за угол.

Зная, что из дома ее теперь не видно, Астрид останавливается. Пытается отдышаться — дыхание сбитое, прерывистое. Ужасно неприлично так разглядывать человека. Еще ужаснее, когда он разглядывает тебя. А уж если за этим застукают — это вообще.

Тарелка какая-то липкая. Астрид облизнула палец. Сладко. Она опускает тарелку на траву рядом с декоративным садиком и тут же полощет пальцы в лейке, чтобы избавиться от липкости. Интересно, а что сейчас в этой лейке? А вдруг яд от насекомых или сорняков! Астрид подносит пальцы к носу, но ничем химическим не пахнет. Тогда она их облизывает. Вообще никакого вкуса.

Астрид идет по траве к так называемому летнему домику. По крайней мере, так он был обозначен в объявлении о сдаче, а вообще-то это обычный сарай; мама и Майкл ноют по этому поводу с первого дня приезда, потому что главной причиной их приезда в эту дыру была идея, что мама лето напролет будет работать в «летнем домике» — как какой-то там великий писатель из прошлого века. Как мама работает, слышно даже на таком расстоянии снаружи. Ужасно громко, хотя у нее всего лишь ноутбук. Мама изучает жизнь людей — опять же, из прошлого века. Она печатает двумя пальцами и ужасно лупит по клавишам, как будто зла на весь свет, хотя она вовсе не злая, просто так кажется со стороны.

Астрид стоит под дверью, в нее запрещено стучать, кроме как в крайнем случае. Итак, она стоит под дверью в саду среди старых деревьев и кустов, ну как бы среди «полей и лесов, окружающих дом со всех сторон». Стоит тихонько, никому не мешая. Сравнительно с этими могучими деревьями она напоминает чахлые деревца, которые зачем-то сажают посреди лужаек на парковках супермаркетов.

Стук клавиш прекратился.

— Что тебе? — крикнула мама из-за двери.

Астрид отходит на два шага.

— Я тебя слышала, — снова кричит мама. — Что?

— Ничего, — отвечает Астрид. — Я просто стою.

Мама вздыхает. Слышно, как она отодвинула стул.

Дверь распахивается. Мама выходит на солнце. Она щурится, отступает назад, на порог, закуривает.

— Ну, — произносит она, выдыхая дым. — Привет. Что тебе?

— Да ничего, — говорит Астрид. — Я просто так.

Мама снова вздыхает. Где-то над ними запела птица.

— Ты ходила смотреть, что осталось от индийского ресторана? — спрашивает Астрид.

Мама покачала головой.

— Астрид, я сейчас не могу об этом думать.

Она без конца думает о людях, умерших лет шестьдесят назад. Когда она пишет свои эссе, они занимают все ее мысли. Лично Астрид считает, что куда продуктивнее было бы изучать то, что происходит здесь и сейчас, чем копаться в жизни людей, которые умерли полвека тому назад.

— Когда я проснулась, то увидела, что у меня на щеке отпечатался след от большого пальца, — говорит Астрид. — Обалденно.

— Угу, — мычит мама, не глядя на Астрид, которая приложила большой палец к щеке, туда, где был отпечаток.

— Как на синих горшках у нас дома. Ну, на которых мастер оставил отпечаток большого пальца.

Мама не отвечает. А птица все заливается, повторяя одну и ту же трель из трех нот.

— Сегодня прекрасная погода, правда? — говорит Астрид.

— Угу, — произносит мама.

— Как раньше, ну, еще до моего рождения?

— Угу.

— Ну, когда погода всегда была хорошая, когда лето длилось прямо с мая по октябрь, то есть как бы длилось вечно? — спрашивает Астрид.

Мама не слышит. Никакой реакции. Она даже не говорит Астрид, как обычно, хватит болтать. Просто стоит в дверях и спокойно курит. Астрид чувствует, что краснеет. Сигареты — это гадость. Они ужасно вредные. И воняют. Ребенку известно, что они вызывают разные болезни, причем не только у самих курящих.

Астрид махнула ногой по высокой траве у стены домика. Уж она знает, что про вред курения лучше помалкивать. Об этом позволено говорить лишь в особых случаях. Она меняет тему.

— Кто это там?

— Где?

— Дома.

— Понятия не имею, — говорит мама. — А Майкл еще там?

— Угу, — отвечает Астрид.

— А Магнус встал?

— Кажется нет.

— Да, если пойдешь днем гулять, обязательно возьми мобильный, — говорит мама.

— Угу, — говорит Астрид.

Ее мобильник — отключенный — покоится на дне мусорного ведра в школе, по крайней мере, именно туда она отправила его три недели назад. Если бы мама и Майкл узнали, они бы просто описались, ну правда; они ведь до сих пор платят по кредиту. Мама считает, что пока телефон при ней, при Астрид, то она в безопасности — ясное дело, потому что она всегда может позвонить, но еще и потому, что полиция теперь умеет определять местонахождение пропавшего человека по его мобильнику. ДУМАЕШЬ ТЫ УМНЕЕ ВСЕХ АСТРИД. ТЫ ДУРА. НА САМОМ ДЕЛЕ ТЫ ТУПИЦА. РОЖА КАК ЖОПА. А ЕЩЕ ТЫ ЛЕСБИЯНКА И МУДАЧКА. Доводить кого-то опасно. В прошлой четверти у Магнуса в классе одна девушка из-за этого погибла. Из школы им домой пришло письмо. По идее, ты должен рассказать кому-то, что тебя доводят. Но то было в школе Магнуса. Астрид скажет маме, что мобильный у нее украли.

— Ты что-нибудь ела? — произносит мать.

— Да, тост, — говорит Астрид.

— Прекрати, — говорит мать.

Астрид не понимает, что она такого сделала.

— Что? — спрашивает она.

— Стучать ногой, — отвечает мать.

Астрид прекращает. Она стоит руки по швам. Лично она никогда не будет носить 14-й размер. Она не будет толстухой. Мать легонько постукивает кончиком недокуренной сигареты по косяку двери. Когда та потухает, она растирает носком ноги упавший пепел, сует сигарету обратно в пачку, возвращается в домик и закрывает за собой дверь.

Астрид ждет, когда застучат клавиши. Секунду-другую стоит тишина. Ага, застучали.

Она смотрит, как солнце пробивается сквозь листву у нее над головой, этот как миф про Икара, который полетел на крыльях, сделанных его отцом, и воск расплавился, когда он подлетел слишком близко к солнцу. Астрид подумала, если бы он смастерил крылья для дочери, она наверняка знала бы, как с ними обращаться. Правда, тут важно, сколько лет было (бы) девочке; например, если бы столько, сколько Астрид, — то все в порядке. Для девочки помладше это слишком опасное дело, просто не по плечу; а взрослая девушка волновалась бы, что люди будут заглядывать ей под юбку, а макияж от жары потечет.