Потерянный дневник дона Хуана - Дуглаc Абрамс

Его маленькие глазки по обыкновению ничего не упускали, замечая каждую мелочь. Он видел меня насквозь и знал меня как никто другой. Его тонкие губы, которые считались признаком благородных кровей, поскольку якобы свидетельствовали о холодной сдержанности, раздвинулись в улыбке, а пальцы принялись теребить бородку.

— Вам известно, что брак занимает мой ум в последнюю очередь, — прошептал я в ответ, стоя рядом с ним под одной из арок.

Черные локоны Альмы оттеняли голубизну ее глаз, которые всегда горели ярким пламенем. Довольная улыбка засияла на красивом лице, когда она позволила себе вмешаться в разговор.

— Слово «брак» не входит в лексикон нашего дорогого дона Хуана.

Мы оба — я и Альма — родились в маленьком городке Кармона, правда, с разницей в десять лет. Она была моей лучшей ученицей, так же как я был лучшим учеником маркиза.

— И напрасно. Это слово необходимо внести в твой словарный запас, если ты все еще нуждаешься в благосклонности короля, — сказал мне маркиз. — С другой стороны, я прекрасно понимаю, почему тебя заинтересовала инфанта и почему инфанта заинтересовалась тобой.

— В самом деле? — Альма откликнулась вместо меня.

— О да, — прошептал маркиз. — Бедняжка инфанта очень одинока, и ей требуется сочувствие.

— Откуда вы знаете? — спросил я.

— Из письма, которое она написала сестре, — сказал он еще тише, а потом чуть слышно процитировал: — «Как я хочу выйти замуж, стать настоящей женщиной, познать ласку мужских рук!»

Маркиз постоянно перехватывал королевскую почту, я и сам, будучи его шпионом, не единожды крал для него письма. Я знал, что потом он скрепляет их фальшивой печатью и отсылает по назначению. Тем не менее я не одобрял его манеру совать нос в чужую переписку.

— А вам-то какое дело до желаний инфанты? — спросил я.

— Личному советнику короля надлежит быть осведомленным обо всех событиях в королевстве, — парировал он.

Король и инфанта после своего долгого путешествия нуждались в отдыхе, и гости стали постепенно расходиться.

— Это соблазнение будет достойно того дневника, который я подарил тебе, — прошептал маркиз мне на ухо. — Но, умоляю, будь осторожен. Твоя казнь стала бы невосполнимой потерей.

Маркиз извинился и сказал, что хотел бы до отъезда еще раз поговорить с королем.

— А я знаю твое правило: на первом свидании с девственницей не пытаться самому получить удовлетворение, — сказала Альма, задержавшись возле меня.

— Неукоснительное правило, которое всегда приводит ко второй встрече.

— …И к вечной благодарности, — добавила она, — поскольку удовольствие пробуждается в девушке до того, как случится неизбежная боль.

— Так и есть. Хотя удовольствие и боль порой бывает невозможно отличить друг от друга.

— Как раз на это я и намекаю. Когда ты позаботишься об удовольствии инфанты, я, возможно, смогу облегчить твою боль.

С этими словами она дотронулась веером до моего гульфика, чем привела меня в дрожь.

— Я понимаю, почему ты слывешь величайшей куртизанкой Севильи. Дело не только в твоей красоте. Ты знаешь, чего желает мужчина, прежде чем он сам догадается об этом.

— Это ведь ты научил меня угадывать невысказанные, тайные желания, — ответила она.

Мы рука об руку покинули приемный зал в числе последних гостей и потом продолжали шептаться по дороге через колоннаду Патио де ла Дончелас.

— Ты оказалась талантливой ученицей.

— Приберечь для тебя свободное утро?

Я вдохнул сладкий запах цветов магнолии и покачал головой:

— Я больше не являюсь твоим учителем, донья Альма, так же как маркиз более не является моим.

— Учитель всегда может научить чему-нибудь еще.

— Вынужден напомнить тебе другое мое правило — никогда не покупать за деньги то, что должно быть принесено в дар.

— С тебя, дон Хуан, я не возьму никакой платы.

— Премного польщен, однако я ищу того, чего не может дать ни одна проститутка или куртизанка. На этом и расстанемся.

Я быстро нырнул за одну из двойных колонн. Альма, вскинув брови, растерянно оглядывалась по сторонам, но у меня не было времени обсуждать ее предложения. Теперь мои помыслы целиком занимала предстоящая рискованная затея. В какой-то момент легкая тень сомнения закралась мне в душу, и я почувствовал, как ноги сами ведут меня вслед за Альмой и другими гостями, которые скрывались за углом. Моя правая нога начала подрагивать, как это случалось всегда, если я имел глупость ввязаться в смертельно опасную авантюру.

Мимо колонн, за которыми я скрывался, прошли несколько стражников. Я вспомнил лицо инфанты и ее глаза, с мольбой устремленные на меня поверх веера. Как я мог не откликнуться на ее приглашение? Это противоречило бы моим принципам вольнодумца. Я принес клятву служить женщине и не мог оставить ее в плену одиночества.

За минуту до того, как ушли последние гости и двор погрузился в тишину, я достал черную маску, которую всегда прятал в рукаве. Она давала надежду сохранить инкогнито, если кто-либо увидит меня прежде, чем я доберусь до спальни инфанты. Я шагнул в лунный свет, которым был залит каменный дворик. Руки горели от предвкушения. Теплый ночной ветер не мог остудить моего жара, когда я пробирался между колоннами. К счастью, опыт, который я приобрел будучи грабителем, теперь сослужил мне хорошую службу, и я порадовался, что пробковые каблуки сапог надежно заглушают звук моих осторожных шагов.

Когда я повернул за угол, то внезапно увидел лунные блики на гладких поверхностях шлемов и нагрудных пластин двух королевских стражников. Я замер и, подобно ночной тени, попытался слиться со стеной. Мое сердце колотилось так, будто кто-то настойчиво стучал в дверь, которую не желали открывать.

Стража охраняла величайшее сокровище короля — честь его дочери. В руках, скрытых перчатками, они держали увенчанные пиками топорики, которые могли нагнать страху на злоумышленников, а заодно и обезглавить их. Стражники смотрели в мою сторону.

Черные сапоги, плащ и маска делали меня невидимым в тени колонн. Темно-бордовый камзол и плащ с капюшоном, которые я всегда надевал по ночам, также были неразличимы в темноте. И только серебристое лезвие шпаги грозило выдать мое присутствие. Стражники направлялись в мою сторону. Я быстро отступил в пустую комнату, которую обнаружил за одной из резных дверей красного дерева. Я с трудом сдержал дыхание, когда сначала почувствовал, а потом увидел, как один из стражников просунул голову в комнату. Он находился так близко, что моих ноздрей коснулся едкий запах пота, исходивший от его накрахмаленной униформы, и я услышал его тяжелое дыхание. Дверь заскрипела. Еще мгновение, и он обнаружит меня. Я закрыл глаза и перестал дышать, мечтая обладать способностью проходить сквозь стены.

— Похоже, мне мерещатся привидения, — сказал он своему напарнику и вышел из комнаты.

Они продолжили прерванный разговор, а я с облегчением перевел дух и вновь начал дышать. Я знал, что следует набраться терпения, потому что оба солдата рано или поздно уйдут. Ни один мужчина, за исключением самого короля, не имел права находиться ночью на территории дворца, в том числе королевские стражники.

Ждать пришлось недолго, и я увидел, как те двое стражников в сопровождении третьего направляются к выходу. Луна, перед тем как спрятаться за тучу, ободряюще подмигнула мне; и я продолжил свой путь. Насколько мне было известно, теперь многочисленная стража караулит дворец снаружи и в случае малейшей опасности готова поднять тревогу.

Дверь в королевские покои, разумеется, была заперта. Я вытащил нож и снова пустил в дело свои навыки, приобретенные в юности. Я начал потихоньку отжимать засов, пока наконец не почувствовал, что он отошел и можно открыть дверь.

Осторожно, шаг за шагом, я стал подниматься по лестнице, освещенной пламенем свечей. В золотых канделябрах стояли тонкие восковые свечи, и тени, которые отбрасывал их огонь, плясали вокруг меня, населяя лестницу видениями. Я искал покои инфанты, и чутье влекло меня все дальше в глубь дворца. Завернув за угол, я почувствовал смешанный аромат апельсина и персика. То были редкие турецкие духи, запах которых я запомнил еще в зале, где проходил прием. Аромат усиливался по мере того, как я приближался к низкой двойной двери. Как и большинство дверей в Алкасаре, она была украшена лепниной и арабской вязью, оставшейся еще со времен мавров. Ведь они тоже когда-то караулили эти покои, и гарем султана требовал такой же неусыпной заботы, как и спальня дочери нашего короля. Ручками дверей служили массивные золотые кольца. Предвкушая успех, я уже совсем было собрался потянуть за одно из них.

Внезапно я почувствовал дуновение воздуха, скрипнули петли — дверь сама начала открываться. Я потерял равновесие и едва не упал, но успел отпрыгнуть и притаиться в комнате по другую сторону зала. Сквозь дверную щель я увидел, как из покоев инфанты, ковыляя, вышла слабоумная карлица — ее дуэнья. Голову карлицы покрывала белая мантилья, а на шее, будто ожерелье, болтались четки. В руке она сжимала два тонких поводка, на которых сидели маленькие обезьянки — серая и коричневая. Клок белой шерсти на голове у серой спадал ей за уши, что делало ее похожей на пожилую компаньонку.