Король Яяти - Вишну Кхандекар

Круг. Еще круг. Толпа восторженно вопила.

Конь и всадник, животное и человек, белоснежный жеребец и юноша — они слились, их невозможно было отделить, как дурные и добрые деяния, совершенные в прошлых жизнях.

Пятый круг. Последний.

Я понимал, что победил. Мысли мои неслись быстрее коня, унося меня, увлекая за собой. Я не заметил, как падает пена с конской морды, как замедляется бешеный бег.

Пятый круг завершался чуть дальше королевского балдахина, где были мать и отец. Осталось совсем немного. Мне так хотелось увидеть гордость в глазах матери — ведь она пыталась удержать меня! Я повернул голову.

Миг оказался роковым. Я, видимо, ослабил хватку, и жеребец сбросил меня наземь — со всей ненавистью дикого животного к несвободе. Падая, я еще слышал истошные крики, но тут меня поглотила черная бездна.

Одинокий лучик света трепетал на краю бездны. Я не знал, где нахожусь. Сознание вернуло меня к боли, бившейся во всем теле. Кажется, меня швырнуло в воздух, как сухой листок, заверченный ветром. Я упал? Какая боль! Я потянулся рукой к голове. Тяжелое и мокрое.

— Мама! — закричал я во весь голос.

Мои губы едва шевельнулись.

Нежно звякнули браслеты. Мама. Я всмотрелся — нет, не мать. Чужая, незнакомая тень. Где я? А вдруг я уже умер? И лежу не в постели, а у смертных врат? И сама смерть склоняется надо мной? Но если она так прекрасна, отчего же человек ее боится?

— Принц?

— Кто это? Алака?

— Да, принц.

— Праздник уже закончился?

— Давно, принц! Восемь дней назад.

— Восемь дней?

Восемь раз восходило солнце, восемь раз заходило оно. Где же я был все эти дни? Мой разум устал от вопросов. Может быть, это уже не я — только мое тело сохранило прежнюю форму? Потому что я не существовал эти восемь дней!

Я спросил, где мать, и Алака ответила:

— Ее величество в своих покоях. Королева все это время отказывалась принимать пищу. Когда вчера она пришла взглянуть на вас, то лишилась чувств, едва только порог переступила. Лекарь распорядился, чтобы ее уложили в постель.

Поколебавшись немного, Алака добавила:

— От вас лекарь не отходил ни днем ни ночью. Молчал и хмурился. А вчера пощупал пульс и чуть не заплясал от радости. Алака, говорит, принц будет жить. Алака, я боялся, что изменило мне искусство врачевания, что опозорены мои седины. Но теперь я знаю: к полуночи или к рассвету, не позднее, сознание вернется к принцу. Не спи, Алака, пока он не откроет глаза. И помни, что повязка на его лбу все время должна оставаться холодной…

Тут Алака метнулась к подносу, стоявшему у постели. Теперь я мог получше разглядеть ее. Неужели это она склонялась надо мной? Или то была небесная танцовщица?

Я улыбнулся своим мыслям.

Возможно ли, чтобы красота прибывала, как приливная волна в океане?

Я глаз не мог оторвать от Алаки.

— Как же я могла забыть?! — торопилась Алака, выбирая фиал на подносе. — Принесла лекарственный отвар и забыла смочить им повязку… Закройте глаза, мой принц.

— Зачем?

— Лекарь предостерег меня, что ни единая капелька лекарства не должна попасть в глаза.

— Мои глаза не закрываются.

— Почему не закрываются?!

Ну как было объяснить ей, что я не в силах оторваться от ее внезапно расцветшей красоты? А вдруг Алака обидится? Она ведь мне почти сестра — мать Алаки была моей кормилицей. Даже мой отец выказывал Калике знаки почтения, а мать относилась к ней как к родной. Когда я был ребенком, мне говорили: слушайся Калику, она тебе вторая мать.

Алака — дочь Калики, а я тут…

— Не закроете глаза, я с вами разговаривать перестану! — совершенно по-детски объявила Алака, я сразу почувствовал себя мальчишкой, будто эти слова погнали реку жизни вспять и ее воды отнесли меня обратно в детство.

Я быстро зажмурился.

Мы с Алакой вместе росли во дворце. Малышами мы были постоянно вдвоем, играли, ссорились, мирились. Когда мне исполнилось шесть лет, меня стали выводить на дворцовые приемы, возили по городу, наряжали на торжественные церемонии, брали на праздничные шествия — я все реже играл с Алакой, а потом и вообще забыл о ней.

Алака жила с матерью в задних комнатах на женской половине дворца. Она подрастала, ей поручали мелкую работу. Мне было предназначено стать королем и воином, Алаке — прислужницей. Наши пути расходились.

Цветочное благоухание пересилило горьковатый лекарственный запах. Не открывая глаз, я осторожно приподнял правую руку. Алака низко склонилась надо мной с фиалом в руках, кончик ее косы упал на мою щеку. Я зажал между пальцами шелковистые волосы, и сладостная истома разлилась по телу.

— Какой сильный запах…

— Это жасмин.

— Дай понюхать хорошенько.

Алака не ответила.

Все сады рая едва ли могли так благоухать, как жасмин, вплетенный в косы Алаки. У меня закружилась голова от аромата и от прикосновения ее волос.

Не понимая, что делаю, я притянул Алаку так близко, что губы ее коснулись моих. У нее они были влажными, а мои сразу пересохли, как у путника, давно блуждающего по пустыне. Умирая от жажды, припал я к влаге ее губ, но не утолил желания. Родник счастья, изливаясь, не приносил свежести, а обжигал, и я тянулся к влаге, чтобы унять жжение…

Я попытался приподняться, но резкая боль пронзила меня.

Вскрикнув, я снова рухнул во тьму.

Почти четыре месяца понадобилось мне для выздоровления.

Крик, что я испустил той ночью, возвестил мое возвращение к жизни. Горячка отпустила, однако боль продолжала терзать мое тело. Придворный лекарь прослышал о некоем искусном костоправе из дикого племени, обитавшего в лесах восточной Арияварты. Костоправа доставили в Хастинапуру, он умело вправил сместившиеся кости так, что мои члены обрели былую подвижность.

Яяти, думал я. Яяти — это я. Мое тело. Но внутри есть нечто иное, отличное от плоти. Что это? Как понимать природу бестелесного Яяти?

Мысли утомляли меня.

Еще раз: вот мое тело, но есть ведь еще сознание, душа. Видимо, Яяти способен существовать отдельно от них. В те восемь дней, что я провел без сознания, когда я глотал целительные настои — а мог бы проглотить и яд, — где был в те дни мой разум? А сознание? А душа?

Ответа не было.

В изнеможении я снова и снова смотрел на свое тело и говорил себе: «Ты заблуждаешься. Разве всегда враждебна твоя плоть? В ту ночь, когда ты целовал Алаку, разве не через плоть твою единственно ты наслаждался?»

Но не только мечты об Алаке скрашивали тягостные дни неподвижности.

Костоправ исходил всю Арияварту и многое повидал. Я был готов без конца слушать его повествования о пещерах и лесах, о морях и горах, о древних храмах и богатых городах, о разных людях, что живут на земле ариев.

Мне хотелось собственными глазами обозреть королевство, которым я рано или поздно буду править. Я представлял себе, как следую во главе войска за конем, как покоряю весь свет, победителем возвращаюсь в Хастинапуру, столица ликованием встречает меня, а впереди женщин, вышедших навстречу мне, — Алака с горящим светильником в тонкой руке.

Наконец, придворный лекарь возвестил, что принц Яяти здоров.

Я посвятил в свои мечты первого министра и моих наставников. Министр доложил отцу, и, как ни противилась мать, отец назначил день, когда жертвенный конь будет выпущен на волю.

Восемнадцать лун провел я, следуя за конем.

Конь поскакал сначала к северу, потом его путь повел нас на запад, юг и восток. Как прекрасна была моя страна! Сменялись времена года. Арияварта облекалась во все новые наряды, убирала себя новыми украшениями. Иногда она мне снилась, как живая женщина — с грудей ее холмов стекают реки, струясь материнским молоком, питающим миллионы ее детей!

Мне часто вспоминалась клятва, которую взяла с меня мать. Как можно променять эту красоту на жизнь в обители! О нет, я рожден, чтобы умножать славу и величие моей страны!

Не многие отваживались оказать сопротивление моему войску. Отец в свое время показал всей Арияварте, как сражаются хастинапурцы — король Нахуша победил самого Индру. Кому б достало безрассудства выступить против нас? А кто пытался, скоро убедились, что Яяти достоин своего отца.

Я радовался каждой стычке с непокорными.

Меткий стрелок, я всегда возвращался с добычей с охоты. Мой охотничий пыл не остывал, но охота — даже на крупного зверя — не могла сравниться со сражением, особенно против равного по силе неприятеля, которого ты должен одолеть.

Я с детства мечтал о битвах, победах, славе. Ринувшись на арену во время конных состязаний, я впервые узнал, как пьянит победа, даже победа, одержанная всего лишь над животным.

Я плохо спал ночами. Вваливался в свой шатер, шатаясь от усталости, но не мог заснуть до самого утра. Случалось ли вам видеть, как одна лошадь в упряжке играет и срывается в галоп, а вторая вяло цокает подковами? Вот так же мой разум неутомимо влек меня вдаль, хотя тело жаждало покоя.