ТОРА И МОРАЛЬ - Ефим Свирский

Давайте ещё более обнажим ситуацию. Перед нами не просто спор двух равных сторон. Всё дело может обернуться так, что прав именно этот злодей, а не мы, вот что страшно. Допустим, мы на машине времени пробираемся в Германию во время захвата гитлеровцами власти. Вваливаемся в комнату Гитлера, где он, безоружный, отдыхает после выступления на массовом митинге, наставляем на него автомат "узи" и объявляем, что явились из будущего, сейчас его будем судить за преступления против человечества и в частности против еврейского народа. Оставим в стороне проблему ещё несовершённых преступлений. Предположим, он-таки успел загубить несколько еврейских жизней, и уже за это его можно расстрелять. Да он, впрочем, вряд ли станет отпираться, скорее всего, посмотрит на нас своими прозрачными глазами и заявит, что да, мечтает все эти дела совершить, планирует их совершить и очень рад, что совершит их через несколько лет, судя по нашему сообщению. Скажите, как мы объясним ему нашу расправу? Мы заявляем: ты несёшь зло, убийства. Он отвечает: но и вы пришли с убийством. Мы говорим: ты хочешь убить многих, а мы порешим тебя одного. Он отвечает: я не один, вам придётся казнить множество моих последователей; чем их жизни хуже жизней ваших евреев? Мы говорим: евреи на вас не нападают, а вы на них нападаете. Он нам спокойно: ошибаетесь, дорогие, как раз евреи первыми на нас напали, насадив доктрину, связавшую человечество по рукам и ногам. Но не это даже главное, он нам говорит самые простые слова: вот вы собираетесь меня убить, значит, тем самым вы встаёте на мои позиции. Почему? Потому что говорите мне: ты нам опасен, и мы тебя убиваем. Но это то, к чему призываю я: евреи опасны, и мы их убиваем. Вы сейчас казните меня, но не по тому, что правы, а потому что сильнее. Но и об этом я говорю: сильный убивает слабого, в этом его правота, таков закон природы, разве не верно? Так что нажимайте на курок — я победил!

Извините, но отсюда следует, что-либо он прав ("сильный может и часто даже обязан убивать"), либо Гитлера нельзя приговорить к смертной казни. Наше еврейское сердце моментально реагирует дикой болью: как! неужели нельзя приговорить — Гитлера?!

Да, представьте себе, Гитлера. С маленькой, правда, поправкой: если не существует абсолютной морали.

Интересно, что, проводя дискуссию с аудиторией на эту тему, с удивлением обнаруживаешь, что большинство слушателей убеждены, что Гитлер неправ, но затрудняются объяснить почему. У людей нет логических доводов для защиты собственной позиции.

Но оставим тему нацистов. Рассмотрим другой пример. В Америке популярна книга профессора Алена Блюма "Как обманывают американцев". В ней много материала, остановимся на одном эпизоде. Эпизод заключается в следующем: профессор проводит со студентами-американцами беседу на тему, что такое плюрализм в вопросах морали, и даёт им такое задание. Представьте себе, что вы британский высокопоставленный офицер в Индии в конце 19 века. Вы наделены властью и ответственны за порядок в каком-то городе. Вам сообщают, что завтра на центральной площади будет совершен обряд похорон умершего набоба. В Индии хоронят — сжигая труп. А заодно в те времена сжигали живую вдову. Вы можете запретить проведение жестокого обряда, а толпу разогнать силами армии или полиции. А можете ни в чём не участвовать. Что будем делать?

Проведём эксперимент — но не в старой Индии, а разговаривая с современной аудиторией. Дадим понять слушателям, что самоустранение будет расценено британским офицером как потакание убийству, а следовательно, его совестью такой поступок будет квалифицирован как соучастие. С другой стороны, изменить ход событий, наложив запрет на проведение ритуала, — не что иное, как грубое вмешательство в мир чужих обычаев и навязывание своего понимания того, как следует себя вести. Не будем забывать, Индия — страна многовековой цивилизации. По крайней мере, индуизм намного старше понятий, которыми оперирует совесть нашего офицера.

При проведении такого эксперимента аудитория обычно делится на три группы. Одна говорит: дадим сжечь и ни во что не будем вмешиваться, ибо нельзя влезать в мир чужих обычаев и ритуалов. Другая говорит: ни в коем случае! Наша обязанность — срочно спасти бедную женщину, ибо жизнь человека важнее любых ритуалов. Третьи пожимают плечами: давайте сначала спросим у женщины. Две другие группы набрасываются на этих третьих, обвиняя их в отсутствии чёткой позиции: причём здесь женщина, если она одурманена ложными представлениями, искренне полагая, что прямо сейчас с костра перенесётся в райский сад, где продолжит существование рядом с супругом! Кто-то бросает реплику, что, дескать, спасай её не спасай, ничего не изменится; спокойно жить ей всё равно не дадут, а на изменение мировоззрения индусского общества у нас нет времени… Спор может идти очень долго, и каждый останется при своём мнении. Кстати, американские студенты, в среде которых проводился диспут, описанный профессором Блюмом, не смогли прийти к единогласию. Они изящно вышли из сложившегося положения, сказав буквально следующее: а что вообще делает в Индии британский офицер? Финал театральной сцены: все удивлённо поднимают брови. В самом деле, не влезал бы туда, не было бы проблем.

Как хорошо, теперь не надо брать на себя ответственность за чужую жизнь. Ведь американские студенты — плюралисты в морали. Мораль для них — несомненная ценность. А раз так, то позволить убить вдову нельзя. Но и вмешиваться в обряд чужого народа — тоже неэтично. Поэтому находим лазейку и уходим от ответа: почему оказался этот колониальный чиновник в чужой стране? Что ему там делать?

Неправда ли, остроумное решение? А ведь, кроме того, что это уход от ответа, оно плохо ещё тем, что ко всему прочему нарушает сам принцип плюрализма. Американские студенты начинают судить британского офицера. Они устанавливают ему свою норму морали, обвиняя в том, что одним своим присутствием он вмешивается в чужие дела. Любопытная ситуация. Сам британец расценивает свою миссию совсем по-другому: я здесь для того, чтобы привести в этот жестокий и дикий мир цивилизацию. Вы говорите, традиции? Но я для того и послан за тысячи миль в Индию, "жемчужину британской короны", чтобы остановить варварство. В ещё более дикой Полинезии люди "по традиции" едят друг друга, — про капитана Кука слышали? Так вот, варварство, даже если за ним стоит тысячевековая традиция, всё равно остаётся варварством. И его надо искоренить!

Понятна нам его задача? Все отвечают: конечно. Но имеет ли он право насаждать свою мораль в чужой среде? Вот в чём вопрос. Уверенны ли мы на сто процентов, что христианская мораль "моральнее" индусской? А если да, то могут ли те же христиане внедрять свою мораль, скажем, в еврейском обществе? Т. е. среди нас с вами? С этим в аудитории, где сидят евреи, мало кто согласен. Но тогда что получается? Коль скоро офицеру мы отказываем в праве сказать "индусы неправы", то как мы можем сказать "британец неправ"? В результате получаем парадокс. Если нет абсолютной морали, то мы никому не можем сказать, что он неправ. С другой стороны, никто в свою очередь не может сказать и нам, что мы неправы, как только примется насаждать свою модель морали. Всё, что нам могут заявить: нам кажется, что вы неправы; или: по-моему, вы неправы.

Третий, уже не гипотетический и теоретический, а вполне реальный пример, более близкий к нашей жизни. Семья интеллигентных воспитанных людей переехала в Израиль, они устроились, обзавелись квартирой, работами, новыми друзьями, дети ходят в школу. Всё успешно. И вот мама приходит в школу тринадцатилетней дочери на собрание родителей и там слышит, как учительница объявляет: мамы, если вы хотите, чтобы у наших девочек не было неприятностей, надо покупать презервативы, пусть приносят их в школу! Наша мама в шоке, а вместе с нею все, недавно приехавшие из России. Расстроенная, приходит она домой, ничего никому не говорит, смотрит на дочь — ребёнок как ребёнок, обычная еврейская девочка, способная, в Москве училась играть на скрипке, знает английский, посещала кучу кружков, победительница олимпиад, много читает, подруги из интеллигентных семей, красавица. Может, всё пройдёт? Если не заострять внимания, то неужели как-то не утрясётся? Ведь не может же быть, чтобы у неё дошло с мальчиками уже до такого!! Но вот проходит день, два, и в одно прекрасное утро, симпатичная девочка, собираясь в школу, вдруг говорит маме: кстати, нам сказали, что все мамы предупреждены, но ты почему-то всё никак не купишь мне пачку презервативов, у тебя что, нет времени? Мама снова в шоке. Она садится против своего милого ребёнка и говорит, с трудом сдерживая слёзы: послушай, дорогая, мы в твоём возрасте этим не занимались! Правильно, не занимались, — отвечает девочка, которой, оказывается, не надо объяснять, чем этим, — но так было у вас в Союзе. А здесь никакого Союза нет, его вообще давно нигде нет. Здесь другая страна. И другая мораль!