ЭХОЛЕТИЕ - Андрей ЕС

– Пап, ну это не свидание, просто договорились встретиться с человеком, поговорить. Ну сам же говоришь – все свидания вечером. Значит, днем – это встречи, логично? – со смехом парировала Ленка. – А косметика… так я же стареть потихоньку начинаю. Вот и приходится ею пользоваться больше и чаще. – Тут Ленка не выдержала и рассмеялась от души, прикрывая рот ладошкой. Легко смеяться над собственной старостью в девятнадцать лет.

– Да, конечно, логично, только я просил соль, а не перец, – улыбнулся отец. Ленка увидела, что именно она держала в руке, и окончательно расхохоталась.

– Так, а что, больше никто никуда не спешит? – мать, уперев руки в крутые бедра, шутливо показала, кто на кухне хозяин. – Доедайте и убегайте, болтуны.

– Так все-таки, с кем встреча? – ненавязчиво продолжил отец.

– Он француз, пап.

– Кто?! – тут уже поперхнулся Кирилл Филимонович и растерянно оглянулся на мать. – Ты, надеюсь, не забыла, где я работаю?

– Это преподаватель, пап, с нашей языковой кафедры, – отмахнулась Ленка, – сам попросил встретиться. Там, наверное, вопрос либо в факультатив упирается, либо что-то еще. Ой, всё, меня уже нет! – Она подняла взгляд на часы и выбежала из кухни. – Спасибо, мам, – донеслось из коридора.

Май 1937, г. Лисецк

Владимир Бартенев после окрика конвойного поспешно прижался лбом к стене, чтобы лишний раз не получить в спину или в шею унизительный тычок. Это был среднего роста человек с растрепанными кудрями каштановых волос. Умные серые глаза, небольшой нос и высокий лоб выдавали в нем интеллигентного человека и тонкую натуру. Каштановая бородка была пострижена клинышком, как того требовала мода в ученых кругах. В свои почти тридцать два года он ощущал себя пожившим и много чего успевшим. Но, когда солидного человека, заведующего кафедрой социально-экономических наук, доцента философии по-крестьянски матерят, тычут прикладом винтовки, а в лучшем случае устало рявкают: «Мордой в стену, лярва», приходит понимание того, что видно не так много пожил и не так много успел. И вряд ли теперь успеть. Нет, липкого страха он не чувствовал. Интеллигентному, воспитанному человеку, к тому же не последнему специалисту в области мироздания и понимавшему ясно и четко, чем бытие отлично от небытия, смешно ощущать подобные эмоции. Осталось право только на легкое разочарование и усталость. Однако и это тоже было под запретом воспитания.

– Вперед пошёл! – Лязгнул засов, и Бартенев шагнул в открытую дверь небольшой и изрядно вонючей комнаты. Из всего убранства посередине стоял деревянный, облупившийся от времени и бесчисленных слоев краски стол, и еще вдоль стены расположились два металлических ящика, очевидно, для одежды. В углу, сутулясь, стоял невысокий человек средних лет в форме энкаведэшника, в званиях Владимир Андреевич не разбирался, который указал ему рукой на стол и коротко бросил:

– Раздеться.

Было жутко неудобно и стыдно раздеваться догола перед малознакомым человеком, но Бартенев со спокойным лицом начал с пиджака – предмета ежедневной гордости, старенького, но чистого. Оглядев комнату и не найдя в ней привычного стула, Владимир аккуратно сложил пиджак на столе. Сверху на него легли не менее аккуратные брюки. На секунду замялся с рубашкой. Рука никак не могла отыскать маленький галстук – бабочку. И тут же вспомнил, как злорадно ржали над придурковатым профессором три красноармейца, арестовавших его час назад, когда он, одеваясь, хотел застегнуть на шее галстук. Рубашка, подарок пятилетней давности от любимой жены Лизы по случаю регистрации брака, была также сложена в полной тишине. Рядом положил носки и синие сатиновые трусы. Босые ноги мерзли на каменном полу, мурашки как сумасшедшие бегали по всему телу, руки предательски подрагивали.

– Ноги на ширине плеч. Десять раз присесть. Нагнуться. Поднять руки. Опустить, – безликие команды летали по комнате, отражаясь от стен. – Рот открыть! – энкаведэшник схватил левой рукой его за нижнюю челюсть, а правой едва не воткнул ему в рот висевшую над столом электрическую лампочку. Внимательно осмотрел язык, зубы, дёсна и, не проявляя эмоций, приказал:

– В стакан.

– Простите, не понял, – растерялся Бартенев.

Ничего не объясняя, чекист подошел вплотную к блаженному профессору и одной рукой затолкал его в один из металлических шкафов, которые, как оказалось, предназначались явно не для одежды. Дверца захлопнулась. В шкафу можно было только стоять. Полоска света пробивалась через узкую щель вентиляции где-то на уровне глаз. Сквозь нее Владимир увидел, как мучитель, оставшись один в комнате, тщательно осматривает его одежду, шов за швом, и безжалостно сваливает её в кучу возле стола. Дверь через некоторое время распахнулась:

– Одеться. Быстро. Конвой!..

Сложив руки за спину и снова шагнув в пустой и гулкий коридор, выполняя команды охранника, Бартенев попал на третий этаж и после очередного окрика повернулся лицом к стене, справа от обшарпанной двери с номером тринадцать.

Конвойный открыл дверь, вытянулся и гаркнул куда-то внутрь:

– Товарищ младший лейтенант госбезопасности, арестованный Бартенев по вашему приказанию доставлен. Разрешите заводить?

Получив положительный ответ, конвойный схватил его за плечо лапой с грязными, поломанными ногтями и втолкнул в кабинет.

В совсем небольшой комнате у зарешеченного окна стоял казенный стол с настольной лампой. Чуть левее и сзади от него – металлический сейф в человеческий рост. Деревянный табурет завершал интерьер кабинета.

– Здравствуйте и садитесь, – хозяин кабинета, брюнет в чистом кителе с тремя красного цвета усеченными треугольниками над обшлагами рукавов, выглаженных синих галифе, аккуратно причесанный и безукоризненно выбритый, указал рукой на табурет. Среднего роста, с умными совсем не злобными синими глазами, спокойный и уверенный – он разительно отличался от всех тех, кого успел увидеть Владимир за этот день. Хотя радости это не добавляло. Случайно, про себя, он отметил: похоже, что они ровесники.

– Здравствуйте. Моя фамилия Бартенев. Владимир Андреевич, – арестованный аккуратно примостился на краю табурета и замолчал, изредка посматривая на следователя. Последний не спеша листал содержимое тонкой папки, обложку которой украшала надпись: дело номер… и его фамилия – Бартенев В.А.

– Почему замолчали? – младший лейтенант окинул взглядом сидящего напротив Владимира.

– А что я должен говорить? – Бартенев чуть качнулся на табурете.

– Ну, обычно арестованные кричат: «на каком основании, это трагическая ошибка» … ну или на худой конец «слава трудовому народу»… – легкая усмешка чуть тронула тонкие губы.

Владимир не то, что был сбит с толку, но когда заранее себя готовишь к агрессии и жестокому допросу, подобное обхождение превращает в ничто всю твою готовность и твердость.

– Ммм…

– Гражданин следователь или гражданин младший лейтенант, как вам будет удобнее. У нас здесь такие правила. Это первое, – чекист закрыл папку и посмотрел внимательно на Владимира. – И второе – Бартенев Владимир Андреевич, рожденный 25 декабря 1905 года в Россоманском уезде Лисецкой губернии в семье мещанина, русский, женат, образование высшее, лисецкий университет плюс аспирантура, завкафедрой, доцент философии – всё верно?

– Да, гражданин следователь, всё правильно. Вы, осмелюсь спросить, наизусть это выучили?

– Нет, прочитал только что. Да и третье, для вас самое главное, вам предъявлено обвинение по статьям 58-8 и 58-11 уголовного кодекса РСФСР. Поясню, вас обвиняют в подготовке терактов против представителей советской власти, а также в участии в антисоветских организациях и группах, а именно: начиная с февраля 1935 года вы являетесь активным участником антисоветской право-троцкистской террористической организации. Поэтому, исходя из этих трёх посылок, хочу сделать логичный вывод: гражданин Бартенев, предлагаю упростить мою задачу и облегчить вашу участь – добровольно и чистосердечно признаться в совершенных вами преступлениях – ваша вина практически доказана, – следователь постучал карандашом по папке и положил его на стол, направив острый конец прямо в сердце Владимиру. – Но статья не расстрельная, если будете сотрудничать. От трех до десяти, в зависимости от содеянного, ну и естественно, сто первый километр. Что скажете, профессор?

Владимир явственно ощущал, как события последнего дня его засасывают всё глубже в водоворот и что вода, попавшая в горло, перекрыла путь дыханию. Ещё секунда – и конец. Небытие. И тут неожиданно, в самый последний момент, рука нащупывала спасательный круг, и мужчина с приятным лицом и идеальным пробором сказал: «Цепляйся, друг, я тебя вытащу»… Жаль было просыпаться и отгонять от себя такую надежду…

– Во-первых, спасибо, конечно, за профессора. Но я пока еще доцент, и скорее всего им и останусь. Во-вторых, если я никогда не был ни левым, ни правым троцкистом, то зачем мне заниматься самооговором. Уверяю вас, гражданин следователь, никто и никогда вам не заявит о том, что я собирался кого-то убить или что состою при этом в подпольном кружке. Это дикость. Моё дело – наука. Это моя жизнь, моя цель, если хотите. И ещё мне нравится передавать молодежи знания. Это интересно, в конце концов, – Бартенев уже увереннее сел на табурет и, пригладив каштановые вьющиеся волосы рукой, чуть коснулся бородки – эспаньолки.