Никогда не поздно - Айрис Джоансен

— Ладно. В случае чего постелим ей шторы вместо простыней.

Гидеон улыбнулся Серене. Они вошли в дом следом за Россом. В холле вспыхнул свет.

— Думаю, мы как-нибудь обойдемся без штор, а вот вместо ночной сорочки тебе, боюсь, придется довольствоваться моей рубашкой.

— А зачем мне ночная сорочка? — недоуменно наморщила лоб девушка. — Она и так на мне надета.

Она прикоснулась к гладкой ткани своего одеяния, и тут же в ее безжизненных ранее глазах вспыхнула боль — острая и неприкрытая. Гидеон прикусил губу и молча обругал себя: если не умеешь отличить платья от ночной рубашки, то лучше бы молчал!

— Просто я подумал, а вдруг ты захочешь переодеться после душа, — попытался выкрутиться он. — Ты голодна? Может, нам стоит поискать здесь чего-нибудь съестного?

Он галантно взял ее под локоть и повел по длинному коридору в сторону кухни. Боль в глазах девушки уже растворилась, и теперь Серена ласково поглаживала по голове пса, бежавшего рядом с нею.

— Не могу назвать себя искусным поваром, но омлет для тебя я состряпать сумею. А ты умеешь готовить?

Она отрицательно мотнула головой.

— Сестры в монастырской школе больше заботились о нашей духовной пище. — Ее губы скривились в некоем подобии улыбки. — Сестра Мария, к примеру, любила повторять, что мы слишком много думаем о мирских наслаждениях.

Значит, она училась в монастырской школе!

— Я бы не назвал еду таким уж страшным грехом.

— Но ты — не сестра Мария.

— И чрезвычайно рад этому обстоятельству. Я недостаточно благочестив для того, чтобы жить в святой обители.

— Мне тоже было там не по себе. — Улыбка девушки расцвела в полную силу, и от этого она стала еще прекраснее. — У меня там то и дело случались какие-то неприятности. Я слишком много смеялась: и в часовне, и в исповедальной кабинке, и…

— Это хорошо. — Пальцы Гидеона чуть сильнее сжали ее локоть — Мне нравятся женщины, которые часто смеются. Чего недостает нашему миру, так это смеха. — Он толчком отворил дверь в кухню и включил верхний свет. — А теперь вы с Фрэнком садитесь к столу и наблюдайте за тем, как я готовлю самый потрясающий омлет, который вы когда-либо пробовали.

Серена вновь улыбнулась, и у Гидеона опять сжалось сердце. Она напоминала птицу с перебитым крылом. Но с ним-то, с ним что творится? Только что он испытывал по отношению к этой девчонке всего лишь симпатию, смешанную с жалостью, а сейчас ему уже хотелось схватить ее в охапку и утащить в ближайшую спальню.

Гидеон отвернулся и открыл шкафчик над плитой.

— Расскажи мне еще о том, что говорила про грехи сестра Мария.

Расправившись с омлетом, Серена вздохнула и положила вилку на пустую тарелку. Она только что с удивлением осознала, до какой степени была голодна, и попыталась вспомнить, когда ела в последний раз. Если ей не изменяет память, это было на рассвете. Она разделила теплые круассаны и крепкий черный кофе с…

Нет! Девушка зажмурилась и, испытывая смятение, заставила себя не думать об этом. Индейцы племени хопи — вот о чем надо думать. Ни прошлого, ни будущего. Только сейчас. А сейчас она чувствовала себя в безопасности и не ощущала боли. Гидеон был с ней правдив, и в шатком мире лжи, в котором жила Серена, его слова являлись единственным надежным якорем, за который она могла уцепиться.

— Судя по тому, как ты очистила тарелку, я вовсе не такой уж плохой повар, каким всегда себя считал. — Гидеон отодвинулся от стола и поднялся. — Сейчас дам тебе что-нибудь попить. Девочкам вроде тебя, наверное, положено пить молоко, но я его ненавижу и поэтому никогда не держу в доме. Как насчет апельсинового сока? — Он подошел к холодильнику, стоявшему в дальнем углу кухни. — Это единственный безалкогольный напиток, который у меня имеется.

— С удовольствием.

Гидеон открыл дверцу холодильника и потянулся за картонкой с апельсиновым соком, а Серена смотрела, как под его рубашкой цвета хаки перекатываются мускулы. Он был высокий — выше метра восьмидесяти, — стройный и сильный. Внезапно девушка вспомнила, какой смертоносной, неукротимой мощью вдруг взорвались эти мускулы в баре час назад. У Серены не укладывалось в голове, что тот же самый человек с трогательной, почти материнской нежностью баюкал ее в джипе. Словно разделяя ее мысли, Фрэнк в немом обожании уставился на своего хозяина.

Сейчас в облике Гидеона не было ничего угрожающего. Более того, он выглядел совершенно миролюбивым. Его потертые джинсы обрисовывали узкие бедра, рубашка с короткими рукавами была расстегнута на несколько пуговиц и не скрывала загара на шее и груди. Обут он был в коричневые ковбойские сапоги — судя по всему, хорошо знакомые с непогодой и плохими дорогами. Все его вещи очень подходили своему хозяину. Гидеон производил впечатление человека, умудренного житейским опытом, прошедшего через все бури и испытания, которые может обрушить на мужчину жизнь, и вышедшего из них не только не сломленным, но, наоборот, закалившимся и окрепшим.

От солнца и ветра его кожа приобрела бронзовый цвет, а в уголках карих глаз лучились маленькие морщинки, которые появляются обычно у тех, кто много смеется. Когда-то волосы Гидеона, вероятно, были темно-каштанового цвета, но под солнцем они выгорели, а его макушку венчал непокорный вихор Серена улыбнулась. Нет, тогда, в баре, Гидеон Брандт, должно быть, только показался ей таким страшным. Ну разве можно бояться человека с вихром на макушке!

— На самом деле я не такая уж и маленькая. Мне уже семнадцать.

— Серьезно? Да ты просто старуха! А я бы тебе дал лет десять.

Он налил апельсиновый сок в высокий стакан, поднял лицо и улыбнулся девушке. При этом на его щеках явно проступили две ямочки. Черты его лица были скорее грубыми, нежели мужественными, но улыбка веяла необыкновенным теплом Девушке показалось, что ее окутали волшебным покрывалом и она купается в лучах ласкового, нежного света. Пока он шел к ней через кухню со стаканом в руке, они неотрывно смотрели в глаза друг другу.

— Но выглядишь ты моложе, — сказал Гидеон.

— Правда?

Серена не ощущала себя молодой. Она внезапно почувствовала себя старухой, причем такой древней, что ей захотелось бессильно сгорбиться, и она едва не упала со стула.

Гидеон кивнул, но по выражению его лица и огоньку, промелькнувшему в глазах, она поняла, что он как в раскрытой книге прочитал ее мысли.

— Ты вновь почувствуешь себя молодой, можешь не сомневаться, — успокаивающим тоном проговорил он. — Ребенком ты, наверное, уже никогда не станешь — это уходит безвозвратно, но юность остается. Иногда нам приходится прилагать усилия для того, чтобы сохранить ее в себе, но главное — никогда не терять ощущение молодости и радости. — Он улыбнулся, и морщинки в углах его рта стали еще глубже. — Лично я намерен оставаться мальчишкой, даже когда мне стукнет сто два года.