Ладога родная (Воспоминания ветеранов Краснознаменной Ладожской флотилии) - Сборник

На Карельском перешейке наши части отошли на линию границы 1939 года. У озера фланг 23-й армии проходил по реке Авлоге (Никулясы). На восточном берегу озера части Красной Армии с боями медленно отходили к реке Свири.

Батальоны морской пехоты после кровопролитных рукопашных боев оставили острова Лункулансари, Мантсинсари, Рахмасари. Пришлось эвакуировать маневренную базу флотилии в Сортанлахти (бухта Владимировка) и гарнизон прикрывающего ее острова Коневиц. Только на севере озера три батальона бригады морской пехоты удерживали еще остров Валаам и прилегающие к нему Байевые, Крестовые острова и остров Ханхипаси.

Меня вызвал к себе начальник штаба флотилии капитан 1-го ранга В. П. Боголепов. Разговор был короткий.

— Есть сведения, что враг в районе Ивановских порогов вышел частью сил на левый берег Невы, — сказал он. — Командующий флотилией назначил вас, по совместительству, комендантом Шлиссельбурга… Организуйте оборону города, свяжитесь с городскими властями, уточните количество жителей, учтите запасы продовольствия, плавсредства, материальные ценности, наладьте эвакуацию населения в короткие сроки… Вопросы есть?..

Только после аудиенции у начальника штаба флотилии я понял, как много вопросов нужно одновременно решать коменданту прифронтового города.

В Шлиссельбурге дислоцировалась сводная рота, насчитывавшая 160 человек. В нее входил взвод охраны штаба, а остальные подразделения состояли из бойцов-одиночек, отбившихся от своих частей. Рота была хорошо вооружена и экипирована. Командир роты капитан (фамилию память не сохранила) вопросов не задавал. Необходимые указания он уже получил от сухопутного командования. Его бойцы окапывались на городском кладбище, к югу от города, на Преображенской горе. Окопы в сыпучем песке отрывали в полный рост. Особенно старательно маскировали позиции 120-миллиметровых минометов и станковых пулеметов. Бойцы, в большинстве своем уже повидавшие врага, были сосредоточенны, молчаливы, но работали энергично. «Здесь враг просто так, без боя, не пройдет!» — подумал я.

Утром 39 августа два сторожевых катера отправились из Шлиссельбурга на разведку, чтобы уточнить, вышел враг на берег Невы или нет. На головном МО-202 находился начальник оперативного отделения штаба флотилии капитан 3-го ранга Лопухин, бывший тихоокеанский подводник. Навстречу «морским охотникам» из Ленинграда двигался бронекатер под командованием старшего лейтенанта Евгения Щеголева (ранее он командовал эсминцем «Отличный»).

Катера сближались. Казалось, слухи о выходе врага на Неву ложны… Но вдруг в районе устья Тосны с левого берега на катера обрушился шквал губительного пушечно-пулеметного огня…

На правый берег выплыл только старший лейтенант Щеголев, вытащив из воды старшину комендоров мичмана Данильченко, которому оторвало ноги выше колен. А труп Лопухина прибило к правому берегу через несколько дней. Дорого обошлась нам эта, с позволения сказать, разведка боем!

В тот же день враг обстрелял Шлиссельбург из тяжелых орудий. Восьмидюймовые снаряды ложились вдоль набережной и в районе пристаней, начиная от Преображенской горы на южной окраине города до городской водокачки на северной окраине. Среди гражданского населения были жертвы. Один снаряд попал в большую крытую баржу, на которую грузились женщины с детьми. За несколько дней до этого вражеские истребители обстреляли в Новоладожском канале баржу с эвакуируемыми семьями шлиссельбуржцев. Погибло 102 человека, преимущественно женщины и дети.

Пришлось отправку барж перенести на темное время суток. Теперь, после артиллерийского обстрела, шлиссельбуржцы днем укрывались на огородах и в ближних лесах, появляясь на квартирах только ночью.

Через Шлиссельбург непрерывным потоком, с правого берега на левый, тянулись люди. Из Ленинграда в глубь страны эвакуировались военные академии, училища, гражданские учебные заведения, учреждения, просто жители города и пригородов. Всем им нужно было предоставить баржи и буксиры. В то же время часть плавсредств речного пароходства комендант выделял для эвакуации людей и оборудования промышленных предприятий Шлиссельбурга.

Рабочий день загружен до предела. Комендант должен следить за всем, что происходит в черте города.

Мне доложили, что командир катера «Рыбинец» лейтенант Воробьев курит на катере. Катер перевозил авиационный бензин с берега на берег. Такая преступная беспечность чревата тяжелыми последствиями. С Воробьевым серьезно разговаривал комиссар Благов. Решил поговорить и я.

И вот предо мною в каюте лебезит юркий, с бегающими черными глазками, лейтенант. Черная строчка усиков на верхней губе, фуражечка «итальянка», прорезиненный легкий плащ с узким бархатным воротником. Перед ним на столе пачка папирос. В помещении терпкий запах бензина, попахивает и папиросным дымком. Обнаруживаю на катере два-три раздавленных окурка. Матросы на палубе смотрят как-то выжидательно.

— Если хоть еще один раз услышу о том, что вы курите на катере, не проверяя, отстраню! — говорю на прощанье.

1 сентября, часов в 11 утра, я находился у начальника штаба флотилии. Через окно его кабинета хорошо просматривался город, Нева. Вдруг неожиданно чуть выше Преображенской горы в небо взметнулся столб желто-белого пламени. Пламя поднялось метров на полтораста, затем сменилось густым, смолисто-черным дымом, а по реке побежал огонь, охватывая все большую поверхность.

Откуда-то появились два буксира. Они крутились у границы огня, волной и струей от винтов сбивая его. Никто не стрелял, воздушная тревога не объявлялась. Самолетов не было… Что случилось?

И вдруг — страшная догадка!

— Это Воробьев, — говорю я, вспомнив недавний эпизод.

Когда мы с комиссаром на катере подошли к месту катастрофы, пламя уже погасло, дым рассеялся. Лейтенант Г. Носко, комендант стоящего на якоре транспорта, подал нам мокрый обрывок бархатного воротника…

Враг, обескровленный в тяжелых боях с частями Красной Армии, все же прорвался к берегу Невы. Через узловую станцию Мга к Неве пробивались основные силы немцев.

Станция несколько раз переходила из рук в руки. Командующий флотилией по просьбе армейского командования послал вниз по Неве, к Дубровской ГРЭС, канонерскую лодку «Селемджа» и бронекатер. Канлодка вела огонь из дальнобойных орудий по Мге. Бронекатер стрелял по позициям немцев у Ивановских порогов.

Вечером 6 сентября вражеская авиация совершила первый массированный налет на Шлиссельбург. Бомбардировщики шли несколькими волнами.

Береговой флагманский командный пункт флотилии был выбран неудачно. Основная магистраль, улица Кирова, протянувшаяся через весь город параллельно Неве, завершается мостом через Староладожский канал. У моста шлюзы. На одном берегу высокая колокольня и белое здание Горсовета под зеленой крышей, на другом — старинный гостиный двор и трехэтажное лимонного цвета здание штаба флотилии, окруженное приземистыми, с потемневшими фасадами, домами. Лучшего ориентира и не придумаешь!

Мы с комиссаром часа два просидели на объединенном заседании горкома партии и горисполкома. Предприятия и материальные ценности были уже вывезены, население эвакуировано. Осталось несколько десятков семей бывших заключенных, работавших на Синявинском торфопредприятии (перед войной их восстановили в правах). Они эвакуироваться не хотели.

Обсуждались насущные вопросы жизни и обороны прифронтового города, когда нас вызвал начальник штаба флотилии. Он сообщил, что армейское командование передало флотилии 13 противотанковых пушек без личного состава, приказал распорядиться ими после ужина.

Едва я с группой офицеров достиг столовой, которая размещалась на втором этаже деревянного дома возле штаба, как началась бомбежка. Через несколько минут мы — капитан 2-го ранга Визель, капитан 3-го ранга Федосов, старший лейтенант Крысин, комиссар Благов и я — вытащили друг друга (помятых и запыленных, но живых) из-под обломков разваленного здания столовой. Перед зданием штаба зияла огромная воронка, а само здание — кирпично-красное, без единого пятнышка лимонной прелести — зияло пустыми глазницами окон. Убитый часовой лежал навытяжку, с винтовкой у правого плеча, на выбитой взрывом входной двери. Лестничные марши были обрушены. Во дворе стоял, глубоко надвинув фуражку на голову, начальник штаба флотилии Боголепов и отдавал какие-то распоряжения уцелевшим офицерам. На земле сидел полковой комиссар Фенин, получивший контузию. Тут же лежали несколько раненых. Возле них хлопотали санитарки-дружинницы.

Появляется новая волна самолетов. Мы все забираемся в подвал штаба. Боголепов продолжает прерванное совещание, а дружинницы перевязывают раненых. Старший лейтенант Данилов, получивший пять осколочных ранений, во время перевязки высоким, срывающимся голосом поет «Интернационал». Дружинницы бинтуют его раны вторично: первый бинт сплошь пропитался черной — в свете примитивных факелов — кровью.