Племянница антиквара - Барбара Хэмбли

— И Гай Делапор с сыном считают, что нечто подобное существует в их подвале? — Мои брови взметнулись. — Тем проще нам будет помочь молодому мистеру Колби освободить невесту из-под власти двух явных безумцев.

— Да будет так, — негромко откликнулся Холмс.

Мы просидели у Карнаки чуть ли не до полуночи, и все это время Холмс и молодой антиквар беседовали о народных легендах и теософских домыслах, которые со всей очевидностью подогревали помешательство виконта Делапора: жуткие истории о призрачных созданиях, сохранившихся с невообразимо далеких времен, и о заблудших безумных душах, принимавших эти нелепости за истину. Друг был прав, когда заявил, что визит к Карнаки обогатит палитру моих представлений о Лондоне оттенками, о которых я прежде не подозревал. Осведомленность Холмса в таких вещах удивила меня, ибо он был человеком практического склада и никогда не уделял внимания предметам неосязаемым.

И тем не менее, покуда молодой человек разглагольствовал об ужасах из ужасов, о кошмарных аморфных шогготах и свирепом хранителе Врат, Холмс кивал, как если бы слышал знакомые имена. Шокирующие обряды в исполнении сонмищ древних адептов, будь то обычаи американских индейцев или упаднические ритуалы, отправлявшиеся в дебрях Гренландии или Тибета, не удивляли его, и именно он, а не наш хозяин, заговорил о дикой легенде: якобы есть бесформенное божество, играющее на флейте в темном сердце хаоса и насылающее сновидения, кои сводят людей с ума.

— Не знал, что вы изучили всю эту чепуху, Холмс, — заметил я, когда мы вновь очутились в тумане набережной Виктории, прислушиваясь к цоканью лошадиных копыт. — Никогда бы не подумал, что теософия — ваш конек.

— Моим коньком, Ватсон, является все, что побуждает или побуждало людей совершать преступления. — Он свистом подозвал извозчика: леденящий звук в глухом безмолвии. Лицо моего друга в газовом свете казалось бледным и неподвижным. — Для меня нет разницы, кому поклоняется человек — Богу, Мамоне или Ктулху в его темном обиталище Р’льехе… до тех пор, пока он не прольет чью-то кровь во имя своего божества. Тогда — да простит его Господь, но я не прощу.

Все эти события произошли в понедельник, двадцатого августа. На следующий день Холмс занялся своим альбомом газетных вырезок, где речь шла о нераскрытых преступлениях; он сосредоточился на исчезновениях, которые имели место во второй половине лета, и в поисках дошел едва ли не до начала века. В среду миссис Хадсон доставила нам знакомую элегантную визитку американского фольклориста; сам же он буквально наступал ей на пятки и чуть не сбил с ног, когда вторгся в нашу приемную.

— Мистер Холмс, все улажено, — заявил он громко и совершенно не в своей манере. — Спасибо за ваше согласие разобраться с чертовым Делапором, но я повидался со стариком лично — он имел наглость явиться давеча в город — и сумел его убедить.

— Неужели? — вежливо произнес Холмс, указывая на стул, где наш гость сидел во время первой встречи.

Колби нетерпеливо отмахнулся.

— Дело оказалось проще некуда, клянусь. Покорми пса, и он прекратит гавкать. А это вам. — Он извлек из кармана кожаный мешочек и небрежно бросил на стол. Ударившись, тот отозвался солидным звоном золотых монет. — Еще раз спасибо.

— И вам спасибо. — Холмс поклонился, не сводя глаз с Колби, и я заметил, как побледнело лицо сыщика. — Вы слишком щедры.

— Помилуйте, дружище, — что мне несколько гиней? Теперь я могу разорвать печальное письмо малютки Джудит, теперь мы поженимся, и все будет славно… — Он непристойно подмигнул Холмсу и протянул руку. — А заодно и подлую записку ее престарелого дядюшки, если не возражаете.

Холмс озадаченно огляделся и начал искать под альбомами на столе.

— Вы же сунули ее за часы, — напомнил я.

— В самом деле? — Холмс подошел к каминной полке — заваленной, как обычно, газетами, книгами и безответными письмами — и после недолгих поисков покачал головой. — Не беспокойтесь, я найду ее. — Он сдвинул брови. — И верну, если вы будете столь любезны, что скажете, куда направляетесь.

Колби помялся, затем подцепил со стола первый попавшийся клочок бумаги — счет от портного, насколько я понял, — и нацарапал адрес.

— Сегодня я уезжаю в Уотчгейт, — сообщил он. — Найдете меня здесь.

— Благодарю, — сказал Холмс, и я заметил, что он не прикоснулся к листку и остался на расстоянии вытянутой руки от гостя. — Я отправлю записку почтой до наступления сумерек. Понятия не имею, куда она делась. Было приятно познакомиться с вами, мистер Колби. Мои поздравления с благополучным исходом вашей помолвки.

Когда Колби ушел, Холмс какое-то время стоял у стола и несколько отрешенно смотрел вслед, утвердив среди альбомов кулаки.

— Черт бы его побрал, — прошептал он, словно забыв о моем присутствии. — Бог мой, я в это не верил…

Затем, резко повернувшись, он прошел к каминной полке и извлек из-за часов записку, которую Колби получил от Карстерса Делапора. Вложил ее в конверт и запечатал. Написав адрес, Холмс бесстрастно спросил:

— Что скажете о нашем госте, Ватсон?

— Успех вскружил ему голову, — ответил я. В веселом и деятельном настроении Колби понравился мне меньше, чем в растерянности и печали. — Но что не так, Холмс? В чем дело?

— Вы обратили внимание, какой рукой он написал адрес?

Я немного подумал, восстанавливая картину, после чего ответил:

— Левой.

— Однако позавчера, когда Колби писал адрес гостиницы «Эксельсиор», он это делал правой рукой, — напомнил Холмс.

— И верно. — Я подошел к нему, взял счет от портного и сравнил буквы с теми, которыми был написан адрес «Эксельсиора» на листке в окружении альбомов и вырезок. — Так вот почему разный почерк.

— Именно, — проговорил мой друг, взирая на Бейкер-стрит из окна, и резкий свет утреннего солнца придавал его глазам стальной оттенок: взгляд сделался холодным и отсутствующим, как будто Холмс издалека наблюдал за каким-то грозным событием. — Я отправляюсь в Шропшир, Ватсон, — объявил он секундой позже. — Еду ночным поездом и вернусь…

— Стало быть, вы тоже находите зловещей внезапную капитуляцию виконта Гая, — подытожил я.

Он посмотрел на меня с откровенным удивлением, как будто меньше всего склонялся к подобному пониманию сведений, изложенных юным Колби. Затем рассмеялся отрывисто и безрадостно.

— Да. Я нахожу ее… зловещей.

— Вы считаете, что молодому Колби грозит опасность по возвращении в приорство Дипуотч?

— Да, я думаю, что мой клиент в опасности, — спокойно ответил Холмс. — И если не удастся спасти его, то я хотя бы смогу отомстить.

Сначала Холмс категорически отверг мое предложение сопровождать его на границу Уэльса; вместо этого он послал записку Карнаки с просьбой подготовиться к отъезду восьмичасовым поездом. Но когда посыльный Билли вернулся и сообщил, что Карнаки нет и не будет дома до следующего дня, Холмс уступил мне и направил молодому антиквару второе послание: давайте встретимся завтра в селении Хай-Клам, что в нескольких милях от Уотчгейта.

Меня озадачило, что Холмс выбрал поздний поезд, коль скоро он считал реальной угрозу для жизни Колби в случае, если тот вернется в приорство Дипуотч освободить невесту из рук двух маньяков. Еще сильнее обескуражило меня то, что в полночь, когда мы прибыли в ярмарочный городок Хай-Клам, Холмс заказал номера в «Золотом кресте», как будто умышленно создавал дистанцию между нами и человеком, о котором говорил (когда его вообще удавалось разговорить), словно тот был уже мертв.

Утром же, вместо того чтобы связаться с Колби, Холмс нанял повозку, и мальчик отвез нас к лесистому хребту, отделявшему Хай-Клам от долины, где находился Уотчгейт.

— Странный народ там обретается, — заметил паренек, нахлестывая крепкую лошадь неведомой породы. — Всего-то четыре мили, а будто другая страна. Никто из тамошних ребят не ходит в Клам по девкам, и причуды у них такие, что и наши туда ни ногой. Раз в неделю приезжают на ярмарку. Иногда, бывает, видишь, как мистер Карстерс едет в город — весь скрюченный и высохший, будто дерево после удара молнии, и таращится по сторонам пустыми зенками — орехового цвета, как у всех Делапоров; маменька зовет их паршивыми овцами. А то еще с ним едет сэр Гай и обращается как с собакой — да он и со всеми так.

Мальчик остановил лошадь и указал через долину кнутом:

— Приорство там, сэр.

Наслушавшись о чудовищных пережитках и древних культах, я был отчасти готов увидеть некий почерневший готический особняк, замысловатые шпили которого возносятся выше деревьев. Однако в действительности, как вычитал Карнаки из книги Уильяма Пунта, при взгляде через долину приорство Дипуотч оказывалось лишь внушительного вида усадьбой со стенами из серого камня, поросшими плющом, с несколькими разбитыми стеклами и дощатыми ставнями. Я нахмурился, вспомнив, с какой небрежностью Колби швырнул Холмсу гинеи: покорми пса — и он прекратит гавкать…