Африка глазами Джой Адамсон (отрывки) - Джой Адамсон

 Мы назвали детеныша Коли. С этого времени я могла наблюдать это семейство почти ежедневно. Пока Коли не стал постарше, его отец всегда был на страже. Когда мать отдыхала и голова ее покоилась на коленях мужа, Коли неуклюже ползал вокруг них. Мать и детеныш были настолько неразлучны, что казались единым целым. Обезьяны ели рано утром и после четырех часов, а спали в полдень и ночью — от сумерек до рассвета.

Сочные листья крестовика вьющегося были любимой пищей обезьян, но им нравились также ягоды и молодые побеги перечных деревьев, которые были очень давно завезены людьми в окрестности озера Наиваша. Ели они и листья густого подлеска.

Когда Коли исполнилось два месяца, его кисти и стопы стали черными, а руки, лицо и голова серыми. Тонкая белая полоска отделяла брови от остальной части головы и соединялась с белой шерстью, окаймлявшей шею и подбородок.

При прыжках обезьян с дерева на дерево Коли плотно прижимался к животу матери. Они очень любовно относились друг к другу, во время длительных передышек между прыжка ми подолгу смотрели друг на друга и обнимались. Мать постоянно чистила своего детеныша, а он обвивал руками ее шею. Насколько я могла установить, Коли никогда не дотрагивался до своего отца.

Постепенно семья колобусов стала чувствовать себя совершенно спокойно в моем присутствии. Я могла приближаться к ним на расстояние в тридцать метров, но они никогда не спускались низко. От земли их всегда отделяли по крайней мере метров десять. Отец Коли вел себя более осторожно, чем мать, которая явно доверяла мне, она даже позволила мне сфотографировать ее с маленьким Коли на коленях. Незнакомых людей обезьяны боялись, и нередко, когда к нам кто-нибудь приходил, они не показывались в течение нескольких дней.

К тому времени, когда Коли исполнилось три месяца, на кончике его хвоста появилась белая кисточка. Он уже мог прыгать вокруг своих родителей или, держась за мать, схватить небольшую ветку, на которой он обычно раньше мог только беспомощно висеть, и совершить прыжок.

Отец Коли стал играть более активную роль в его воспитании: он садился на расстоянии около метра от супруги, согнув плечи, которые Коли использовал, как прекрасную подкидную доску для прыжка на плечи матери. Так, без всякого риска маленькая обезьянка училась прыгать на небольшие расстояния. Родители Коли, будто по обоюдному согласию, постепенно увеличивали дистанцию между собой, приучая Коли определять безопасное расстояние для прыжка. Они обычно сгибали свои спины под таким углом, чтобы Коли мог легко сползти вниз. Особенно долго сидела, сгорбившись, мать Коли, но если ее отпрыск плохо выполнял упражнения, она шлепала его. Обучение проходило в полном молчании. Обезьяны колобусы — тихие создания, и если они подают голос, то это красивые глубокие звуки, непохожие на звуки, издаваемые любой другой обезьяной, разве что они напоминают пение обезьян ревунов.

Когда отец хотел позвать Коли, он обычно сначала издавал щелкающие звуки языком, а затем, низко согнувшись, начинал реветь, резко подергивая при этом головой. Рев длился в течение пяти или десяти минут. Мать тоже часто присоединялась к нему, но она ревела не так долго и громко. Если Коли был чем-то напуган, он пищал, и, услышав этот звук, один из родителей, тот, кто был ближе к нему, сразу спешил на помощь.

В пять месяцев шерсть Коли оставалась все еще очень пушистой, но уже приобретала окраску, характерную для взрослой обезьяны. К этому времени Коли передвигался самостоятельно, хотя еще не мог лазать по деревьям со слишком толстыми стволами. Для того, чтобы помочь ему, один из родителей усаживался на ветви, свесив свой хвост с таким расчетом, чтобы Коли мог его достать. Схватив хвост, Коли подтягивался, а затем взрослая обезьяна передвигалась выше, и все повторялось снова.

Бывали случаи, когда Коли не удавалось справиться с толстым стволом, и, так как поблизости не было спасительного хвоста, он переходил на более тонкое дерево, добирался до его вершины, и уже оттуда прыгал на более толстое дерево. В этих случаях отец иногда взбирался на дерево раньше него, и, когда они встречались, Коли обычно использовал плечи отца как трамплин, с которого он съезжал вниз на плечи матери, поджидавшей его внизу.

Маленький Коли был вечно занят — вертелся, крутился, свисал и кувыркался На ветке, за которую держался одной рукой, или перескакивал на другие деревья. Он любил гримасничать и иногда вырывал листья прямо изо рта своих родителей, за что всегда получал заслуженный шлепок.

Коли не потребовалось много времени, чтобы понять, когда именно я хочу его сфотографировать, и он старался избегать этой процедуры. Завидев меня с фотоаппаратом, он сразу исчезал или прятался за дерево, из-за которого выглядывал, и снова прятался. Как только я теряла терпение и уходила, он моментально появлялся и выделывал потрясающие акробатические трюки, с таким выражением на мордочке, как будто говорил: «А теперь сфотографируй меня, если сможешь!» Но если я возвращалась, он тут же вновь мгновенно исчезал. Я очень любила эту маленькую обезьянку и ее родителей.

Когда Коли было тринадцать месяцев, мне предстояло съездить в Национальный парк Меру почти на три недели. Я с грустью даже на такое короткое время покидала эту счастливую и неразлучную семью колобусов.

Когда я вернулась, мне сказали, что за последние две недели видели только Коли и одного из его родителей. Я провела целый день в поисках другой обезьяны и наконец увидела ее высоко на дереве, росшем недалеко от моего жилья. Она, казалось, держалась за ветку, но, когда я подошла поближе, не пошевельнулась. И тут я поняла, что это отец Коли, и что он мертв.

Ствол акации, на которой он находился, был таким гладким, что мы не могли взобраться наверх, но в конце концов мы сняли обезьяну, передвигая ее тремя связанными бамбуковыми палками. Пока мы занимались этим, я нашла пустую патронную гильзу.

Осматривая тело, которое высохло и превратилось в мумию, я увидела, что оно изрешечено пулями. Голова обезьяны была откинута назад, а по положению рук можно было догадаться, что она что-то сжимала.

Через два дня я обнаружила Коли и мать около этого дерева. Они, казалось, были убиты горем. Вскоре обезьяны ушли в лес. Они очень нервничали и боялись даже меня, хотя еще совсем недавно я пользовалась их доверием. Теперь, когда мать Коли замечала мой взгляд, она отворачивалась, а Коли прятался в ее шерсть. Никто из них больше не играл, и после еды они подолгу сидели, обнявшись, и смотрели в пространство. Их молчаливое горе было настолько сильным, что я едва могла его вынести. Однажды, наблюдая за ними, я сделала набросок — первый со времени моей автомобильной катастрофы, происшедшей два года тому назад.