Прощай, Германия - Николай Николаевич Прокудин

Командир роты разжал пальцы подростка, забрал китайский АК-47, срезал нагрудник с магазинами и гранатами, протянул Громобоеву. Эдик отрицательно покачал головой.

— Нет, пусть старшина себе забирает, это его трофей. Спасибо, Халилыч!

В тот день рота с большим трудом выбралась из огневого мешка — спас положение комбат танкового батальона, лично пробившись к ним на танке. Потеряв ранеными несколько человек (один солдат позже в госпитале умер от ран), прорвались к своим позициям.

По возвращению в полк, старшина повесил трофейный окровавленный «лифчик» в каптерке над столом и при случае хвастался перед друзьями прапорщиками, как он спас заместителя командира батальона. Через полгода Рамзан получил свою заслуженную медаль «За отвагу», а в рейды предпочитал больше не ходить и заниматься имущественными проблемами роты…

Громобоев довольно быстро захмелел, потерял нить разговора, хоть и пытался думать, но получалось плохо, поэтому он, то глуповато улыбался, то внезапно грустил и вытирал ладонью набегавшую слезу.

— Да, повезло тебе Эдик! Столько боёв и передряг, но выжил, — хлопнул по плечу ветерана начальник штаба батальона Тарбеев. — Поделись удачей!

— А ты в момент опасности плюй три раза по три раза через левое плечо, соблюдай нехитрые правила: не ходить в рейд перед отпуском и перед заменой, перед выходом на боевые не пей, и не ставь прививки в санчасти — тогда точно не заболеешь. И ещё у меня всегда был со мной амулет — на шее на цепочке личный номер. (Эдуард вынул номерок из-за пазухи и продемонстрировал друзьям.) Один раз его забыл и чуть не погиб!

— Чуть — не считается! — хмыкнул Афоня. — Но как можно забыть свой талисман?

— Да так вот! Накануне выхода на боевые в Баграмскую зелёнку драл я одну симпатичную «козу» — кладовщицу с торговой базы, а ей мой амулет всё время по носу стучал. Попросила убрать, мол, отвлекает и мешает получать удовольствие — я и снял. А потом, когда на следующий день в кишлаке по нам минами долбанули, и осколки вокруг кучно засвистели, я рукой хвать грудь — а там под тельняшкой пустота — нет номерка! Ну, думаю, Эдик, тут твоя смерть и пришла… Один осколок размером с половину ладони возле головы в дувал врезался, чуть башку мне не размозжил, я его потом еле-еле финкой из глины выковырял. Так вот едва-едва от меня удача не отвернулась. Чудеса, но опять повезло…

Приглашённые на проводы командиры чуть притихли, но выслушав рассказ, вновь загомонили, сдвинули стаканы, разлили спиртное и выпили за удачу. Несколько секунд помолчали, размышляя, но вскоре вновь вразнобой зашумели, заговорили. Вспоминали бои, забавные истории, хвалились подвигами. Как смогли, нестройно спели пару песен. Дойдя до нужной кондиции, друзья-приятели расползлись по комнатам примерно часа в три ночи. Проводы удались…

* * *

Раскалённое солнце, стоявшее в зените, прожаривало сухой кабульский воздух и свирепо обжигало лучами людей, не сумевших найти себе укрытие. Время от времени порывы ветра швыряли пыль, и даже мелкие камешки, словно шрапнель в лицо, и всюду проникающий мелкий песок хрустел на зубах.

Кабульский аэродром вблизи «Теплого стана» жил своей бурной и шумной боевой жизнью. Ежеминутно взлетали на бомбежку парами штурмовики «Грачи», через некоторое время, опустошив боезапас, уцелевшие возвращались на базу, вереницы вертушек уносили взвода и роты на очередную операцию в горы, в сторону Пагмана, а четверки «крокодилов» с километровой высоты, поливая «курсами» горные хребты, как могли, прикрывали группы десантирующихся.

Горнострелковый полк рано утром ушёл на выполнение задачи, в батальоне остались лишь больные и выздоравливающие. Всё шло обыденно, и как говорится во французской поговорке: на войне как на войне! Одним предписано идти в рейд, других везут в госпиталь, а третьих уже упаковывают в «цинки». А самые счастливчики едут домой: в отпуск или по замене.

Эдуард прищурившись, неприязненно посмотрел на высокогорные ледники — сколько сил и здоровья оставил там! Величавые заснеженные горные вершины застывшие вокруг древнего города, были равнодушны к суетящимся у подножья людям. Да и стены древнего Кабула видели очень многое и если бы могли говорить, то поведали бы о набегах кочевников, о нашествии войска Александра Македонского, о вторжении английских экспедиционных корпусов…

Капитан Громобоев с грустью на сердце прощался с друзьями на краю «взлётки», нынче он возвращался домой — два года беспрерывной войны успешно завершились. И хотя слегка был ранен, немного контужен, чуть подморожен зимой на высокогорном леднике и хорошенько прогрет на солнцепёке, но без увечий для здоровья и главное дело — живой. А могло быть гораздо хуже, за время боев он потерял несколько друзей: двух командиров рот, начальника штаба, взводного-сапёра, батальонного разведчика, замполита роты…

Провожающие то хмурились, то улыбались, и расставались с другом явно с неохотой. Старший лейтенант Сашка Афанасьев и прапорщик Вадик Гонза с нескрываемой завистью смотрели на уезжающего, им тоже хотелось домой, однако бодрились, громко болтали, смеялись и много пили. Дружная компания, покачиваясь на нетвердых ногах (ведь после вчерашнего возлияния, они добавили добрую новую порцию напитков), стояла полукругом возле капота запыленного «Уазика», превращенного в стол.

Импровизированный «достархан» был застелен основательно заляпанной жиром газетой «Правда», уставлен стаканами, открытыми банками рыбных консервов и тушёнки, а в алюминиевой солдатской тарелке лежали недоеденные вчерашние голубцы в виноградных листьях.

Вылет «борта» откладывался уже несколько раз и задерживался дольше четырёх часов. Пузатую громадину «Ил-76» неспешно грузили чьим-то добром, поэтому пассажиров не подпускали и держали на удалении. Приятели допивали бутылку «Арарата» и сожалели об отсутствии второй.

— Я же говорил, что будет маловато — этим не опохмелимся! — возмущался красавчик Вадик. Этот кудрявый и голубоглазый прапорщик был грозой женского модуля, обитательницы которого сдавались ему почти без боя и чаще всего «за так». И на халяву выпить он был тоже не дурак. — Надо было купить ещё одну…

— Так и купил бы! В чём проблема? Болтался целый час неизвестно где!

— Я бойцу помогал! — парировал упрёк Гонза. — Смотрю, стоит неприкаянный солдат на обочине, грустит. Жалко стало, спросил в чём дело. Оказалось наш, однополчанин, с заставы из третьего батальона. Вылечился после желтухи, за ним не приехали, а из госпиталя выписали, ему тыловые крысы сказали: иди и жди старшего. А этот старший где-то загулял. Может запил? Боец с утра стоял и не знал, куда ему приткнуться. Я его на попутку до Суруби посадил, а то не ровен час ещё пропадёт.

— Молодец! Хвалю за гуманизм. Но для нас почему всего бутылку одну взял? — недоумевал и одновременно возмущался Афанасьев, широко улыбаясь