На заволжских озёрах - Петр СУВОРОВ
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В разговорах время прошло незаметно.
Из-за мыса показался крошечный, вросший в гору тесовый домик голошубихинского бакенщика, с полосатым шестом и запасными бакенами. Вот и лодки, и развешанный на кольях длинный невод, и поленницы дров на берегу, и извилистая крутая тропинка наверх, на гору.
Мы причалили, взвалили на себя вещи и, пыхтя, стали взбираться на высокую гору. Навстречу нам высыпало человек десять босоногих ребятишек. Они наперебой старались помочь нам, взяли некоторые наши вещи, и шумный караван растянулся по тропинке.
На горе, у скамейки, нас ожидали старые знакомые. Здесь была наша будущая хозяйка — мать Андрея, его сестра с подругами, соседи Ивана Васильевича.
Было грустно, что нас не встречает жена Ивана Васильевича, маленькая добрая старушка… Она так, бывало, заботилась о нас, так умела изобретать на завтрак различные «оказии», как она называла свою стряпню. Грустно было при мысли, что её уже нет, что никто не будет напихивать нам в карманы вкусные сочни, румяные яблоки, добродушно ворчать на нас, что и уходим-то мы «спозаранку», «ни свет ни заря», и ноги-то промочим, и роса-то холодная, и измаемся-то мы.
А ведь всё было как будто по-старому. Те же хорошо знакомые вещи на кухне, в сенях, в комнате. Те же весёленькие, с цветочками, обои, на стенах мои фотографии и акварели, рисунки Михаила Алексеевича, будильник с музыкой… Всё было как при ней.
Мы чувствовали какую-то неловкость, преувеличенно громко разговаривали, смеялись, старались отвлечь Ивана Васильевича от невесёлых дум и воспоминаний…
Ребят набралась полная комната. Они с любопытством смотрели, как мы распаковываем вещи, вынимаем гостинцы, раскладываем рыболовное снаряжение. Андрей, на правах нашего старого приятеля, распоряжался. Он не позволял никому трогать мой фотографический аппарат, хозяйственно перекладывал удочки и одобрял их:
— Ух, сильна! Вот на эту окунь хватать будет.
Ребята долго и внимательно рассматривали наши гибкие складные бамбуковые удилища, которые так отличались от корявых, тяжёлых самодельных удилищ деревенских ребятишек, с толстой ниткой и неуклюжим пробковым поплавком, передавали из рук в руки кружки. Но что особенно поразило Горку — это мой новый электрический фонарь.
Митя показал ребятам, как фонарь зажигается, а потом дал подержать его Горке. Тот даже покраснел от удовольствия. Он время от времени зажигал фонарь и даже давал «попробовать» другим ребятам, но сейчас же ревниво отбирал обратно, зажигал сам, направляя свет себе в глаза, и вновь щёлкал выключателем. Горка так осмелел, что уже сам заговаривал с Митей. Они вдвоем открыли фонарь, вытащили из него батарейки, и было видно, что они совсем уже подружились.
Наконец мы разобрали весь свой багаж, раздали привезённые гостинцы. Ребята пошли показывать Мите сад, колхозный двор, огород, мельницу. С нами остались только взрослые и Андрей.
Вечером мы сидели на скамеечке над обрывом, смотрели на расстилающуюся перед нами широкую Волгу, на узкую, извилистую Кудьму с высокими осокорями по берегам, на блестящие зеркала луговых озёр, освещённых заходящим солнцем; угадывали в Заволжье место, где должно быть озеро Борчага, скрытое за высокими деревьями; отдыхали и говорили о завтрашнем дне, о том, как будем строить лодку, куда пойдём рыбачить, как оборудуем свои удочки.
ПОСТРОЙКА ЛОДКИ
— Что, спят ещё?
— Должно, спят.
— И Митя спит?
— Спит.
— Вот здоровы спать-то!
— Устали за дорогу-то, вот и спят теперь.
— Видал, какую резинку они привезли? Вот бы нам на рогатки! Зачем она им?
— Зачем? Стало быть, надо, раз привезли.
Этот приглушённый разговор я услышал сквозь сон. Я поднял голову, прислушался. В открытое окно вместе с утренней свежестью доносился нестройный гул ребячьих голосов. Чуть не все колхозные ребята собрались у нашего крыльца. Я слышал, как Андрей что-то убедительно объяснял товарищам. Если же кто-нибудь из ребят повышал голос, Андрей цыкал на них, чтобы не шумели, но, забывшись, сам кричал громче других.
— Зато Михаил Алексеевич снимать не умеет! — говорил кто-то из ребят.
— Ну да! — отвечал другой. — Он лучше Петра Ивановича может, только у него аппарата нет.
— Вот и неправда! У него в Москве большой аппарат есть.
Я быстро оделся, вышел на крыльцо и поздоровался с ребятами. Они окружили меня:
— А когда же лодку строить будем?
— Пора уж, Пётр Иванович! Мы давно дожидаемся…
— Успеем. Вот попьём чайку — и начнём.
Иван Васильевич уже давно встал и возился во дворе. Он доставал приготовленные для нас доски и свой немудрый инструмент: пилу, топор, молоток, громадные клещи, рубанок, кованые допотопные гвозди, смолу, паклю. Мать Андрея — Митревна, как её звали все соседи, — уже гремела самоваром, ухватами, и из кухни тянулся запах горячих лепёшек.
Наскоро позавтракав, мы вышли в переулок — тупичок за домом — и прямо на лужайке начали свою работу.
День был воскресный, и Иван Васильевич был свободен от работы. Приготовив нам инструменты и тёс, он сел на солнышко у поленницы и, не торопясь, стал свёртывать длинную козью ножку.
— Ну, стройте, стройте, а я посмотрю, как у вас дело пойдёт.
По правде сказать, нам было как-то совестно приниматься за работу на глазах у такого старого и опытного мастера, как Иван Васильевич. Но делать было нечего. Не идти же на попятную! Я взялся за рубанок, а ребятам дал мелкую работу: один держал доску, другой выправлял на обухе топора согнутые гвозди, третий раздёргивал паклю.
Стругать широкие длинные тесины было очень трудно. С непривычки я скоро натёр себе на правой руке пузыри. Они мокли и болели. Я обернул руку платком. Но так стругать было неудобно.
Тут Иван Васильевич не выдержал и подошёл ко мне:
— Ну-ка, уйди! Дай я постругаю.
Он поднёс рубанок к глазам, прищурился, постучал молотком по железке и начал ловко стругать доску. Из рубанка стали виться длинные кудрявые, пахнущие смолой стружки. Теперь уж вместо мальчишек доску ему держал я.
Работа шла весело и бойко. Мы не замечали жары, пили ковшом холодную ключевую воду и так увлеклись работой, что Митревна едва дозвалась нас обедать.
Ели мы с аппетитом, но очень спешили и даже за едой продолжали говорить о лодке.
Чтобы легче было выгибать тесины, мы облили в тени у сарая траву водой, положили на неё выструганные доски, и ребята время от времени поливали их сверху водой.
Наконец нужно было приступить к самой трудной части работы — связать остов лодки. Хорошо, что мы ещё в Москве всё продумали и предусмотрели до мелочей. Поэтому у нас всё шло довольно гладко. Сначала мы с Андреем вытесали из полена трёхгранный брусок для носа лодки. К двум рёбрам этого бруска мы крепко пришили гвоздями концы обеих тесин, загибая длинные гвозди, чтобы тесины не разошлись. Теперь на траве стояли на рёбрах широким углом будущие борта лодки, и нам надо было выгнуть тесины так, чтобы они, постепенно расширяясь от носа, вновь суживались к корме.