Правило перевернутой страницы - Татьяна Стекольникова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ночь Аполлинария провела, не сомкнув глаз, а на рассвете пронзительно, как в родных джунглях, заорал попугай.
– Тоже мне, петух нашелся… – проворчала Аля. – Будешь так орать, сварю из тебя суп!
И прибавила:
– Говорю тебе, Петр, прежде чем пропоет петух, трижды отречешься от меня…
Почему она вспомнила эту цитату из Библии? Аполлинария не могла объяснить. Наверное, из подсознания… Ее же предали!
Глава третья
Лида ушла на работу рано, нацепив темные очки, хотя закрашенный консилером синяк не очень бросался в глаза. «Ехать от тебя далеко, – сокрушалась подруга. – Теперь за полтора часа придется выходить! А вдруг пробки?» Даже не позавтракала… Опоздания нигде не поощряются, особенно в школе. И особенно в той школе, где Лида работала учителем младших классов. Аполлинария как-то попала к ней на урок в ее первый «А». Зайдя в класс, Аля так перепугалась, оказавшись среди галдящей и подпрыгивающей ребятни, что неожиданно для себя брякнула: «Здравствуйте, человечки!» Человечки дружно засмеялись, и Аполлинария долго потом вспоминала их улыбающиеся рожицы. «Может, тебя в школу устроить? – спросила тогда Лида. – Ты их влюбила в себя моментально, произнеся всего одно слово. Контакт – это главное, а остальному научишься!» Но Аполлинария не захотела ежедневно видеть чужих детей и травить себя мыслью, что никогда не будет своих, и предпочла свободу редакций и издательств, где она была на своем месте – с филологическим образованием, любовью к слову, легким пером и эрудицией. В архив она пошла потому, что начали закрываться газеты и журналы, вытесненные виртуальными СМИ. Но и сидя среди стеллажей с архивными делами, Аполлинария не теряла связи с издательствами, быстро найдя себе нишу. Конечно, быть литературным рабом не престижно, но Аля, совершенно лишенная тщеславия, получала удовольствие от процесса. Ну и пусть на книге не ее фамилия! Частенько это вообще фамилия вымышленного автора, так сказать, проекта. Чему тут завидовать? Она покосилась на компьютер. Две недели – небольшой срок, чтобы нашлепать полноценные двести страниц. Надо было включаться в работу, но хаос в голове и разбитое, как она думала, сердце не давали сесть за компьютер.
Чтобы оправдать свою нерадивость в своих же глазах, Аполлинария занялась попугаем.
– Пр-р-ривет, стар-р-руха! – радостно заорал Барбаросса, когда Аля вынула из клетки поилку, чтобы налить свежей воды.
– Повторяешься! – сказала попугаю Аля. – А давай-ка я тебя выпущу!
– Барбаросса хороший, – просипел попугай, осторожно высовывая голову из клетки.
– Хороший, хороший, – Аполлинария подставила птице руку, и Барбаросса, переваливаясь, шагнул к ней на ладонь.
– Ты, оказывается, тяжелый! – удивилась Аля и погладила попугая по хохолку. – Весишь, наверное, целый килограмм!
– Давай поцелуемся! – потребовал Барбаросса и уставился на Аполлинарию немигающим коричневым глазом в голубой обводке.
– Да я с птицами как-то не того… не целовалась… – растерялась Аполлинария.
Ей показалось, что попугай вздохнул и опечалился.
Какое-то время Барбаросса, нахохлившись и молча, сидел на ладони у Али, а потом, цепляясь за рукав толстовки клювом и когтями, забрался на плечо и принялся перебирать ее волосы. Это продолжалось довольно долго, и Аполлинария уже пожалела, что взяла попугая на руки, потому что не знала, как отцепить его от волос.
– Знаешь что, – решила наконец Аля, – пойдем-ка, я тебя чем-нибудь угощу.
Какаду оставил в покое ее волосы, повозился, устраиваясь поудобнее, и Аполлинария вошла на кухню, как классический пират, какой-нибудь Джон Сильвер, с попугаем на плече.
Предложить попугаю оказалось нечего. Хлеб он отверг. Ворча свое любимое «кыч», Барбаросса вразвалку бродил по столу, совал черный клюв то в масленку, то в тарелку с гречкой, пока Аполлинария не догадалась накрошить в блюдце яблоко. Попугай немедленно схватил ломтик яблока лапой, прижал к столу и принялся долбить фрукт, полностью уйдя в трапезу.
Аполлинария ковырялась в тарелке с кашей и думала о Продавце бананов. Приходилось признать, что мужик ей жутко нравится, и ее пристальное внимание к нему вызвано не только любопытством, но и… «Да втюрилась ты, втюрилась! – несколько раз повторила вслух Аля. – Себе-то не ври!» Но вдруг обнаружить себя влюбленной было странно, если не сказать – дико. В ее-то возрасте? В малознакомого мужчину? Что она узнала, пока вышагивала мимо него туда-сюда? Имя? Нет. Предыдущее место работы? Нет. Увлечения? Кое-что. Охота, рыбалка, хотя рыбу не ест. Зачем тогда ловить? Есть кому жарить и употреблять… Значит, имеется семья, жена, возможно, дети. Возраст? Аля никогда не умела определять, сколько человеку лет. Наверное, лет на пятнадцать ее моложе… Господи, помилуй! Этого факта достаточно, чтобы прекратить всякие мысли о мужике, несмотря на то, что теперь она свободная женщина и имеет полное право думать о ком захочет. И не только думать, но и пускаться во все тяжкие. Как говорится, клин клином… Одно НО: Продавца бананов она интересовала исключительно в качестве потребителя фруктов. Ни одного заинтересованного мужского взгляда из овощной будки! Аполлинария когда-то прочитала, что любая женщина может соблазнить любого мужчину, надо только знать КАК. В этом и проблема: ни знаний, ни опыта подобных манипуляций у Али не было. Придется пополнить ряды страдающих от неразделенной любви, вздохнула Аполлинария, подумав, что теперь начнет примерять на себя все известные ей афоризмы о любви. Как там сказал кто-то умный? Раны от любви не бывают смертельными, но никогда не заживают…
Тут в подъезде опять зашумели и застучали – как вчера. Попугай встрепенулся, оторвался от яблока и пролаял: «Гав! Гав! Гав!»
– Молодец! Очень похоже! – похвалила птицу Аполлинария и пошла в прихожую.
– Дверь открывать не будем, – прошептала она увязавшемуся за ней Барбароссе. – В глазок посмотрю.
Из квартиры напротив вытаскивали вчерашний ящик с холодильником. Аполлинария его узнала: слово «Верх» написано с ошибкой – «Верьх». Грузчики другие, но девица прежняя, Мальвина. Все в том же недохалате.
Аля щекой прижалась к двери, чтобы лучше видеть. Холодильник неисправный? Назад в магазин повезли?
Ящик начали спускать со ступенек, для обозрения открылась вся лестничная клетка. Теперь видно, что стоящая на пороге своей квартиры Мальвина пересчитывает деньги. Рядом с ней какой-то грузный пожилой дядька.
– Все правильно, не сомневайтесь! – громко сказал дядька. – Зачем мне вас обманывать?
Девица кивнула и закрыла дверь. Дядька поспешил вниз, пыхтя и спотыкаясь.
Как бы не упал, подумала Аполлинария и еще какое-то время постояла у глазка. В подъезде тихо, потом хлопнула дверь внизу – дядька благополучно преодолел лестницу.
– Как ты думаешь, почему они продали только что купленный холодильник? Новый, даже нераспечатанный? – Аля смотрела, как сытый попугай расхаживает по подоконнику, общипывая листья герани. – Вчера купили, а сегодня уже продали?
– Дур-р-р-раки! – выкрикнул Барбаросса и оторвал очередной листик.
Аля сидела за столом, подперев голову рукой, и смотрела на попугая, обрывающего герань. И даже мысли не было прогнать вредную птицу от горшка с цветком, уже и без того облезлым. Конечно, облезешь, если тебе в горшок бросают окурки! Аля вспомнила Жорку – как ругалась с ним по поводу герани… Гад!
Попугай перепорхнул на стол и потерся хохолком о ладонь Аполлинарии.
– Вр-р-юрилась? – вдруг спросил какаду, невообразимо вывернув голову, чтобы посмотреть Але в глаза.
– Что-что? – не разобрала Аполлинария.
– Втюрилась? – поправил себя попугай, но вопросительную интонацию сохранил, и Аля поняла, надо сто раз подумать, прежде чем что-либо сказать при этой птице.
– Надеюсь, нет, – резко ответила Аполлинария.
Попугай снова бродил по столу в поисках пищи, и отсутствие ее могло стать задачей, требующей немедленного решения. Все то время, что Аля знакома с Барбароссой, клюв его всегда был занят. Попугай либо что-то ел, либо перемалывал веточки, устилавшие дно его клетки, либо болтал. В основном, ел. Понятно, маленькое существо, реактивный обмен, чтобы жить, ест практически без перерыва. Вопрос ЧТО? Она позвонила Лидке, но телефон подруги отключен. На уроке, значит, придется самой. И Аполлинария двинулась в гостиную, к Лидкиным сумарям, надеясь, что Лида попугайский корм привезла с собой. Барбаросса поковылял за Алей, царапая паркет когтями и восклицая «кыч!», потому что никак не мог ее догнать.
– Крыльями бы похлопал, полетал, на таких коротких кривых ножках далеко не уйдешь, – посоветовала Аполлинария попугаю и расстегнула молнию на одной из сумок Лидии. Тряпки, косметика, туфли, еще туфли… Ничего похожего на фураж для Барбароссы. Во второй сумке под слоем белья обнаружился слой денег. Правильнее сказать, Лидкины трусики и лифчик едва прикрывали деньги, которыми набита сумка. Ровные, как кирпичики, пачки стодолларовых купюр. В первый момент Аполлинария даже не удивилась, хотя такой прорвы деньжищ никогда не видела. Она уселась на пол рядом с сумкой и взялась за голову – так легче думать.