Евгений Иванович Якушкин (1826—1905) - Любовь Моисеевна Равич

числившая среди своих друзей Гоголя, Жуковского, Чаадаева, Языкова. Это была оригиналка, несдержанная на язык, вспыльчивая, но готовая в любую минуту прийти на помощь ближнему и по существу — добрейшая душа. «Маленького роста, с совершенно белыми волосами, картавая старушка, — так описывает ее Евгений, — она всегда была одета в черный капот, только причащалась и в светлое воскресенье была в белом капоте. Волосы у нее были острижены в кружок… Набожная до чрезвычайности, она… читала только книги религиозного содержания, и в то же время у нее было какое-то поклонение к моему отцу, хотя она знала, что он человек неверующий. До самой смерти она писала ему непременно раз в педелю. Вспыльчива она была до невозможности, но я никогда не слыхал и никогда не видел, чтобы она на кого-нибудь из прислуги подняла руку».{17}

Среди самых близких людей, имевших на него влияние, Евгений Иванович называет бывших крепостных своего деда, отпущенных на волю, но пожелавших остаться в семье, — Якова Игнатьевича Соловьева, управляющего имением Шереметевых Покровским и его жену Настасью Матвеевну, женщину, очевидно, незаурядного ума и нравственных качеств. Чете Соловьевых поверяли самые сокровенные тайны, зная, что они будут свято сохранены. Евгений Иванович вспоминал: «Когда мой отец был арестован в Москве, бабушка послала верного человека в смоленское наше имение привезти оттуда бумаги отца. Когда там сделали обыск, бумаги были уже в деревне, у бабушки, которая, зная их опасную важность, хранила их под полом своего кабинета, чтобы передать их отцу, когда он вернется из ссылки. Незадолго до смерти, боясь, что бумаги эти попадут кому-нибудь в руки, она сожгла их. Никто этой тайны не знал, кроме Якова Игнатьевича. Мне он рассказал об этом только после смерти бабушки».{18} Сын Соловьевых Алексей был товарищем детских игр Евгения и Вячеслава, затем поступил вместе с ними в Московский университет. Некоторое время Евгений даже жил с ним на одной квартире, но затем пути их разошлись: внук крепостного начал быстро делать карьеру и ему стало не по пути с бывшим барином.

Раннее детство мальчиков Якушкиных прошло в Москве и в принадлежавших семье имениях Покровском и Жукове. В последнем, кстати, хранилась замечательная библиотека их отца, в которой были произведения философов-энциклопедистов и сама знаменитая «Энциклопедия» Дидро и Даламбера.

Большое участие в судьбе Вячеслава и Евгения принимал их дядя Алексей Васильевич Шереметев, относившийся к ним с нежностью отца и оказывавший семье сосланного декабриста значительную материальную помощь. Этот дядя и был владельцем подмосковного имения Покровского, в котором так вольно жилось мальчикам. «Огромный деревянный дом комнат в 20 был окружен с одной стороны большим столетним садом, с другой — рощей десятин в двенадцать, спускавшейся к реке». «Мой дядя, дорогую память которого я сохраняю до сих пор, — писал Евгений Иванович много лет спустя жене, — был человек очень добрый, честный, но несколько запуганный. Он кончил курс в школе колонновожатых, поступил оттуда офицером в гвардейскую конную артиллерию, был принят в тайное общество товарищем своим по школе Колошиным, но в делах общества принимал очень мало участия… Во время следствия и суда имя моего дяди не было никем произнесено. Участие его, как и многих других, в тайном обществе осталось тайной для правительства, но висело над ним постоянной угрозой… Когда я был уже в университете и после, по выходе моем оттуда, дядя с видимым удовольствием слушал вольнолюбивые речи, высказываемые с молодым увлечением, он никогда не возражал на них, но и никогда не высказывал прямо, что он с ними согласен, только после каждого такого разговора он становился еще нежнее со мною».{19}

Среди людей, оказавших определенное влияние на воспитание мальчиков Якушкиных, был Петр Яковлевич Чаадаев.

Весьма заметную роль в воспитании сыновей сыграл и их далекий отец. Иван Дмитриевич был, очевидно, в высшей степени талантливым педагогом. Об этом свидетельствует прежде всего его деятельность в области народного просвещения в Сибири, получившая очень высокую оценку как современников, так и позднейших исследователей. Ненавязчиво, но твердо он внушал своим сыновьям те взгляды на обязанности человека и гражданина, которым следовал сам. Евгении переписывался с отцом с отроческих лет (старший брат его, Вячеслав, был гораздо менее активен) и, естественно, находился под сильным влиянием личности декабриста. Письма Ивана Дмитриевича к сыну опубликованы, и по ним можно судить о том, каким образом он — прирожденный педагог — убеждал Евгения в необходимости бескорыстного общественного служения.

Для того чтобы дать мальчикам хорошее домашнее образование, Анастасия Васильевна поселилась с ними в подворье Троице-Сергиевой лавры, где находилась Московская духовная академия, ректор которой в эти годы — архиепископ Филарет (Гумилевский) — был дружен с семьей Шереметевых, часто бывал в Покровском, любил мальчиков Якушкпных. Детям давали уроки преподаватели и лучшие студенты академии. Это дало им прежде всего превосходное знание родного языка. «Там есть отлично хорошие преподаватели по всем отраслям наук, — писал Ивану Дмитриевичу декабрист М. А. Фонвизин, — и покамест твоим детям дают уроки студенты академии, также образованные и хорошб учившиеся. Они берут за уроки несравненно дешевле столичных учителей, подобно им не сокращают времени уроков и очень старательны». «Я уверен, — пишет он в другом письме, — что русский язык твои дети будут лучше знать, нежели наши дети»,{20} т. е. дети четы Фонвизиных, оставленные в России на попечение дяди и воспитанные французами-гувернерами.

На формирование убеждений и научных интересов молодого Якушкина значительное влияние оказала его учеба в прославленном Московском университете. Ему довелось слушать лекции замечательных профессоров. Гегельянец П. Г. Редкий преподавал энциклопедию права. Его лекции «вводили в мир мысли и будили нравственное чувство, — две заслуги, которые редко соединяются вместе».{21} Древнюю историю читал Д. Л. Крюков, историю средних веков — прославленный Т. Н. Грановский, лекции которого собирали «всю Москву». Студенты-юристы, в том числе Евгений, испытывали особенно сильное влияние идей К. Д. Кавелина, преподававшего историю русского законодательства. «Трудно представить себе то обаяние, которое производил тогда Кавелин своим изящным изложением, своим необыкновенно скромным, но чрезвычайно приятным видом»,{22} — вспоминал один из его студентов. Для лучших своих слушателей молодой и прогрессивно тогда настроенный ученый устраивал еще и домашние чтения. На них неизменно присутствовал Евгений Якушкин. «На домашних воскресных беседах его со студентами, — вспоминал В. И. Семевский, — преобладающее место занимал вопрос о крепостном праве, которое он громил резко и беспощадно».{23}

Аполлон Григорьев называл Московский университет 40-х гг. «университетом таинственного гегелизма». Но его с полным правом можно было назвать рассадником свободолюбивых идей. В самое тяжкое для нравственной и интеллектуальной