Сказки о сотворении мира - Ирина Ванка

— Яблоки кончились? — спросила графиня.

— Ты сказала, что у нее от яблок расстройство желудка, — напомнил профессор.

— Вы почему не на лекции? Опоздать хотите?

— Сегодня воскресенье.

— И что?

— Мира, тебе известно, где Густав?

— Уволен, — сообщила графиня.

— Почему?

— Не «почему», а «за что». За то, что бросил меня на верную гибель, удрал как трус.

— Меня не оставляет ощущение, что Густав сидит вон там, за забором возле ворот.

— Там он и сидит. Его дело, где сидеть. За забором ведь не ваш участок?

— Не мой, — согласился профессор, продолжая крошить на ступеньку печенье.

— Я сказала: если еще раз попрется за мной — пожалуюсь Жоржу, вот он и сидит у вас под забором. Приказать ему, чтобы убрался на свой маяк? Так я сто раз приказала, он не убрался. Попробуйте вы.

— Мне кажется, что Густаву очень плохо.

— А с чего ему должно быть хорошо? Пусть посидит и подумает над своим поведением. Не надо меня жалобить. Вы не знаете, как было плохо мне, когда эта сволочь бросила меня в лесу. Жорж между прочим на моей стороне. Он сразу сказал, что трусу возле меня не место. Хотите — наймите его себе в прислугу.

— Я, собственно, ему уже предложил, — признался Натан и тяжко вздохнул. — Я предложил Густаву остаться в моем доме, но он по тебе тоскует. Мне даже кажется, что его надо простить. Не каждый человек смел так, как ты.

— Да что вы, Натан Валерьянович, я — трусиха. Вы представить не можете, какая я трусиха. Иметь слугу еще трусливее, чем сама — это слишком. Да и Жорж не позволит. Когда он узнал, как этот скот меня предал…

— Где Георгий Валентинович? Почему за тобой не едет?

— На собрании заседает.

— На том самом собрании?

— Именно там. Мне за это время нужно успеть сделать массу дел. Вернется Жорж — черта-с два он мне разрешит.

— Я так много вспомнил за эти дни, благодаря тебе, — признался Натан Валерьянович. — Если бы не ты, Мирослава… Я даже подумал, сколько жизней хранится в моей памяти, которых я не вспомню никогда, потому что никто меня не заставит вспомнить. Сколько жизней человек проживает параллельно, а помнит всего одну.

— Не жизней, а иллюзий, — напомнила Мирослава.

— Оскар прав, реальный мир где-то есть. Мир, где все логично и по-настоящему. Мир, который не переписывается по сто раз на дню, не превращается в хаос оттого, что одна иллюзия не совпадает с другой, и память одного человека на событие отличается от памяти другого. Я ведь теперь переосмысливаю заново всю свою жизнь и прихожу к удивительному выводу.

— К какому выводу, Натан Валерьянович?

— То, что с нами происходит — это не жизнь, а фантазии больной головы.

— Браво, профессор!

— Не головы какого-то непостижимого «автора», а нашей собственной головы. Я безумно рад, что вовремя отказался искать научную подоплеку этих самых иллюзий, но меня беспокоит, что Оскар продолжает этот опасный путь.

— У вас был выбор: согласиться или отказаться. У Оскара выбора нет.

— Что за иллюзия такая… «нет выбора»?

— Это не иллюзия, профессор, это прободение реального мира в наши больные головы. Судьба, называется.

— Что такое судьба, Мирочка? Судьба — это значит, что нашей жизнью управляет кто-то вместо нас и не больше того.

— Судьба, Натан Валерьянович, это чудо. Последнее бесспорное доказательство, что мы для чего-то в этом мире нужны.

— Чудо… — вздохнул Боровский и стряхнул с ладони остатки печенья. — Пойдем, я покажу тебе настоящее чудо.

Вслед за профессором графиня спустилась в лабораторию, села перед монитором и стала ждать, пока растерянный Натан сообразит, куда записал бесценные файлы, где спрятал от младших дочек то, что может плохо повлиять на их психику, и какими кодовыми словами закрыл доступ. Мира была уверена, что профессор зря тратит время, стараясь ее удивить. Мира безумно хотела спать. В ее голове мелькали издательские офисы, в ушах дребезжал взволнованный голос Карася — искателя правды жизни. Она бы с удовольствием посвятила выходной ремонту прибора с красной и синей кнопкой, в котором не понимала ничего, но Боровский, в отличие от нее, вполне бы мог устранить неисправность. Только чувство такта мешало графине прекратить этот поиск чудес и занять профессора полезным делом.

— Помнишь прибор, который мы сделали из оружейного кристалла? — спросил Боровский. — Прибор, который сканировал пространство с хрональным коэффициентом? Ведь сконструировал его не я, а Оскар… Я долго не мог разобраться, что за программа работает в нем, и откуда взялась. Не подумал, что кто-то мог записать ее на кристалле. Решил, что программа заложена природой в этом удивительном камне, и ни за что не взялся бы работать с уральской зоной, если бы не убедил себя в этом. А я работал и удивлялся тому, что перестал понимать расчеты, которые делал буквально недавно. А ведь их делал Оскар.

— Их делали вы, Натан Валерьянович! — возразила графиня. — А разобраться не могли, потому что Валерка вас торопил. Вы от рассеянности своей часто теряете внимание. За вами замечено. Показывайте свое чудо, не отвлекайтесь.

— Оскар принес кристалл…

— Кристалл дала ему я. Если быть точнее, я передала кристалл для вас через Оскара, потому что не была уверена, что вы его примите. И прибор вы сооружали вдвоем, не надо преуменьшать своих заслуг. Спросите у Оскара, он точно скажет. Не знаю, кто из вас в какой области был особо силен, и за что отвечал, но генератор собирали вы оба. И не морочьте мне голову.

— Правильно, — согласился Натан, — Оскар принес кристалл и мы получили с его помощью столб хронального тумана, в котором можно визуально менять хронал. После, по возвращении с Урала, я разобрал старый генератор и попробовал пропустить дехрональный свет через Мозг Греаля. У меня осталась уникальная запись…

На мониторе возник интерьер лаборатории. Такой, каким он был после взрыва памятника жертвам авиакатастроф, с припорошенной бетонной крошкой мебелью и трещинами, в которые можно было сунуть ладонь. В центре стоял широкий металлический таз, зеркальная антенна была подвешена к потолку, столб хронального тумана колонной торчал посреди помещения, не излучая лишнего света в пространство. Стоял, словно неоновое желе в стеклянной колбе, неподвижно и основательно.

— Сейчас я перекидываю луч с кристалла на Мозг, посмотри, что будет, — предупредил Натан.

Туман погас. Сначала графиня не увидела ничего, только вещество внутри столба добавило пространству прозрачность и слегка расширило границы поля. Затем в нижней части столба вспыхнул зеленый огонь. Блеснул и погас, блеснул еще раз, затем еще, задрожал, словно пламя свечи, стал расти в ширину и подниматься вверх, пока не заполнил ярким светом пространство от пола до потолка.