Собрание сочинений - Карлос Кастанеда
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Давай оставим все это, — сказала она внезапно. — Поговорим о том, что нам предстоит делать сегодня вечером.
— Что именно мы будем делать сегодня, Горда?
— Нам предстоит последнее свидание с силой.
— Это снова будет ужасная битва с чем-то?
— Нет. Сестрички просто собираются показать тебе нечто такое, что завершит твой визит сюда. Нагваль сказал мне, что после этого ты сможешь уехать и никогда не вернуться — или предпочтешь остаться с нами. Но в любом случае мы должны показать тебе свое искусство. Искусство сновидения.
— А что это за искусство?
— Хенаро говорил мне, что он терял время опять и опять, чтобы познакомить тебя с искусством сновидящих. Он показал тебе свое другое тело — тело сновидения. Однажды он даже заставил тебя быть в двух местах одновременно. Но твоя пустота помешала тебе видеть то, что он демонстрировал тебе. Это выглядело так, словно все его усилия провалились через дыру в твоем теле.
Кажется, теперь все обстоит иначе. Хенаро сделал сестричек настоящими сновидящими, и сегодня вечером они покажут искусство Хенаро. В этом отношении сестрички являются истинными детьми Хенаро.
Это напомнило мне о словах Паблито, который говорил, что мы являемся детьми обоих и что мы — Толтеки. Я спросил ее, что он подразумевал под этим.
— Нагваль говорил мне, что на языке бенефактора маги обычно назывались Толтеками, — ответила она.
— А что это за язык?
— Он никогда не рассказывал. Но они с Хенаро обычно разговаривали на языке, который никто не мог понять. А ведь все мы вместе знаем четыре индейских языка.
— Дон Хенаро тоже говорил, что он Толтек?
— У него был тот же бенефактор, так что он говорил то же самое.
Из ответов Ла Горды я начал подозревать, что она то ли сама знает очень мало, то ли не хочет говорить об этом со мной. Я сказал ей о своих выводах. Она призналась, что никогда не уделяла большого внимания этой теме, и удивилась, что это так важно для меня. Я прочел ей настоящую лекцию по этнографии Центральной Мексики.
— Маг становится Толтеком только тогда, когда овладеет секретами сталкинга и сновидения, — сказала она небрежно. — Нагваль и Хенаро получили эти секреты от своего бенефактора и потом хранили их в своих телах. Мы делаем то же самое. И потому мы являемся Толтеками, подобно Нагвалю и Хенаро.
Нагваль учил тебя и меня быть бесстрастными. Я более бесстрастна, чем ты, потому что я бесформенна. У тебя все еще сохранилась твоя форма, и ты пустой. Поэтому ты цепляешься за каждый сучок. Но однажды ты снова будешь полным. И тогда ты поймешь, что Нагваль был прав. Он сказал, что мир людей поднимается и опускается и что люди поднимаются и опускаются вместе со своим миром. Как магам, нам нечего следовать за ними в их подъемах и спусках.
Искусство магов состоит в том, чтобы быть вне всего и быть незаметными. И самым главным в искусстве магов является то, чтобы никогда не расточать понапрасну свою силу. Нагваль сказал мне, что твоя проблема — вечно попадаться в ловушку идиотских дел вроде того, чем ты занимаешься сейчас. Я уверена, что ты собираешься расспрашивать нас всех о Толтеках, но так и не соберешься спросить нас о внимании.
Ее смех был чистым и заразительным. Я вынужден был согласиться, что она права. Мелкие проблемы всегда пленяли меня. Я только сказал ей, что озадачен употреблением слова «внимание».
— Я уже говорила тебе о том, что Нагваль рассказывал нам о внимании, — сказала она. — Мы удерживаем своим вниманием образы мира. Обучать мужчину-мага очень трудно, потому что его внимание всегда закрыто, сфокусировано на чем-нибудь. А вот женщина всегда открыта. Поэтому она большую часть своего времени ни на чем не фокусирует свое внимание, особенно в течение менструального периода. Нагваль рассказал мне, а затем продемонстрировал, что в эти дни я могу полностью отвлечь свое внимание от образов мира. Если я не фиксирую его на мире, то мир рушится.
— Как это делается, Горда?
— Это очень просто. Женщина-маг использует трещину между мирами, о которой я уже упоминала. Когда женщина менструирует, она не способна фокусировать свое внимание. Это и есть та трещина, о которой говорил мне Нагваль. Прекратив бороться за фокусирование, женщина должна отвлечься от образов мира, созерцая отдельные холмы, воду — например, реку, или облака.
Во время созерцания у тебя начинает кружиться голова и глаза устают, но если ты немного прикроешь их и мигнешь и сместишь их от одной горы к другой или от одного облака к другому, то созерцать можно часами или целыми днями, если это необходимо.
Нагваль обычно заставлял нас сидеть у двери и созерцать те круглые холмы на другой стороне долины. Иногда мы сидели так по нескольку дней, пока трещина не открывалась.
Мне хотелось узнать об этом больше, но она замолчала и поспешно села вплотную ко мне. Она сделала мне рукой знак прислушаться. Я услышал слабый шелест, и внезапно на кухню вошла Лидия. Я подумал, что она, должно быть, спала и звук наших голосов разбудил ее.
Она сменила западную одежду на длинное платье вроде тех, что обычно носили индейские женщины. На плечи была накинута шаль, она была босая. Длинное платье не делало ее старше, скорее она была похожа на ребенка, одетого в наряд взрослой женщины.
Она подошла и очень официально приветствовала Ла Горду: «Добрый вечер, Горда». Затем она повернулась ко мне и сказала: «Добрый вечер, Нагваль».
Ее приветствие было таким неожиданным и таким серьезным, что я чуть было не рассмеялся, но уловил предостережение Ла Горды. Она сделала вид, что чешет макушку головы тыльной стороной сжатой в кулак левой руки.
Я повторил следом за Ла Гордой: «Добрый вечер, Лидия».
Она села в конце стола справа от меня. Я не знал, начинать ли мне беседу. Только я собрался что-то сказать, как Ла Горда стукнула меня коленкой по ноге и едва заметным движением бровей дала мне знак слушать. Я снова услышал приглушенный шорох длинного платья, соприкасающегося с полом. Хосефина секунду постояла у двери, прежде чем направиться к столу. Она приветствовала меня, Лидию и
