Судьбы вертящееся колесо - Абдухаким Фазылов

Только теперь, оглядываясь назад, все начали понимать значение всего того, что было сделано за последние месяцы. В частности, довольно быстро было обнаружено, что даже малейший «кусочек» следов этого «поля», как некое голографическое изображение предметов, нес в себе свою информацию, заключенную в мозгу человека. Оно имело невиданные до сих пор временные свойства. Его многомерная «архитектура» содержала в себе временной ракурс событий. Время, тянущееся на многие тысячелетия, как бы сжавшись в крохотный клубок, запечатлелось в пространственной микроструктуре «поля». Весь ход мыслей художника, писавшего картину, в непрерывно текущем времени тоже сворачивался в этот клубок… Одно было ясно—природа и уникальные свойства «поля» будут занимать умы и силы исследователей не одного поколения.

Сейчас с грустью вспоминались часы, когда словно во вспышке ночной молнии урывками освещались исторические сюжеты, «прочитываемые» непосредственно с отпечатков следов «поля». На экранах смотрового зала теперь разыгрывались события, прокрученные когда-то в сознании художников, когда они писали свои картины…

К живописному песчаному берегу синего, с белыми барашками моря подступает негустая роща из высоких деревьев с ветками, изогнутыми стволами, изрезанными глубокими морщинами. Под одним из деревьев лежит на боку огромная деревянная бочка, внутри которой сидит человек, видимо, устроивший из нее себе жилище.

Солнечный свет выхватывает из темноты бочки только фигуру нищего старца в лохмотьях. Напротив, чуть наклонившись вперед, чтобы лучше разглядеть старика, стоит молодой роскошно одетый человек в сопровождении небольшой группы воинов в блестящих доспехах. Малопонятное название картины — «Отойди и не заслоняй мне солнце» — видимо, было просьбой старика, гордо отвергавшего внимание к нему этого, судя по облику и осанке, одного из великих полководцев прошлого…

Все знали, что решая субуравнения, составленные по мотивам этой картины, не удалось добиться ничего путного.

Но в следах «биополя» она содержала море сведений из истории человечества. Уже те из них, которые удалось расшифровать до гибели картин еще не совсем совершенными средствами считывания отпечатков «поля» и вычислений, приоткрыли завесу над событиями, полностью забытыми жителями планеты. В толще краски были зафиксированы жизнь и деяния людей даже из различных тысячелетий.

Художественные достоинства картины были значительно скромнее по сравнению с другими полотнами. Но писал ее, судя по информативности красочного слоя, образованнейший человек своего времени. Он держал в голове всю историю человечества. Рисуя довольно привычный пейзаж берега моря, он в то же время, по-видимому, невольно размышлял о непрерывной эволюции облика планеты за многотысячелетнюю историю… На экране мелькали глобальные геологические процессы, катаклизмы в представлении художника… Рисуя видневшиеся вдали смутные очертания древнего города, он, наверное, перебирал все достойные воспоминаний сооружения, когда-либо воздвигнутые людьми. На экране урывками возникали то зиккураты Мессопотамии, то современные живописцу стоэтажные небоскребы… В развевающемся на береговом ветру пурпурном плаще молодого полководца художник «запечатлел» историю всех великих битв и походов на Восток. На экране разыгрывались то кровавые сражения на колесницах с боевыми слонами на берегу небольшой речки Гавгамелы, то продвижение огромных колонн войск в блестящих шлемах по пыльным просторам Средней Азии, то пышные дворцовые приемы с демонстрацией образцов древней дипломатии… Временами художник вспоминал и другие крупные захватнические войны. Он их, наверное, сравнивал — на экране вдруг возникали величественные панорамы сражений моторизованных армад во времена так называемой второй мировой войны.

Краски, создавшие облик и лохмотья старика-отшельника, устроившегося в бочке, сохранили летопись развития философской мысли с доисторических времен. Сотрудники Центра, затаив дыхание, слушали обрывки диспутов философов древности на далекой Земле — Аристотеля с Платоном. Видели, как корпел некий Авиценна над ответами на знаменитые семнадцать вопросов своего друга Беруни…

И другие картины, хотя и не в таком количестве, но давали очень ценные сведения из потерянного прошлого. Во втором цикле экспериментов предполагалось проводить сопоставительный анализ и самосогласованный синтез сведений из разных картин.

Но они погибли…

— Гссэр, отпустите меня. Мне не стоит дожидаться роспуска Центра.

Гесэр поднял голову. Мягкая улыбка на его утомленном лице удивила Сурхана.

— Никуда я вас не отпущу. Настоящая работа начнется именно теперь.

— Как? С чем вы собираетесь работать? Появились новые картины?

Гесэр спокойно воспринял откровенное раздражение в голосе юноши.

— Нет. Будем работать без них.

— Может, я чего-то не понимаю. Сейчас ведь официально рассматривается вопрос о роспуске Центра.

— Мы будем бороться против этого.

— Ради чего, Гесэр? Были бы живы картины, я бы пошел на что угодно. А сейчас… Я сделал все, что мог.

— Я в курсе, Сурхан. Обвинение Грегора, дескать, я умышленно уничтожил записи отпечатков биополя с картин, снимается в основном благодаря вашей принципиальной настойчивости. А он пошел бы дальше. Намеки на мою, якобы, незаинтересованность в восстановлении истории он уже начинал делать везде.

— Интересно, чем он объясняет вашу незаинтересованность?

— Тем, что я, якобы увидев результаты наших с вами предварительных экспериментов, решил любой ценой остановить дело…

— То есть вы перестали верить в ваш метод?

— Нет. Речь идет о гораздо более серьезных вещах… Сейчас все больше и больше людей убеждается, что история была уничтожена не ради предотвращения войн, как нам до недавних пор объясняли, а ради создания на планете оторванного от Земли духовно нищего, но легко управляемого общества.

Я тоже считаю, что так оно и было. Грегор же среди тех, кто упорно хочет убедить всех, что этот акт был всего лишь наивной ошибкой, совершенной благими намерениями. За это я его много раз критиковал и очень сильно… Кроме того, с самого начала деятельности Центра я недостаточно почтительно относился к вычислительному методу… Есть еще одно обстоятельство личного характера… Все это вместе определяло поведение Грегора в последние недели. Узнав, что мы не сохранили обрывочные записи биополей в последних экспериментах, он незамедлил этим воспользоваться, чтобы хоть немного снизить резонанс, вызванный гибелью картин. Для этого он эту нашу непредусмотрительность начал выдавать за мои, якобы, тайные помыслы. Он утверждает, будто я по тем обрывочным кусочкам истории, что нам удалось воскресить и где было много военного, самолично решил, что знание истории действительно может пагубно повлиять на будущее планеты…