Лютый остров - Юлия Остапенко

– Ищи, – повторил он снова. Обличье зашевелилось под его кожей, привычно ударило волной крови по сердцу, потом еще и еще раз. Оно искало.

– Дурная земля, – сказало оно наконец. – Дурное место.

– Я знаю, – пробормотал Киан, оглядывая пустошь.

– Дурная земля притягивает дурное. Они там, на северной оконечности, меж лесом и холмом. Едут спешно, но кони упрямятся.

Киан удовлетворенно кивнул. Он не стал добывать себе новую лошадь, ибо знал, чего стоит провести неподготовленное животное по Рокатанской пустоши – намаешься так, что проще уж пешком. Если бы все шло по-прежнему, он бы обогнул это место. Крюк отнял бы лишний день пути, но оно того стоило.

– Дурное место. – Голос Обличья в нем звучал настойчивым, низким шипением, будто повторяя то, что он никак не хотел понять. – Дурное, дурное место. Дурное притягивает.

И тогда Киан понял. Конечно. Они пошли через пустоши не просто так – Эйда знает эти места, и не столь она глупа, чтобы рисковать встречей с волками или тварями похуже волков. Это Ярт потащил ее туда.

– Напрямик, – сказало Обличье нараспев, тоненьким голосом, глумливо, но очень узнаваемо. – Напрямик пойдем, Эйда, я знаю, что говорю! Он поможет нам. Я к нему так и так собирался, попозже... мы с Гунсом и Лориком собирались... он нам поможет, вот увидишь!

– Так и так собирался, – повторил Киан и покачал головой. – До чего же глуп мальчишка.

Левая сторона груди садняще заныла, и он с силой растер ее ладонью, не обращая внимания на боль в порезах. Хмурясь, Киан смотрел через пустошь на далекую ниточку дороги, овивавшей холм у самого горизонта. По ней почти никто не ходит, дорога непроезжая, но ведет прямиком через лес – там-то они и прошли. Весь вопрос теперь в том, успеет ли он нагнать их прежде, чем они попадут в первую из Кмарровых ловушек.

Киан не стал размышлять над этим. Просто поднял с земли плащ и, набросив его на левое плечо, пошел вперед.

Он не успел. Знал, что не успеет. Обличье сказало ему еще прежде, чем он завидел сполохи огня и почувствовал горький, густой запах дыма.

– Мы опоздали, – сказало оно, и тогда Киан ускорил шаг, обогнул склон холма и оказался перед стеной огня.

Стена была круглой. Она уходила в крутую спираль из центра, в котором стояли брат и сестра Овейны – и билась в корчах охваченная пламенем лошадь Киана. Кобыла Эйды бегала кругами в стороне от огня, ржала жалобно и испуганно. Лошади Ярта видно не было. Мальчишка Овейн, позеленев от напряжения, держал перед собой вытянутые руки, сцепленные в замок, и сорванным голосом выкрикивал что-то слово за словом, не умолкая ни на миг. Эйда стояла у него за спиной, обхватив руками за пояс и ткнувшись лицом ему в плечо. Косы ее разлетелись по спине, кончики волос и подол обгорели, плащ теперь вместо серебряной тесьмы был оторочен широкой подпалиной. Надо же, подумал Киан удивленно, мальчишка в самом деле немного колдун – сумел выставить защиту, и гляди ж ты, держится. Но надолго его не хватит. Он и выставить-то ее успел лишь потому, что жеребец Киана носит клеймо Обличья уже третий год. Ловушка Кмарра, приготовленная для обличников, сразу почуяла его и накинулась сперва на лошадь, а потом уж заметила остальных. Если бы Киан шел с ними, она первым делом вцепилась бы в него. А они успели бы отбежать и смотрели бы теперь, как он корчится, сгорая заживо.

И в этом, возможно, была бы своеобразная справедливость, подумал Клирик Киан, коротко и сухо улыбаясь, и сбросил плащ.

– Ярт! – крикнул он во всю мощь своих легких, перекрывая треск пламени, вой ветра, ошалелое ржание умирающего коня и надрывные крики самого студиозуса. Тот дернулся, обернулся – и Эйда тоже обернулась. Киан вскинул в воздух раскрытые ладони.

– Не шевелись! Стой, как стоишь! Продержись еще немного! Я иду!

Тот что-то крикнул в ответ, и пульсирующая спираль огня рванулась в центр, но Ярт спохватился и успел снова замкнуть защиту. Через миг он вновь выкрикивал заклинание; его кадык ходил ходуном, по вискам катился крупный пот. Киан подошел ближе, и его обдало волной жара. Воздух в шаге впереди колебался под ударами пламени, бесновавшегося совсем рядом. Хорошо держит мальчишка, не мог не оценить Киан. Был, похоже, и впрямь старательным учеником своих мракобесов-наставников. И сам стал бы знатным чародеем, если в длинный язык его раньше не сгубил. Киан глубоко вздохнул. Дрожащий над пустошью воздух полнился запахом паленой плоти и обрывками пепла.

Он сделал еще один шаг вперед. И сказал:

– Теперь пускай!

Ярт был, похоже, слишком перепуган, чтобы соображать, а уж тем более спорить. Хороший студиозус. Послушный.

Он разомкнул – с видимым трудом – сцепленные в замок руки и умолк.

И в то же мгновение спираль пламени, будто очнувшись от дурмана, всколыхнулась, взвилась до самого неба и жадно кинулась к Киану, оплетая его дрожащими огненными нитями.

Он смотрел сквозь эти нити, пожиравшие его плоть, на Ярта и Эйду Овейнов, стоявших на клочке серой земли, где надолго теперь останется выжженный спиралью черный след. Эйда все еще стискивала пояс брата, но теперь подняла голову, и сквозь прутья огненной клетки Киан смотрел в ее лицо, подернутое дымкой раскаленного воздуха, – словно он был зверь, на которого она пришла поглазеть в ярмарочный балаган. Заговоренное Кмаррово пламя оплело его с ног до головы, примериваясь, выискивая свою добычу, – и впилось в грудь, как голодная пиявка. В долю мгновения оно выжгло, сожрало лик Обличья на его коже и, захлебнувшись от удовольствия, приостановилось, чтобы перевести дух и вгрызться снова. Это было мгновение, которое следовало использовать. Но прежде чем сделать это и выйти из огненной спирали, Киан еще постоял внутри алого вихря, глядя в ярко-синие блестящие глаза, пылающий в огне, голый, свободный, постоял, украв у своего хозяина этот один-единственный миг, когда он мог снова быть собой и смотреть на нее так, как когда-то.

Потом он сплел непослушные пальцы узлом, как его учили Святейшие Отцы, сказал четыре слова на запрещенном языке и вышел из своей огненной тюрьмы.

И огонь погас, ворча, облизываясь, довольный уже тем, чем удалось полакомиться.

Киан постоял на ногах еще секунду-другую. Потом рухнул замертво.

Ярт Овейн стоял, растопырив руки и разинув рот, во все глаза пялясь туда, где только что было это страшное незнакомое колдовство – и вдруг сгинуло, оставив изуродованный лошадиный труп и обгоревшего, едва живого человека.

– Эйда! – крикнул он, очнувшись, когда его сестра вдруг резко отпустила его и бросилась вперед. Она упала на колени в грязь и золу, схватила в ладони лицо Клирика, который шел за ними, чтобы схватить и отвести на смерть, и стала звать его, кричать, трясти, бить по темным от щетины щекам, целовать в покрытые копотью губы, пока его веки не дрогнули и он не открыл глаза.