Пастыри. Последнее желание - Сергей Волков

Митя отошел от ящика с артефактусом, и вдруг поймал себя на мысли, что совершенно успокоился.

– А где вы путешествовали? – спросил он у графа, погрузившегося в размышления.

Вздрогнув, Торлецкий бережно закрыл крышку ящика, повернулся к Мите:

– Я, без преувеличения, объездил весь свет! В поисках ответов на терзавшие меня вопросы я побывал и у тибетских лам, и у старцев в уединенных скитах, затерянных в сибирских горах… Америка, Азия, Африка… Сотни встреч, сотни бесед, сотни вопросов – и ни одного ответа!

И повсюду за мной, словно злой рок, катилась волна ужасных событий, вызванных катастрофой, случившейся с нашим Отечеством.

Войны, революции, мятежи… Это жуткое оружие, которое люди принялись изобретать с увлеченностью маньяков, помешанных на смертоубийстве… Смерть шла за мной по пятам! Она собирала обильную жатву, но никогда не приходила ко мне. Это ужасно!

В трескучие морозы зимы сорок первого года, когда бронированные армады германцев стояли в двадцати верстах от Москвы, я вступил в ополчение, дабы с честью отдать Родине свой главный долг. И что же?! Из нашей дивизии в живых осталось менее сотни человек – все израненные, изможденные, а на вашем покорном слуге не было ни единой царапины!

Потом была Победа сорок пятого, и я, отслужив Отечеству, вновь пустился в странствия, и вновь там, где я оказывался, гремели выстрелы и лилась кровь. То, что вы, пардон, ваши родители и их современники называли освободительными движениями… Туземцы, вооруженные автоматическим оружием, артиллерией и авиацией, – это кошмар, который и не снился художникам-баталистам. Сударь, вы видели полотно Верещагина «Апофеоз войны»?

Митя кивнул. В прошлом году их класс водили в Третьяковку, и он хорошо запомнил эту жуткую картину – гора черепов и черные вороны в зловещем небе…

– Так вот! – продолжил граф с непонятным оживлением. – Нечто подобное мне довелось лицезреть в реальности.

Со временем я понял всю тщетность моих исканий. Кроме того, несмотря на бессмертие, тело мое менялось – иссушились кожные покровы, в зубах, ногтях и белках глаз накопился фосфор, который светится в темноте…

Торлецкий замолчал, запахнул полы халата, повернулся к Мите:

– Впрочем, довольно обо мне! Расскажите лучше, кто вы и как сюда попали. У меня в последние годы – пост-пе-рес-тро-еч-ный период, да? – было мало собеседников…

Мите вдруг стало стыдно. Вон граф все о себе рассказал, да такое, чего вообще никому не говорят, а он даже не представился…

Выпрямившись, Митя сказал:

– Н у, это… Меня зовут…

От этого детского лепета стало еще стыднее. «Да что я, как первоклассник!» – разозлился на себя Митя и громко отчеканил:

– Дмитрий Карлович Филиппов! Ученик восьмого класса.

И, подобно графу, сопроводил свои слова резким кивком головы, мол, честь имею.

– О, так вы – гимназист! – улыбнулся граф и тут же поправился. – Я хотел сказать: школьник… А как вам удалось отыскать вход в мои подземелья? Не клад ли, часом, вы искали?

– Нет, что вы… Я… Цветок вот… – Митя вновь начал мямлить и вдруг понял – сейчас он расскажет бессмертному графу все: и про Теплякову, и про Мишгана, и про венерин башмачок…

…Когда Митя замолчал, граф, на протяжении всего рассказа хмуривший брови, топнул ногой:

– Ну, это возмутительно! Я считал себя в курсе происходящего, но не мог и вообразить, что в современных гимназиях… школах… процветает настоящий бандитизм. Безобразие! Что же ваши педагоги? Попечители? Куда смотрят инспекторы из Министерства образования?

– Я… Я не знаю… – развел руками Митя, с трудом пытаясь вспомнить, кто такие попечители и инспекторы. – Ну, учителям это не надо, у них зарплата маленькая… Мама говорит: удивительно, как они вообще не бросают школу.

– Несчастная страна, несчастное время… – граф взялся за голову и принялся нервно расхаживать по комнате. – И во всем этом виноват я! Я! Господи, какое это наказание – жить вечно и каждый миг испытывать вину за прожитое…

– Не расстраивайтесь! – попробовал Митя утешить графа. – Ну вы-то тут при чем? У нас же этот… переходный период…

– Нет! – вдруг скрипуче выкрикнул граф. – Я этого так не оставлю. Помочь всей России не в моих силах, но вам, вам, Дмитрий Карлович, я помогу обязательно!

– Эт-то как?.. – озадаченно посмотрел на раскипятившегося графа Митя.

Тот вонзил пылающий зеленым ноготь в заплесневелый потолок и выдал:

– Дуэль! Этого мерзавца необходимо проучить, поэтому – дуэль! Учитывая ваш юный возраст – без оружия, так сказать, на кулачках, но по всем правилам дуэльного кодекса!

«Ага… – подумал Митя, представив, как Дыня с Тыквой держат его, Иголкин пинает сзади по спине, а Мишган бьет кулаками в лицо. – Дуэль – это здорово. Но лучше все же с оружием. Р-раз! – и Мишаган насквозь…»

И тут же Митя понял: убить человека он не сможет. Ни за что, пусть даже этот человек – Мишган Калачов.

Граф, заметив на Митином лице сомнение, понизил голос:

– Э-э-э? Дмитрий Карлович, вы, как я понимаю, отнюдь не воинствующий субъект, ведь так? С большим удовольствием окажу вам услугу, обучив нескольким весьма эффективным приемам английского бокса и созданной нашими соотечественниками Спиридоновым и Ощепковым борьбы самбо…

– Да не, не надо… – грустно покачал головой Митя. – Их все равно пятеро будет. Не смогу я…

– Пятеро?! – вскричал граф, потрясая костлявыми руками. – Ну уж нет! В таком случае я иду с вами, сударь! Посмотрим, чья возьмет…

Тут уже настала Митина очередь кричать и махать руками:

– Да куда пойдем-то? Что вы не в свое дело… У него, у Мишгана, братан… Сам Калач! Он же бандит, этот, как его… пахан, у него и пистолет есть!

Удивленно уставившийся на вопящего Митю граф при слове «пистолет» хищно оскалился, пошарил на полу и торжествующе воздел руку с револьвером, покрытым опушкой из пыли («Так вот обо что я споткнулся!» – догадался Митя):

– Вот! «Смит-и-Вессон», русская модель, стоял на вооружении жандармского корпуса. Я из него пытался… Впрочем, неважно. У меня есть и другое оружие, но и это – еще вполне ничего. Смазать, перезарядить – и хоть сейчас в бой. Зло, Дмитрий Карлович, обязательно должно быть наказано. Надаем по шеям вашему обидчику и его миньонам, а если вмешается этот разбойник, его старший брат, окоротим и его, да-с! И по шеям, непременно по шеям…

Домой Митя вернулся поздно, опоздав к ужину. Мама поворчала на него, пообещав обо всем рассказать отцу, когда тот приедет из командировки. Потом, усадив сына за стол, она села напротив, подперла голову рукой и, наблюдая, как Митя с аппетитом уминает котлеты с жареной картошкой, сказала: