Синий краб - Владислав Крапивин

Медленно-медленно открывал глаза Валерка. Сердце у него билось редкими сильными толчками. Он был уверен, что ему просто показалось. Но, протянув руку, он почувствовал под ладонью густую собачью шерсть.

— Рик, — тихо сказал он, — ты пришёл все-таки. хорошая моя собака.

Потом он подтащил велосипед, крутнул переднее колесо и направил на собаку свет фонарика. Рик лежал на боку и старался приподнять морду. На голове у него виднелась кровавая полоса, одно ухо было надорвано, а правая передняя лапа перебита. Смутно белели сухожилия. Валерка вздрогнул и зажмурился.

Но он заставил себя открыть глаза и осмотреть раны. Потом, оторвав от рубашки полосу, стал перевязывать лапу. Было трудно бинтовать. Приходилось всё время крутить колесо, чтобы не гас фонарь. Валерка все-таки туго обмотал перебитую лапу собаки и хотел забинтовать голову. Но тут Рик стал тихо взвизгивать и даже слабо огрызнулся.

— Ладно уж, — сказал Валерка. — И как ты добрался до меня, бедняга?.. И как мы доберемся домой?

Было ясно, что на велосипеде им не добраться.

Валерка очень устал. С минуту он сидел, закрыв глаза, потом поднялся и затащил велосипед в густой кустарник.

Луна уже скатилась к самым верхушкам елей на другом берегу реки. Небо очистилось от облаков, и ярче стали звезды. Густой негромкий гудок растолкал тишину. Из-за поворота показались пароходные огни, Валерка подождал, проводил взглядом уходящий пароход, поднял Рика и выбрался на дорогу.

Он не знал, сколько времени шёл. Помнил только, что дорога была пуста, а низкие звёзды над ней медленно раскачивались. Качались и тёмные берёзы, качались, не сгибая стволов и не шевеля ветвями. Валерка нёс Ричарда, как охапку дров, на согнутых руках. Голова собаки лежала у него на плече. Усталости в руках он не чувствовал. Руки просто сильно болели, но это было лучше, чем усталость. Боль Валерка ещё мог выдержать.

Ныла спина, потому что приходилось шагать, откинувшись назад. Но хуже всего была тошнота, подкатывающаяся к горлу. Она не проходила даже тогда, когда Валерка садился отдохнуть. А отдыхал он часто.

Показались редкие огни города. Они тоже качались, но не так сильно, как звёзды. Потом вдоль шоссе потянулись дома с тёмными окнами. Валерка сначала не заметил их. Только увидев освещённый переулок, он понял, что шагать осталось совсем немного.

Улицы были так же пустынны, как дорога. До самого дома Валерка не встретил ни одного человека. Он вошёл во двор, толкнул ногой дверь сарая и, осторожно ступая в темноте, пробрался к месту, где раньше стоял велосипед.

Валерке казалось, что руки уже одеревенели и не разогнутся. Но едва он решил положить Рика на пол, как руки опустились, словно перебитые, и собака, слабо взвизгнув, ударилась о доски.

Валерка принёс воды в консервной банке, но Рик не стал пить. Мальчик наклонился над ним.

— Нахлебался воды, — сказал он. — А кто тебя заставлял прыгать с катера?

Он стянул рубашку, свернул и осторожно подложил под голову собаки. Всё равно рубашка уже никуда не годилась.

— Ладно уж, — сказал Валерка. — Спи, Рик. Утром мы что-нибудь придумаем.

Утро было близко. Луна давно спряталась, и на востоке уже плавала в небе предрассветная синева. Налетел свежий ветерок и, вздрогнув, зашелестел тополь. Валерка вновь почувствовал сильную тошноту. Он пробрался в дом, разделся и лёг. На минуту радость, что Рик спасён, пробилась сквозь усталость, и мальчик улыбнулся. Но тут кровать мягко качнулась и, плавно кружась, стала опускаться в тёмную глубину.

Проснулся Валерка рано. Руки и ноги у него гудели, но голова уже не кружилась. Он быстро встал. Мама еще спала. Валерка взял на кухне кусок хлеба с колбасой и пошёл в сарай.

Рик был на старом месте, даже голова его лежала на рубашке, как раньше. Валерка подошёл ближе и увидел, что не нужно было нести хлеб. Зубы Ричарда были слегка оскалены и открытые глаза подёрнуты мутной пленкой. Валерка положил кусок и сел на пол рядом с собакой.

Солнечные лучи узкими полосками пробивались сквозь дощатую дверь. Они скользили по серой шерсти Ричарда, и шерстинки вспыхивали крошечными искрами.

Несколько минут Валерка сидел неподвижно. Потом он осторожно погладил мёртвую собаку и вышел из сарая. Может быть, ему снова хотелось заплакать, но он не стал. Он знал, что сделал всё, что мог.

Не заходя домой, Валерка пошёл к Павлику. Тот уже не спал.

— Надо съездить за моим велосипедом, — сказал Валерка. — Я — на багажнике, ты — крутить. Я всё расскажу потом. по дороге.

Он был рад, что Павлик понимает его с полуслова. Говорить не хотелось.

Когда они были совсем близко от леса, Валерка тронул Павлика за плечо, и тот остановил велосипед.

— Слышишь? — спросил Валерка, соскакивая с багажника. — Это с Севера.

За лесом нарастал рокот мотора, нарастал быстро и уверенно. Валеркино сердце вдруг заколотилось торопливо и сбивчиво. Он не забыл про недавнее письмо, но с нетерпением ждал, когда из-за березовых вершин покажется низко идущий самолет.

Ждал, почему-то убеждённый, что на этот раз не ошибся.

1960 г.

Минное заграждение

Влажный юго-западный ветер за несколько дней согнал с горных склонов серый тающий снег. Сейчас его нет даже в ложбинках. Вместо снега там стоят маленькие синие озера. В них плавают желтые солнечные облака и чуть заметно качают вершинами перевернутые сосны.

Между озерами, между соснами и теплыми камнями проходит государственная граница. Она отмечена флажками. Много бумажных флажков осталось после недавней спартакиады. Они пачками лежат под деревьями в серой прошлогодней траве. Подмокли немного, но для дела годятся: красными флажками со значком спартакиады отмечена граница, синими — с эмблемой «Труда» — минные поля. Минных полей много, и попадать на них нельзя.

Сашка лежит между маленьких сосенок. Он держит под рукой вырезанный из доски автомат, и прижимает к земле пограничную дворнягу Куцего, которую сегодня переименовали в Дозора. Сашка и Дозор ждут нападения дикой вражеской конницы. Она рыщет где-то в лесу по ту сторону границы.

Солнце уже высоко, оно припекает спину часового. Надо бы снять тужурку, но могут заметить, как он возится в своей засаде. Поколебавшись, Сашка всё же переворачивается на бок и начинает отстёгивать пуговицы. Дозор рад. Освободившись, он мчится от хозяина. Его совсем не интересует охрана границ.

— Дозор! Куцый! Дезертир несчастный! — громко шипит вслед ему Сашка. Потом хватает автомат и мчится за сбежавшей собакой. Если не поймать, выдаст «дезертир» пограничный пост.

К счастью, Куцый учуял что-то, остановился и, шумно втягивая воздух, старается подковырнуть носом замшелый камень. Сашка хочет ухватить пса за загривок и вдруг останавливается. Среди плоских камней, серой прошлогодней травы и сухой бурой хвои он видит желтоватый цветок с пушистыми лепестками. А потом замечает второй, подальше, и третий, у самого своего ботинка. Сашка садится на корточки, осторожно проводит пальцем по мягким лепесткам и, оглянувшись, замечает на поляне ещё несколько подснежников…

Из-за деревьев слышатся голоса. «Дикая конница» бродит совсем неподалёку, ищет место, где можно обойти часовых. Может быть, она здесь захочет перейти границу?

Ветер пробрался между коричневых стволов, качнул сухие стебли, шевельнул желтоватые лепестки подснежников. Маленькие цветы, надави такой каблуком — и всё.

Пригибаясь, чтоб не заметили, собрал Сашка пучок синих флажков и огородил ими полянку…

Потом он ухватил за шиворот зазевавшегося Дозора, и оба они покинули новое минное поле.

Снова Сашка лежит за молодыми сосенками и вслушивается в далекие крики вражеских кавалеристов… Высоко, в очень синем небе плывут с юго-запада наполненные солнцем облака. Негромко стуча мотором, опускается к аэродрому маленький ПО-2. Коричневая бабочка рывками пролетает невысоко над землёй.

На «границе» спокойно…

1960 г.

Костёр

Густели темно-синие сумерки. Луна, похожая на щит из красной меди, поднималась над заросшим прудом. На другом берегу, касаясь черными кронами редких зеленых звезд, стояли одинокие сосны, а за ними светились окна заводского поселка. На листьях кустарника метались отблески костра.

А в кустах сидели Димка, Владик и Вовка. У них была задача: поймать того, кто разжигал костер. С ребятами соседней улицы у них была война, и мальчишка, возившийся у костра, мог быть только часовым передового поста противника.

— Пора, — сказал командир Димка. Шнурок висевшего на шее автомата натирал ему кожу, а рукоятка деревянного кинжала, засунутого за резинку трусов, больно уперлась в живот.

Ребята выбрались из кустов и подкрались к костру. Но «часовой» не думал ни бежать, ни сопротивляться. Он подбрасывал в костер щепки, потом хватал лежащий рядом альбом и кисточку и быстро бросал на бумагу мазки красок. На пуговице рубашки у него висел включенный фонарик. Мальчишки узнали Альку Ершова из четвертого «В».