Апостолы судьбы - Евгения Михайлова

Нина не появилась, когда он заваривал себе чай на кухне, курил, хотя он видел, что за плотно закрытой дверью ее комнаты горит свет. Он вздохнул и направился к этой двери. Она читала, лежа на кровати, которая за последние годы их жизни приобрела совершенно девичий вид: белоснежное белье с кружевами, маленькие атласные подушечки пастельных тонов. Нина была в шелковой бледно-розовой ночной рубашке, которая застегивалась почти у подбородка. Константин Николаевич придвинул стул, сел на краешек, как в гостях, и подождал, пока жена дочитает страницу и поднимет на него холодный взгляд.

— Я увидел, что ты не спишь. Нам не о чем поговорить, Нина?

— Ты что-то еще придумал?

— Интересная постановка вопроса. Никогда не считал себя большим придумщиком. Но твое мнение мне небезразлично. Может, наконец, выясним, чем же я тебе так досаждаю? Что я сделал?

— Ты все сделал. И прекрасно это знаешь. Ты лишил меня сына, внуков, нормальной семьи.

— Ну, что ж. Ты точно обозначила тему. Я как раз хотел спросить: почему ты не едешь к Ване в Америку? Он тебя не зовет?

— Представь себе, зовет.

— И что же тебе мешает? Здесь тебя, как мы оба знаем, ничто не держит.

— Я не хочу об этом говорить.

— Зато я хочу. Ниночка, неужели ты ждешь моей смерти, чтобы убедиться в том, что квартира достанется Ване? Можешь даже не отвечать. Это риторический вопрос. Я очень виноват в том, что не решил его раньше. Просто некогда было об этом подумать. Прости. У тебя, видимо, есть знакомые нотариусы, адвокаты. Договорись, пожалуйста, прямо завтра, чтобы они подготовили договор дарения. Ты станешь владелицей квартиры и распорядишься ею, как считаешь нужным.

— Хорошо.

— А потом нам, видимо, придется пройти через неприятную формальность: развод. После него я выпишусь.

— Куда?

— На дачу, если ты не возражаешь. Завещание напишу на внуков.

Константин Николаевич тяжело поднялся и вдруг порывисто взял сухую руку жены.

— Ты не была со мной счастлива, дорогая. Возможно, никогда. Знаешь, я вчера искал щетку для обуви. Рылся в старом шкафчике, где у нас свалено всякое барахло. Я нашел там наш первый семейный альбом. Мы такие молодые. Ты — ослепительно красивая. Крошечный Ваня у тебя на руках. Ты постоянно все раскладываешь по своим местам. Как же нужно возненавидеть нашу жизнь, чтобы сунуть в мусор первый семейный альбом! Я виноват. Я очень виноват в том, что заговорил о разводе только сегодня, а не тогда, когда ты могла сделать другой выбор. Впрочем, ты все еще хороша собой.

Он поцеловал ее руку и быстро вышел. Нина Ивановна долго смотрела на дверь, закрытую мужем. Затем выключила настольную лампу. Спрятала лицо в подушку. И лишь через несколько часов она издала горестный стон. Он виноват. А я? Что с ним сделала я?

Дмитрий подошел к столу Анжелы и положил ладонь на ее плечо. Она, не поднимая глаз от бумаг, прижалась щекой к его руке.

— Ты освободился? Подождешь? Мне нужно буквально полчаса.

— Анжела, мы не сможем сегодня никуда поехать.

— Да? — Она подняла голову и внимательно посмотрела на него. — В таком случае нам надо поработать еще час, и все разойдутся.

— Черт, как трудно это сделать. Петру твоему я уже сказал, а тебе никак не мог.

— О чем ты?

— Я ухожу из фирмы. Как говорится, в связи с переходом на другую работу.

— Вот как? И давно ты это решил?

— Не очень. Но решил.

— Это связано с нами?

— Не знаю даже, честно признаюсь.

— Попробуй еще честнее. Я тебя не устраиваю как партнерша?

— Меня не устраивает твой лексикон. Ты не партнерша. Ты для меня достаточно близкий человек, желанная женщина. Просто, по-моему, не стоит ждать фазы взаимной усталости, что ли. Пусть…

— Пусть все останется прекрасным воспоминанием, ты это хотел сказать? Какая дешевка. Сам не слышишь?

— Нам трудно разговаривать. Вообще-то мы ведь и не разговаривали ни о чем серьезном никогда. Не выясняли отношений.

— Не думала, что ты из числа тех жалких мужчин, которым это требуется.

— Анжела, не напрягайся. Не хватало нам еще обижать друг друга на прощание.

— На прощание? То есть мы будем жить в одном городе и никогда больше не увидимся?

— Почему…

— Не надо. Все ясно. Я жалею лишь, что не почувствовала все за пять минут до того, как ты начал говорить, и не покончила со всем сама.

— Да, конечно. Ты все должна делать сама. Можешь выгнать меня сейчас, если тебе так будет легче. Скажи: пошел вон!

— Пошел вон. Убирайся. Я ненавижу тебя. Потому что я тебя люблю.

— О боже! Это самое страшное, что ты могла мне сказать. Я ничего не могу изменить.

Он быстро вышел из кабинета и с ужасом услышал сдавленные рыдания за дверью. Он почти добежал до своей машины и долго справлялся с дрожью в руках.

Глава 19

Дина опустилась на теплый пол у камина рядом с Катей.

— Тебе хорошо?

— Очень.

— Наконец-то, — выдохнула Дина. — Как долго я этого ждала. К тебе вернулась гармония, в которой ты и должна пребывать, как совершенное существо. Скажи, тебе уже настолько хорошо, чтобы помочь тому, кому плохо?

— Сюда едет Игорь?

— Не только он. Алена везет его и твою подругу Валю с мужем. Но если ты не хочешь их видеть, я позвоню, и все вернутся домой. До лучшего момента.

— Ты что! — Катины глаза повлажнели. — Мне здесь так уютно и тепло. Константин Николаевич просто заласкал мою душу, как озябшего котенка. Но я не могу ему признаться, что ужасно затосковала по Игорю. Мы не можем жить отдельно. И по Вале соскучилась. Я была у нее дома. Она заболела. Кстати, твой Сергей случайно с ними не едет?

— Я не поняла, почему это кстати, но он едет, правда, сам по себе. Мы решили собраться, если ты не будешь против, и отметить начало нового периода твоей и, стало быть, нашей жизни.

— Вы еще так отмечаете завершение очередного расследования. Диночка, я кое-что поняла сама. В больницу приезжал весь перевернутый Дима, муж Вали, они таинственно шептались с Константином Николаевичем, задавали мне странные вопросы. Что-то не то произошло с Валей, а главное — этот гриф секретности в твоих глазах. Полагаю, именно моей историей вы с Сер геем в последнее время и занимались. Так вот. Я хочу, чтобы мы все на этом остановились, пошли не вперед, а назад. Туда, где было все хорошо. Я тебя просто умоляю. Не нужно никаких разоблачений, припираний к стенке, очных ставок. Давайте все забудем, нам надо просто жить и согревать друг друга. Ты согласна? Я тебя не обидела?

— Нет, — серьезно ответила Дина. — Тебя необходимо беречь и слушаться, потому что ты редкий человеческий экземпляр, считающий, что можно вернуться туда, где было хорошо. И, кто знает, может, в этом единственном случае этот ход окажется удачным.

— Пошли чего-нибудь приготовим на всю ораву? — просияла Катя.

— Ничего не нужно. Алена наверняка тащит чертову уйму корзин. Я только хотела спросить. Ты вернешься сегодня с Игорем домой? Это не станет слишком большим ударом для профессора?

— Даже если мы уедем, завтра я обязательно приеду к Санта-Клаусу. Он мой родной человек.

В тот вечер собаки, перепробовавшие все блюда, видели только одного грустного человека. Алена через каждый час выходила в сад покурить. Когда она в очередной раз села на скамейку, поеживаясь от холода, Топаз лег у ее ног, а Чарли положил ей на колени свою любимую резиновую курицу.

— Вот такие дела, собаки, — доверительно сообщила Алена. — Здесь столько умных людей, а все понимаете только вы.

Петр Равников поправил белоснежные манжеты и подошел к своей подзащитной. Она тревожно подняла к нему лицо с провалами глаз, заострившимся носом, сухими губами.

— Как вы себя чувствуете, Галина Петровна?

— Я?

— Понятно. Постарайтесь судью ни о чем не переспрашивать. Это очень нервная публика. Если что-то не поймете, спросите у меня.

— Я спрошу.

— Теперь о главном. Смотрим только на меня. Если я делаю так, — Равников опять поправил свои манжеты, — надо заплакать, застонать, закрыть лицо руками. Что получится. Значит, мне нужна пауза. Вы сможете?

— Я только это и смогу.

— Молодец. Я считаю, что вы к своей защите готовы. И все же еще один совет. Прокурора не слушаем. Когда начнут читать экспертизу, отвлекаемся, мечтаем о чем угодно.

— О чем?

— О том, что я для вас приготовил.

— Ой!

— Ничего страшного. Все будет хорошо.

— А если вы так не сделаете и я заплачу?

— Сколько угодно. Но силы нужно поберечь, чтобы заседание не перенесли. Вот вам валидол. Держите постоянно под языком. Захотите воды, просите прямо во время заседания.

Когда вышел судья в мантии и другие люди, все поплыло перед глазами Галины. Она изо всех сил сжала ладони, чтобы почувствовать боль. Потом затравленно взглянула сначала на манжеты Равникова, затем ему в лицо. Он чуть заметно кивнул. Заседание началось. Если бы Галина Петровна могла заткнуть уши во время чтения обвинительного заключения, она бы это выдержала. Но жестокие слова проникали к ней в мозг, как стальные прутья. Равников сделал знак судье, налил стакан воды, дал подзащитной и крепко сжал ее руку, обхватившую стакан. «Не слушаем», — тихо произнес он, не открывая рта.