Я Береза, как слышите меня - Анна Тимофеева-Егорова

Тревога за жизнь товарища подсказала Потанину поскорей приземлиться и оказать ему помощь. И он посадил машину тут же, в поле. Но помощь уже не понадобилась. Белов был мертв...

Горе кольнуло Николая в самое сердце. Он в каком-то забытье снял с себя кожанку, свернул ее в несколько раз и стал подкладывать, как подушку под голову погибшего друга.

- Вот так тебе будет помягче, - приговаривал Потанин и беззвучно плакал...

В те тяжелые дни нашего отступления недалеко от Новочеркасска к нам пристал лет трех малыш. В одной рубашонке, грязный, изголодавшийся, весь в ссадинах, он ничего не мог сказать, кроме слова "мама", которую звал беспрестанно, да своего имени - Илюша. Плакать Илюша уже не мог, а только надсадно всхлипывал. Подошедшие бойцы рассказали нам, что недавно немецкими самолетами был разбит обоз с беженцами и что они видели этого мальчика около убитой матери. А потом, когда фашистские стервятники налетели еще раз, все бросились в разные стороны, побежал, видимо, и малыш - и так спасся.

Мы не знали, что же с ним делать, куда пристроить. Надо было улетать, а Илюша ухватился за мою шею, и, кажется, никакая сила уже не могла оторвать его от меня. Я решила тогда взять малыша с собой.

- Ты что, с ума сошла?

- Ребенку нужен уход. Что ты можешь дать ему?

- Где мы теперь остановимся, знаешь? - налетели пилоты.

Тогда я еще крепче прижала к себе Илюшу и побежала к станице. Навстречу попалась старая женщина с палочкой. Прикрыв ладонью глаза, она долго всматривалась в ребенка, а потом заплакала, запричитала :

- Илюшенька, внучок мой!..

Я передала малыша старухе и в слезах бросилась к своему самолету. И стало мне тогда вдруг так невыносимо больно, так обидно за все: и за этого сиротливого Илюшку- сколько их было на дорогах войны! - и за уходящие годы, за себя... Я так любила детей, так хотелось иметь свою большую семью - много маленьких озорных мальчишек, вихрастых девчонок...

Война перечеркнула, разрушила все мечты. Мне часто вспоминался Виктор Кутов. Вот уже пять месяцев от него не было никаких вестей. Он воевал где-то на Северо-Западном фронте. В минуты, когда я оставалась со своими мыслями наедине, тяжелым камнем давило: да жив ли ?.. Письма не идут - это полевая почта виновата. Но я потерплю, я непременно дождусь... В такие минуты сквозь слезы я ругала себя, что до войны была такой дурой: ведь давно, еще с Метростроя, до самозабвения люблю Виктора, а ни разу ему об этом не сказала. Почему?..

"Ты любишь меня?" - спрашивал он на свиданиях, а я только смеялась: "Еще чего! Конечно, нет!" - "Поцелуй на прощание." "Выдумал. Целуй сам, если надо... " - "Любит! Любит!" - звонко кричал Виктор и кружил, кружил меня вихрем, крепко держа меня за руки...

В эскадрилье связи ко мне все - и пилоты, и механики - относились хорошо. Находились и "женихи", но я как-то ухитрялась разговаривать с ними не наедине, а среди людей - так было легче отбить "атаку", дать понять, что любви не получится. Трудновато, конечно, женщине одной среди мужского коллектива. Порой, так хотелось с кем-то просто поговорить по душам. Но все-то сдерживало, все усмиряло одно суровое слово - война...

Приказ НКО No 227 или "Ни шагу назад!"

Под Черкасск мы прилетели на заранее обусловленную площадку, но там не оказалось ни штаба, ни столовой, ни горючего. Наш наземный эшелон, в связи с тем, что прямой путь на Грозный был захвачен противником, двигался какой-то долгой дорогой - через Майкоп, Туапсе, Кутаиси, Тбилиси, Орджоникидзе... Командиром наземного эшелона был назначен старший лейтенант Листаревич, комиссаром - лейтенант Иркутский. Выехали они 18 августа 1942 года - как раз в День Воздушного Флота, но нам в то тяжкое время отступления было не до праздника. А догнала эскадрилью наша "база" только 30 октября, когда штаб фронта стоял уже в Грозном.

Так что приземлились мы, включили моторы, собрались около самолета заместителя командира эскадрильи Пенькова и стали думать, как же быть дальше.

Глядим, из селения, неподалеку от которого сели, идет пожилая женщина. Поздоровалась, посмотрела на нас и говорит:

- А кушать-то у вас есть что, может, вы голодные?

Не услышав ответа, прямо и предложила:

- Я сегодня борща наварила ведерный чугун. Как знала, что прилетите. У меня ведь сынок летчик, только вот давно нет от него писем... - Она зашмыгала носом, утираясь подолом широкой кофты.

После вкусного обеда мы решили слить со всех машин оставшийся бензин и лететь на поиск наших тылов. Я полетела с Черкасовым. И снова под крылом земля, окутанная дымом, горящие дома, горящие неубранные хлеб, кукуруза, подсолнечник. На повозках и пешие -с узлами, коровами на поводках, - движутся люди. Больно смотреть. А еще больнее то, что ничем-то не можешь помочь им.

Только через несколько дней где-то под Пятигорском мы наконец нашли свой штаб. Здесь нам зачитали приказ НКО No 227, жесткий приказ войскам, смысл которого сводился к одному: "Ни шагу назад!.."

Как правило, номера приказов помнили только штабисты. А вот этот, 227-й спроси и сейчас любого фронтовика! - назовет каждый. В нем говорилось, что нам надо до последней капли крови защищать каждую позицию, каждый метр нашей земли. Осуждались те, кто считал, что территория Советского Союза большая и что можно и дальше отступать в глубь страны, до выгодных для обороны рубежей. Приказ обязывал объявить решительную борьбу трусам, паникерам, нарушителям дисциплины. Выполнить требование - значит спасти Родину, победить врага.

Организованные заградительные отряды в войсках сделали много хорошего по выполнению приказа, но случались и курьезы.

Между Пятигорском и Нальчиком фашисты опять сбили самолет Сережи Спирина, летавшего на поиски 17-го казачьего кавалерийского корпуса. Стояла августовская жара и летчик полетел на задание в одном легком комбинезоне, оставив свое обмундирование с документами на аэродроме. Его сбили, самолет сгорел, пострадал и летчик.

Стрельба на земле не давала никакой возможности поднять головы. Спирин полз. Когда добрался до своих, то его тут же арестовали, как дезертира. Чтобы он ни говорил в свое оправдание ему не верили. К счастью, летчика опознал офицер связи фронта, с которым Спирин много раз летал в войска. Суд скорый был отложен, а за Сергеем выехал комиссар Рябов с подтверждением и документами.

Линия фронта менялась в день по несколько раз. Нам приходилось летать по всему Северному Кавказу. Танковые соединения врага уже форсировали Кубань в районе Армавира, овладели Майкопом, Краснодаром. Немцы заняли почти все горные перевалы, захватили Моздок, небольшие плацдармы на правом берегу Терека.

Нам трудно было разобраться в обстановке отступления, которая сложилась осенью 1942 года на Северном Кавказе.