Пациентка - Родриго Кортес

— Отстань, а… — попросила Нэнси, и вдруг ее как прошибло: — Что ты сказал?!

— Ну, это… Бергману… о том, что… кассета у тебя… в общем.

Нэнси похолодела. Она торопливо сгребла деньги и бумагу обратно в сумочку, сунула сумочку в корзину для белья и щелкнула задвижкой.

— Но зачем?! Зачем тебе это?!

Джимми попытался приосаниться, но посмотреть в глаза так и не сумел.

— Ну… ты же понимаешь, как это серьезно… Висенте, Карлос — это же не мальчишки… а тут еще ты… я не мог тобой рисковать.

Нэнси покачала головой и вдруг не выдержала и расплакалась.

— Да, черт с ними со всеми, Джимми! Мне не с Висенте жить и не с Карлосом, а с тобой… Ты это хоть понимаешь?!

Джимми пожал плечами, переступил с ноги на ногу, и Нэнси вдруг поняла, что он никогда уже не посмотрит ей в глаза так, как раньше, — открыто и свободно.

Вернувшись в Хьюстон, редактор первым делом вызвал к себе Марвина Гесселя.

— Кассету вернуть пока не удалось, но дело наклевывается интересное. Молодец, — сразу отметил он.

Марвин приосанился.

— А потому ты поедешь назад и будешь торчать там до тех пор, пока что-нибудь не случится.

Марвин сразу же приуныл и опустил плечи. Ехать в эту дыру не хотелось.

— А что должно случиться?

Редактор улыбнулся.

— Ты хоть знаешь, кто там за мэром стоит?

Марвин пожал плечами; этого он не знал.

— А то, что у них там война уже вовсю с колумбийцами идет?

Марвин хмыкнул. То, что от колумбийцев повсюду одни хлопоты, было и так ясно, но чтобы война?..

— Короче, — подытожил редактор и хлопнул широкой ладонью по столу. — Поезжай и карауль. Хоть до второго пришествия. Если тебе повезет… — Редактор широко улыбнулся и тут же поправился: — Если нам с тобой повезет… займешь место руководителя службы новостей.

Марвина прошиб холодный пот. Он ждал этого предложения уже полгода.

— Все, — кивнул он. — Еду.

В считанные часы Бергман поставил на уши весь город. Он уже получил от экспертов хорошо сохранившийся на самом краю газона у дома сержанта Лестер отпечаток протекторов, и теперь вся дорожная полиция, все патрульные, в общем — все, кого только можно было привлечь, искали белый старый автофургон. На видеозаписи он был виден лишь чуть-чуть — самая крыша, но чтобы составить общее впечатление, этого вполне хватало.

И результат был. Уже на вторые сутки дорожники выдали ему довольно подробный перечень из девяти машин этого класса и цвета. Понятно, что часть из них Бергман сразу же отбросил. Два новеньких автофургона, принадлежащих местной почте, были слишком новы и еще буквально сверкали своей стерильной, девственной красотой. Еще четыре автофургона ребята из дорожной полиции мгновенно проверили и тут же выдали рапорт — рисунок протекторов иной. Итого оставалось проверить три.

Вот за них-то Бергман и взялся. Один принадлежал колумбийцу, а второй парню с севера, с месяц как работающему на итальянской автозаправке. И снова — прокол! Машина заправщика оказалась чиста, а колумбиец с неделю как уехал к родне в соседний штат — на свадьбу, а значит, в нападении на Роуз Лестер никак участвовать не мог.

Оставалась одна машина — не новая, но принадлежавшая солидному, хорошо известному в городе человеку. С замирающим сердцем Бергман послал людей снимать отпечатки протекторов, но не прошло и четверти часа, как в его кабинет вошел Шеридан с бумажным пакетом в руках.

— Посмотрите, пожалуйста, сэр.

Бергман заглянул в пакет, и остатки волос на его голове поднялись дыбом: внутри лежало обгоревшее сломанное шило — точно такое, каким били в живот Роуз.

— Где взял? — мгновенно охрипшим голосом спросил он.

— Пожарные нашли — неподалеку от автосвалки. Там он и все четыре покрышки спалил — чуть вся свалка не занялась.

Бергман схватился за голову.

— Боже мой! Телевидение! Говорил же этим недоноскам: никакой информации!

Он проиграл неведомому убийце и этот раунд.

Марвин Гессель отыскал Нэнси Дженкинс меньше чем за час. Да и мудрено было не отыскать — о захвате заложницы в оружейном магазине говорил весь город, а уж имя ее склоняли на каждом углу! И дискутировалось, в общем-то, лишь одно: успели темпераментные колумбийские мачо задрать хорошенькой беленькой миссис Дженкинс юбку на голову, пока она была у них в руках, или все-таки нет. Многие сходились на том, что должны были успеть.

Так что, поболтавшись по барам и для порядка навестив мэрию и местное полицейское управление, вскоре Марвин уже стучал в двери маленького уютного домика посреди маленького уютного сада.

Дверь открыла сама Нэнси Дженкинс — Марвин узнал ее сразу.

— Что угодно? — приветливо улыбнулась она.

— Марвин Гессель, — приподнял шляпу Марвин. — Собственный корреспондент девятого телеканала, город Хьюстон.

— Нэнси Дженкинс, — неуверенно улыбнулась хозяйка. — Проходите…

Марвин мысленно перекрестился. Если честно, он ожидал, что его для начала по меньшей мере спустят с лестницы. Прошел в маленький душный холл и присел, куда указали, — в кресло перед телевизором.

— Собственно, я к вам по поводу тех событий в оружейном магазине…

— Это ведь вы меня снимали? — внимательно посмотрела ему в глаза Нэнси.

— Каюсь, я, — привстал Марвин. — Но у нас ведь свободная страна?

Нэнси с сомнением покачала головой.

— Надеюсь, что да.

То, какая удача посетила ее в лице собственного корреспондента девятого телеканала, Нэнси поняла сразу. Представитель трижды проклятых и обычно только и делающих, что сеющих панику и страх, средств массовой информации был вот он — сидел прямо напротив нее! Но решиться на главный разговор Нэнси не могла долго.

Она напоила нежданного гостя соком, усадила за стол пообедать вместе с вернувшимися из школы детьми, и только спустя два часа, когда, ответив на все его довольно корректные вопросы, Нэнси повела журналиста к выходу, ее как прорвало.

— Подождите, Марвин.

— Да? — с некоторой неохотой приостановился он.

— Это не все. Самого главного вы не знаете.

Журналист моргнул и покрылся румянцем, словно юная девственница.

— А что главное?

Нэнси кинула взгляд на его увесистый чемоданчик.

— Это ведь у вас камера?

Марвин сразу же вспомнил, как у него отняли кассету, и рефлекторно прижал чемоданчик поближе к себе.

— Да. Самая последняя модель.

— Тогда пойдемте со мной. Я расскажу все.

Тем же вечером мэр города Хьюго Тревис признал, что все зашло уже слишком далеко. И дело было вовсе не в этом дураке Бергмане и даже не в колумбийцах — просто именно этим вечером ему позвонил знакомый биржевик с Уолл-стрит с простым и лаконичным сообщением: фондовый рынок на пороге очередного кризиса.

Что это означает для его дышащих на ладан двух фабрик, Тревису объяснять было не надо — еще неделя, от силы — две, и его фабрики, а вместе с ними и политическое значение их владельца существенно потеряют в весе.

Сколько именно, он еще не знал; этого и на Уолл-стрит не сказали бы наверняка. Одно было ясно: шансы договориться о перепродаже контрольного пакета акций семье Висенте Маньяни за сколько-нибудь приличную цену отныне таяли, как ледяной кубик на техасском солнце. И тогда он решился на крайнюю меру и позвонил Висенте.

— Нужно поговорить.

— О чем нам с тобой говорить, Хью? — усмехнулся в трубку Висенте. — О погоде?

— О погоде в первую очередь, — отрезал мэр. — Но ты сам понимаешь, это разговор не телефонный.

В трубке воцарилось долгое, напряженное молчание. Мэр понимал, что Висенте чувствует, как важен предстоящий разговор, и просто держит паузу — для веса, но легче ему от этого не становилось.

— Ну, как, Висенте? — не выдержал он. — Где мы с тобой встретимся?

Маньяни удовлетворенно крякнул; ему нравилось быть в разговоре главным.

— Как всегда, Хьюго, у мамы Розы.

Мэр сдержанно водрузил трубку на щелкнувшие рычаги и только тогда с облегчением вздохнул: то, что он собирался предложить Висенте, было не слишком… правильно, что ли, но могло решить все его проблемы за несколько суток.

«Лишь бы фондовый рынок хоть немного еще продержался… — с содроганием подумал он. — Хотя бы неделю!»

Нэнси отвела гостя в спальню — единственное достаточно отдаленное от случайного подслушивания со стороны детей место. И здесь, глядя прямо в камеру, периодически всхлипывая и прикусывая губы, она рассказала о своей попытке захватить магазин — от начала до конца, от того момента, как замыслила ограбление, до вчерашнего дня, когда она полезла в сумочку.

Она понимала, чем это грозит лично ей. Но простить этому городу и его бонзам того, что они — год за годом — сделали с ее мужем, не могла. Джимми отчаянно боялся их всех, и она, где-то глубоко внутри прекрасно понимая, что более всего в этом повинен сам Джимми, тем не менее, прежде всего винила их — облеченных властью.