Золотарь, или Просите, и дано будет... - Генри Олди
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Шиза не сучка, — сказал он. — Зря вы так.
— Да? — в голосе бывшей пробились резкие, визгливые нотки. — Тогда почему она Шиза? У нее есть нормальное имя?
— Есть, — Чистильщик напрягся, вспоминая. Он вечно забывал настоящие имена охотников. — Носова Алена Дмитриевна. А что?
— Носова? Нет, она Шиза. Натуральная. Она мне так и представилась: Шиза. Вы понимаете?
— Да.
— Он блюет, а она полы моет. Он спит, а она с него обувь снимает. С улицы уводит, когда он буянит. Готовит. Посуду моет. Она юродивая, да? Только не говорите мне, что это любовь.
— Я ничем не могу вам помочь.
Бывшая съежилась, словно вспомнив, зачем пришла. Я больше не буду, читалось на ее лице. Она жадно припала к чашке, обожглась, но стерпела. Лишь глаза снова заблестели от слез.
— Он сына видеть не хочет. Антончик к нему каждый день… А он дверь не открывает. Или эта ваша, Шиза… Откроет и говорит: извините. Александр Игоревич просит его не беспокоить. Антончик весь извелся. Кушает плохо. Себя винит. Я же вижу…
Чистильшик подошел к окну.
— Скажите сыну, что его вины здесь нет.
— А чья? Чья здесь вина?!
— Вы книгу Иова помните?
— Да, — растерялась бывшая. — Помню.
— Чья там вина?
— В каком смысле?
— В смысле Иова.
— Не кощунствуйте, — бывшая встала. — Каждому воздастся. И вам в том числе.
— Уже, — вздохнул Чистильщик.
4Он даже обрадовался, когда в кабинет ворвалась Рита.
— Там… внизу…
Взволнованная, с красными пятнами на щеках, она быстро взяла себя в руки. Вспомнила, что они не одни. Поправила прическу, сухо кивнула бывшей:
— Добрый день. Я — коллега Вадима Петровича.
— Будьте благословенны…
— Что? Ах да, конечно. Вадим Петрович, внизу что-то происходит.
— Что?
— Какой-то шум.
— Шум? — Чистильщик прислушался. — Вроде бы нет.
— Это вам отсюда не слышно. Зайдите ко мне, в соседнюю комнату.
Рано обрадовался, понял Чистильщик. При виде Риты делалось ясно: если он сам пуще смерти боялся встречи с Золотарем, шарахаясь от зеркальности deja vu, то женщина с не меньшей силой боялась зайти в «нижний котел». Туда, где резала себе лицо — нет, теряла, с каждой секундой все больше теряла лицо, становясь не пойми кем.
Хорошо, если марионеткой.
— Извините, — он кивнул бывшей. — Обождите, я сейчас.
Да, действительно — в соседней комнате был слышен шум, несшийся снизу. Ремонтники, гады, напортачили со звукоизоляцией… Звук слабый, но внятный. Чистильщик прикинул, какой галдеж должен стоять в самом «котле», и содрогнулся. Снаряд второй раз в одну воронку не падает, напомнил он себе. И ответил: ты, брат, не воевал.
А вдруг падает?
— Можешь вывести охотничьи камеры на монитор? — спросила Рита.
— Нет. Ты же знаешь, у меня нет кодов.
— Я? Нет, не знаю.
Кажется, она не лгала.
— Коды от камер — у внешников. Все записи идут к ним. У меня нет доступа к материалам. Это надо подавать запрос…
— Я могу позвонить Ямпольскому.
— Долгая история. Короче, я вниз. Жди тут.
Чистильщик кинулся к шесту. Проклятье! — шест обжег ладони. Свалившись в коридор «котла», он пулей влетел к охотникам. Разогнался, как на пожар. И сбил с ног идиота-Самохода. Новичок топтался в дверях — здоровенный, плечистый, не меньше самого Чистильщика.
Оба упали на пол.
— Вот! — назидательно произнес знакомый голос. — Вот оно, возмездие! А я вас предупреждал, юноша. Какого черта вы заняли мое место? Вас что, не уведомили?
— Не-а…
Самоход ворочался под непосредственным начальником, кряхтя и охая. Наконец он выбрался на свободу и сел Чистильщику на копчик. Поерзал, устраиваясь. И со вздохом повторил:
— Не-а. Мне сказали, тут свободно.
— Кто сказал? Я хочу видеть этого человека!
— Это не я, — заорал Карлсон. — Это Умат, етить-колотить!
Умат побагровел от такого предательства. И жестами показал Самоходу: вместе пропадем. Это, чувак, кранты. Без вариантов.
— Что ж вы, юноша, — продолжил голос с гестаповскими нотками. — Только ведь жизнь начинаете. Все дороги открыты. И вдруг — двери закрываются, конечная станция. Поезд дальше не идет. Знаете, где ваше место?
— Возле параши! — обрадовался подлец-Карлсон.
— За шкафом? — предположил Самоход.
— Может, ты все-таки слезешь с меня? — не выдержал Чистильщик.
И встал так, что Самоход улетел к окну.
— Привет, шеф, — сказал ему Золотарь. — Все, отгулы кончились.
Гладко выбритый. Бледный. Трезвый. Под глазами — мешки. Серый костюм с металлическим отливом. Галстук — синий в крапинку. Туфли начищены до одуряющего блеска. Редеющие волосы гладко зачесаны назад. На скулах — сеточка темно-красных капилляров. Лихорадка на нижней губе.
Пришел.
Чистильщик ухватил Золотаря за лацканы:
— Теперь моя очередь спрашивать. Знаешь, где твое место?
— Я! — Карлсон тянул руку, как школьник на уроке. — Я знаю!
Порыв толстяка был проигнорирован.
— В «студии». В моем кабинете, — Чистильщик обвел взглядом притихших охотников. — В твоем кабинете.
— Ну и правильно, — высунулась из-за шкафа Шиза. — Давно пора.
— А ты куда? — тихо спросил Золотарь.
— А Вадим Петрович идет на повышение, — ответила Рита. — В коорделы.
Она стояла в коридоре. Словно так и надо. Словно не она только что удавила свой страх. Не ее ноги меряли лестницу ступенька за ступенькой. Не ей хотелось — по шесту. И не этажом ниже, а ко всем чертям. Со свистом. Чтобы ветер в ушах.
Из-за спины Риты выглядывала бывшая.
— Санечка… доброе утро, Санечка…
— Ты что здесь делаешь? — изумился Золотарь.
— Я тебя…
— Ищешь, что ли?
— …спасать пришла.
Неприлично заржал Самоход.
— Ты, Вадим Петрович, мне вот что скажи…
Золотарь сразу забыл о бывшей. Заговорил еще тише, считай, шепотом. После запоя шепот выходил сиплым, свистящим. Как пищалка на дешевом воздушном шарике.
— Ты только не ври, ладно? Теракты уже имели место?
— Какие теракты? Совсем мозги пропил?!
— С применением Заразы. Не ври, шеф, не умеешь…
— Не здесь, — ответил Чистильщик.
5Чистильщик поднимался из «котла» в «студию», как все — по лестнице. Один страх сменился другим. Он боялся выпустить Золотаря из поля зрения. Возьмет, алкаш, и сгинет — только отвернись! Ищи его потом по окрестным гандэлыкам…
В «студии» Золотарь деловито осмотрелся, углядел под потолком замаскированный глазок телекамеры — и показал наблюдателям фигу. Крепкую такую, бодрую фигу. После чего нахально оседлал стул и изобразил рукой приглашающий жест. Мол, в ногах правды нет.
Рита с Чистильщиком присели на диванчик.
— Значит, были теракты?
— Попытки, — ответила Рита.
Она всегда быстро понимала, о чем речь.
— Неудачные. Я так и думал. Все сходится.
— Что сходится?
— Теория с фактами. Знаете, когда много пьешь, хорошо думается. Мысли одолевают. Ты их гонишь, топишь — в водке! в портвейне!.. — а они всплывают. Они тебе даже сдохнуть не дают. Утром башка трещит, вот-вот лопнет, а ты все равно думаешь. Вадим Петрович, не в службу, а в дружбу… Сделай мне кофе. И побольше. Осточертел твой чай…
Все время, пока Чистильщик возился на кухне, Рита и Золотарь молчали. Косились друг на друга, отворачивались — без толку. Взгляды опять скрещивались, как шпаги. Те самые шпаги, о каких хотел бы забыть человек на кухне.
— Держи, пьяница. Не обожгись.
— Спасибо. Так вот, думал я, думал… Не в ту степь забрели ваши аналитики! Хорошо, наши, нет проблем. Все красиво, все верно… Только на пять румбов правее надо.
— В смысле?
Румбы, оценил Чистильщик. Портвейн. Ну да, конечно.
— Вопросы в конце 187-ой помнишь? Правильные вопросы. Небось, и ответы нашли? «Каким образом СФ воспринимает эмо-„вброс“?» Сели три мудреца в одном тазу, давай решать: суперпозиция полей, резонансный скачок при «вбросе»…
— Откуда ты знаешь?! Это из приложения, я тебе его не давал…
Золотарь без видимой причины возликовал:
— Вот! Не в корень зрим!
— А где корень? — вкрадчиво поинтересовалась Рита.
— В штанах. Дело в шляпе, а корень в штанах. Мудрецы пляшут от сетевого феномена: что, да как, да с чем его едят. Как его приспособить для нужд народного хозяйства? Ах, никак! Тогда как с ним бороться? Если не пришельцы, не искусственный интеллект, не хакеры, не спецслужбы… «Недокументированная функция Всемирной сети, включающей компьютеры — бла-бла-бла — и работающих с ними людей.» Людей! Железо — ерунда! Хлам. Мертвечина. А вот когда homo sapiens прикладывает к нему свои шаловливые ручонки…
Он принялся шумно лакать кофе. Чистильщик не поскупился — принес «сиротскую» кружку, скорее годную под пиво. Золотисто-алый мак цвел на фаянсовом боку.