Святая кровь - Майкл Бирнс

Протяжно вздохнув, Амит замолчал.

— Если это именно то, о чем говорится в свитках, — Жюли не удержалась, встала и сделал круг, — то сдается мне, что они были написаны…

— Иисусом, — договорил Амит.

— Ты понимаешь, что это значит? — воскликнула она. — Последствия? Боже мой, да это же находка века!

— Это было находкой века, — поправил он ее.

Энтузиазм Жюли тут же угас.

— И явно кто-то очень не хочет, чтобы это стало достоянием гласности.

Он подумал о том, что на эту роль все больше и больше подходит Аарон Коэн.

— Но почему? Это же грандиозное событие.

— Ты уж меня прости, но, по-моему, ты не совсем правильно понимаешь ситуацию, — объяснил Амит. — Это пророчество, Жюли. Пророчество, инициированное обнаружением останков Иисуса под Храмовой горой. И все эти разговоры о ковчеге…

Он покачал головой.

Она будто не слушала его.

— А чего, по-твоему, добивается раввин?

В голове Амита картина стала проясняться. И это был ужасающий план. Когда он поднял глаза на белое здание Храма Книги, в его мозгу последний кусочек мозаичной головоломки занял свое место.

— Пойдем покажу, — сказал он, поднимаясь на ноги и махнув Жюли следовать за ним.

47

Средиземное море

38 градусов северной широты, 19 градусов восточной долготы

Сознание Шарлотты напоминало клочья тумана, в котором мутными тенями в полном беспорядке наплывали и уплывали ее ощущения.

Сначала пришли запахи — пряные, вкусные. Тмин? Гвоздика? Может, какое-то средневосточное блюдо? Странно.

Следом пришли звуки — поначалу приглушенные, далекие. Затем более отчетливые. Голоса — то ли два, то ли пять. Они все как будто смешались вместе, так, что различать их можно было лишь по высоте тона. Но голоса точно мужские. Пронзительный вой ввинтился Шарлотте в голову и улетел, заставив ее вздрогнуть. Вот звуки голосов стали более различимы. Говорили на незнакомом языке явно не романской группы. Идиш?

«Ничего не вижу».

Поначалу это ее пугало — до того момента, как поняла, что ресницы цепляются за повязку на глазах. Стянуть ее надежды не было никакой, поскольку запястья крепко связаны за спиной. А когда Шарлотта попробовала шевельнуть левой лодыжкой, это тоже ей не удалось: нога была к чему-то привязана.

Она почувствовала, что ее сейчас вырвет.

Потом онемение в руках и ногах стало сменяться уколами сотен острых иголочек. Вслед за этим начало сводить судорогами шею, плечи, спину, руки… Из последних сил Шарлотта старалась не закричать и принялась извиваться, чтобы как-то ослабить боль. Откинутое кожаное сиденье, на которое ее бросили, заскрипело.

Она замерла.

Голоса не стихли.

А еще было ощущение движения — словно она находилась в машине, плавно двигающейся накатом. Однако, прислушавшись, Шарлотта поняла, что это было нечто гораздо большее, чем машина. Может быть, автобус. В этот момент короткий период турбулентности рассеял все предположения. Где-то впереди отрывисто звякнул сигнал пристегнуть ремни. Снова затрясло, на этот раз сильнее.

Разговаривавшие засмеялись. Одного из мужчин, похоже, поддразнивали, возможно, оттого, что он слишком близко к сердцу принимал болтанку.

Внезапно боль, как ножом, вспорола позвоночник и свилась кольцом в затылке, и Шарлотта, не выдержав, застонала так громко, что ее услышали.

Разговор оборвался. Последовал короткий обмен репликами, которые она перевела приблизительно так:

— Сходи проверь.

— Я уже проверял ее. Твоя очередь.

Один из них устало застонал, и послышались тяжелые шаги по полу салона.

Изо всех сил Шарлотта попыталась притвориться, что еще находится без сознания. Вот он остановился рядом, склонился над ней, его теплое дыхание разило скотчем, к которому примешивался запах металла. Огромная ладонь легла на грудь Шарлотте и сжала ее.

— Не трогай меня! — завизжала она, пытаясь увернуться, но плечи прошило жгучей болью.

Новый взрыв хохота.

— Ей, похоже, надо еще вколоть, — прокричал другой голос.

И тут повязку с глаз сорвали.

Шарлотта зажмурилась от яркого света в салоне. Когда зрение обрело фокус, она увидела высокого мужчину из Феникса: неприветливое лицо влажно блестело, под подбородком ярко выделялись пузырчатые пятна ожогов — отметины кофе Эвана, яростные глаза налиты кровью. Левая рука была обернута напитавшимся кровью полотенцем, посиневшие пальцы не двигались. Он выглядел нелепо.

— Видишь, что твой дружок сделал со мной? — невнятно проговорил он.

«Донован! Что они с ним сделали?»

В этот момент желудок Шарлотты взбунтовался, и ее вырвало.

— Сука! — выругался мужчина и воткнул шприц ей в бедро.

— Спокойной ночи, — было последним, что она услышала.

48

Иерусалим

Раввин миновал пост безопасности и, прихрамывая, заспешил через площадь Западной стены к ослепительным белым огням, подсвечивающим вход в туннель. Изо всех сил он попытался быть радушным с молоденькими солдатами АОИ, охранявшими вход, однако из-за их неопытности он потерял еще какое-то время при досмотре.

Обойдя паллеты с камнями и передвижные бетономешалки, он сбежал по ступеням и пронесся через широкий подземный зал для экскурсантов, даже бегло не оглядев его. Неотрывный взгляд его был устремлен вперед — на защитную дверь.

Остановившись перед ней, Коэн что-то проворчал, когда проводил магниткой по считывателю замка: что теперь толку от бесполезного протокола доступа?

По узкому туннелю, огибающему основание Храмовой горы, он добрался до группы людей, собравшихся за воротами Уоррена.

— Что случилось? — прокричал Коэн, еще не успев дойти до них.

Все расступились и отошли назад, открыв взору молодого человека на коленях со связанными за спиной руками. Один из людей не отрывал руки с пистолетом от его головы.

— Как он прошел?

— У него был ключ. И идентификационный значок тоже.

И то и другое отдали раввину.

— Элеазар Голан, — прочитал Коэн на подлинном удостоверении.

Раввин встал прямо перед незваным гостем и скрестил на груди руки, вперив взгляд прямо ему в макушку.

— Посмотри на меня, — велел он.

Никакой реакции.

Человек с пистолетом схватил свободной рукой Али за волосы и дернул голову назад так, что зеленые глаза против воли встретились с глазами раввина. Багровые пятна на скулах палестинца уже темнели, приобретая синеватый оттенок, нос был в крови и заметно свернут на правую сторону. Левая бровь рассечена пополам глубокой рваной раной, истекающей тягучей, как масло, кровью.

— Ты похож на израильтянина, вот что я тебе скажу, — проговорил Коэн. — И это здорово сбивает с толку.

— Он был внутри, — сообщил человек с пистолетом, показав на пролом в фундаменте Храмовой горы. — И все видел. Мы вычислили его, только когда он начал звонить по мобильному.

Ярость охватила Коэна.

— Дайте сюда его телефон.

Ему передали трубку.

Взяв телефон в руки, раввин сердито засопел. Конечно же, это была «предоплаченная» трубка, купленная где-нибудь в ларьке на углу за наличные. Тонкими пальцами он проворно пробежался по примитивному меню в поиске номеров записной книжки. Пусто — кто б сомневался. Тогда он попытался определить номер телефона последнего исходящего звонка и нажал зеленую кнопку.

Через два гудка трубку сняли, но ответа не последовало. На том конце линии лишь где-то в отдалении лилась монотонная песня муэдзина. Коэн очень постарался и произнес по-арабски: «Ассалаам алейкум».

Линия тотчас дала отбой.

Коэн в сердцах швырнул трубку в стену. Затем низко нагнулся и приблизил лицо вплотную к лицу мусульманина.

— Каким бы ни было твое настоящее имя, — прошипел он сквозь зубы, — сегодня оно умрет вместе с тобой. Не будет никакой чести семье твоей от того, что ты натворил здесь, это уж ты мне поверь. А лично тебе — никаких райских кущ в ином мире, ни медовых рек, ни девственниц для услады.

Глаза палестинца налились ненавистью, казалось, взгляд брызжет ею.

— Аллах акбар, — провозгласил он и плюнул на туфли Коэна.

— Это точно, Бог велик. Однако хоть слова твои и славят его, деяния твои над ним глумятся. Богохульство!

И у Левита рецепт от богохульства прописан четко.[96]

Коэн выпрямился и, отойдя к стоявшей рядом тачке со строительным мусором, взял в руки обломок скалы с острыми краями, шагнул в сторону, велел человеку с пистолетом оставаться на месте и махнул рукой остальным подходить. Еще одиннадцать человек по очереди взяли с тачки каждый по увесистому камню.

Коэн вернулся к Али и, склонившись, покрутил в руке перед ним камень. Араб дрожал, и это доставило раввину удовольствие:

— «…и хулитель имени Господня должен умереть, камнями побьет его все общество».[97]