Черная башня - Филлис Джеймс

— Да.

— В такой теплый день! Рассудите сами, Уилфред. Кстати, в конторе висят три коричневые сутаны. Я обшарил карманы в поисках ключа, потому и обратил внимание. Три сутаны. А сколько у вас их вообще?

— Восемь летних. Они всегда в конторе. У моей пуговицы отличаются, а остальные у нас общие. Мы берем, какая под руку подвернется.

— Вы были в своей, Деннис и Филби, надо полагать, тоже — значит, не хватает двух.

— Эрик тоже вполне мог надеть, он часто так делает. И Хелен иногда накидывает, когда холодно. И насколько могу припомнить, одна сутана сейчас в починке. А одна вроде бы потерялась еще до смерти Майкла, но я точно не уверен. Может, уже и нашлась. Мы их не очень-то отслеживаем.

— Практически невозможно проверить, пропала какая-нибудь из них или нет, — произнес Джулиус. — Вот что, Дэлглиш, пожалуй, нам с вами надо теперь их изучить. Если она еще не вернула ключ, то, может быть, она все еще ходит в сутане.

— Мы ведь не доказали, что это женщина, — возразил Дэлглиш. — Да и что цепляться именно за сутану? Ее вполне могли снять и бросить где угодно в Тойнтон-Грэйнж, не возбуждая ни у кого подозрений.

Энсти приподнялся на локте и с неожиданной силой сказал:

— Нет, Джулиус, я запрещаю! Я не позволяю допрашивать всех подряд. Это просто несчастный случай.

Джулиус, который вроде бы вошел во вкус роли главного следователя, произнес:

— Ну ладно. Несчастный случай так несчастный случай. Вы забыли запереть дверь. Выбили непотухшую трубку и случайно подожгли башню. Фигуру видели просто потому, что кто-то из Тойнтон-Грэйнж вышел — или вышла — на совершенно невинную прогулку по взморью. Дальше путник так залюбовался красотами природы, что напрочь не заметил огня, не почувствовал запаха дыма и не услышал ваших криков. А что было потом?

— Вы имеете в виду — после того, как я увидел фигуру? Да ничего. Я, конечно, понял, что не сумею вылезти в окно, и спустился на второй этаж. Открыл дверь вниз. Последнее, что я помню, — это клубы удушающего дыма и завеса огня. От дыма я не мог дышать, огонь выжигал глаза. Я не успел закрыть дверь, как потерял сознание. Наверное, следовало поступить наоборот — накрепко закрыть обе двери. Но когда паникуешь, трудно принять разумное решение.

— А кто знает, что вы панически боитесь огня? — поинтересовался Дэлглиш.

— Думаю, многие. Почти все. Не совсем точно знают, какой это навязчивый и глубинный страх, зато хорошо известно, что меня пугает возможность пожара. Я настаиваю на том, чтобы пациенты спали на первом этаже. Меня давно тревожило, что лазарет находится наверху. И Генри я только после долгих уговоров позволил жить на втором этаже. Впрочем. кому-то все равно пришлось бы спать в старой части дома, а лазарет и спальни медперсонала надо было устроить рядом с медкабинетом, на случай необходимости. Вполне логично и благоразумно бояться пожара в таком доме. Однако эта осторожность и близко не походит на тот дикий страх, который я испытываю при виде дыма и пламени.

Энсти прикрыл ладонью глаза. Дэлглиш с Кортом увидели, что он начал дрожать. Джулиус взирал на распростертую на постели трясущуюся фигуру с почти медицинским интересом.

— Пойду позову Дот Моксон, — произнес Дэлглиш.

Он едва успел повернуться к двери, как Энсти протестующе вскинул руку. Дрожать он перестал.

— Но вы верите, что работа, которую я тут веду, этого стоит? — спросил он, глядя на Джулиуса.

Дэлглиш гадал про себя: один ли он заметил, что Джулиус слегка помедлил, прежде чем ровным голосом ответить:

— Разумеется.

— Вы ведь говорите не для того, чтобы меня успокоить, вы верите в это?

— Иначе я бы этого не сказал.

— Конечно. Простите меня. И вы согласны, что работа важнее того, кто ее исполняет?

— Это уже более трудный вопрос. Я бы сказал: работа — это тот, кто ее исполняет.

— Только не здесь. Здесь все налажено. Приют прекрасно мог бы функционировать и без меня.

— Да, если его будут нормально субсидировать, а местные власти продолжат присылать сюда пациентов по контракту. Однако функционировать без вас ему не придется, если вы будете вести себя разумно и закончите изображать героя третьеразрядной теледрамы. Вам это не идет, Уилфред.

— Я пытаюсь вести себя разумно, и я не храбрец. Вы же знаете, по части физического мужества у меня не слишком хорошо. Мужество — именно то достоинство, о котором я более всего сожалею. У вас обоих оно есть — не спорьте. Я знаю, и я вам завидую. Но в данной ситуации оно и ни к чему. Видите ли, я не верю, что кто-то и вправду пытался меня убить. — Он повернулся к Дэлглишу: — Объясните, Адам. Вы должны понимать, чего я хочу.

Коммандер проговорил, осторожно подбирая слова:

— Можно заметить, что оба покушения были в общем и целом несерьезными. Обтрепанные края веревки? Едва ли это надежный метод, и большинство ваших знакомых должны знать, что вы не начнете подъем, не проверив снаряжение. И что вы не станете подниматься в одиночестве. Нынешняя шарада? Скорее всего вам бы ничего не грозило, если бы вы закрыли обе двери и оставались наверху. Было бы не слишком уютно, даже жарковато, но реальной опасности никакой. Огонь бы погас сам собой. Вы чуть не погибли потому, что открыли среднюю дверь и наглотались дыму.

— А если бы сено горело слишком сильно и дверь на второй этаж тоже занялась бы? — спросил Джулиус. — Она ведь деревянная. Второй этаж вспыхнул бы в считанные секунды, огонь бы добрался и до самого верха. Тогда бы вас уже ничего не спасло. — Он повернулся к Дэлглишу: — Разве я не прав?

— Возможно. Вот почему необходимо обратиться в полицию. Шутников, которые заходят в своих шуточках так далеко, приходится принимать всерьез. И неизвестно — сумеют ли вам прийти на помощь в следующий раз.

— Не думаю, что следующий раз вообще будет. По-моему, я знаю виновника. Я не так глуп, как выгляжу. Обещаю, что приму меры предосторожности. Не знаю, но мне почему-то кажется, что тот, кто это совершил, с нами долго не пробудет.

— Вы не бессмертны, Уилфред, — промолвил Дэлглиш.

— Знаю. И конечно, я тоже могу ошибаться. Так что, наверное, пора мне поговорить с «Риджуэл траст». Полковник Риджуэл сейчас за границей, объезжает свои заведения в Индии, но должен вернуться восемнадцатого. Попечители будут рады получить ответ в конце октября. Надо только кое-что согласовать. Я не передам приют, не обсудив вопрос с семьей. Я обещал устроить семейный совет. И если кто-то пытается запугать меня и заставить отречься от своей клятвы, то я позабочусь о том, чтобы мои труды ничто не могло разрушить — жив я или мертв.

— Если вы передадите все имущество «Риджуэл траст», Миллисенте это не понравится, — заметил Джулиус.

На лице Уилфреда застыла упрямая гримаса. Мгновенная перемена показалась Дэлглишу весьма интересной. Кроткие глаза вмиг стали жесткими и словно остекленели, рот сжался в твердую, бескомпромиссную линию. И однако в целом выражение получилось скорее обидчиво-капризное, как у заупрямившегося ребенка.

— Миллисента продала мне свою долю совершенно добровольно, причем по честной цене. Ей не на что жаловаться. Если я уеду отсюда, начатое дело продолжится все равно, вне зависимости оттого, что случится со мной. — Он улыбнулся Джулиусу: — Я знаю, что вы неверующий, так что найду для вас другой авторитет вместо Господа. Как насчет Шекспира? «Готовьсяк смерти, а тогда и смерть, и жизнь — что б ни было — приятней будет»note[5].

Глаза Джулиуса Корта на миг встретились над головой Уилфреда с глазами Дэлглиша. Они обменялись словно безмолвным посланием и прекрасно поняли друг друга. Джулиус с трудом сдерживал усмешку. Наконец он сухо произнес:

— Дэлглиш вроде бы после болезни. Он и так уже выдохся, спасая вас. Я, может, выгляжу и здоровым, но мне силы нужны на мои личные удовольствия. Так что если вы твердо решили передать все «Риджуэл траст» в конце месяца, то попытайтесь хотя бы три недели не рисковать и быть паинькой.

III

Когда они вышли из комнаты, Дэлглиш спросил:

— Вы думаете, ему и правда грозит настоящая опасность?

— Не знаю. Возможно, сегодня он оказался ближе к смерти, чем кому-то хотелось.

Корт чуть помолчал и добавил со снисходительно-ласковой насмешкой в голосе:

— Глупый старый комедиант! «Готовься к смерти, а тогда и смерть, и жизнь — что б ни было — приятней будет». Я уж думал, мы углубимся в «Гамлета» и выслушаем, что «решимость — это все». Одно ясно. Он не разыгрывал храбреца. То ли не верит, что кто-то в Тойнтон-Грэйнж покушается на его жизнь, то ли считает, будто знает своего врага, и уверен, что может с ним — или с ней — справиться сам. Или это он разжег огонь. Погодите, сейчас перевяжу руку, а потом поедемте выпьем. Судя по вашему виду, вам сейчас стаканчик не помешает.

Однако Дэлглишу надо было еще кое-что сделать. Он оставил громогласно изъявляющего опасения Джулиуса на милость Дот Моксон и двинулся обратно в «Надежду» за фонариком. Пить и правда хотелось, но он успел только глотнуть холодной воды из-под крана. Хотя окна оставались распахнутыми, за каменными стенами маленькой гостиной было так же душно и жарко, как в день его приезда сюда. Когда Дэлглиш закрывал дверь, висевшая рядом сутана качнулась, и он снова уловил слабый, немного пыльный церковный запах. Матерчатая спинка и ручки кресла чуть лоснились в тех местах, где на них покоились руки и голова отца Бэддли. Дух старого священника еще витал здесь, хотя Дэлглиш чувствовал его присутствие слабее, чем в первые дни. И общения с этим духом не выходило. Чтобы получить совет отца Бэддли, требовалось идти тропами хоть и знакомыми Дэлглишу, однако непривычными. И по некоторым из них он не считал себя вправе ходить.