Аттила - Кристофер Харт

Однако мальчик был прав. Он всегда прислушивался к рассказам рабов и считал, что это отличный источник сведений. Он любил сведения. Они давали власть.

Император Гонорий отменил игры в 404 году, после самоотверженного протеста монаха Телемаха. В это же время он закрыл школы гладиаторов. К несчастью, ни самому Гонорию, ни его советникам не пришло в голову, что безработный гладиатор, как и безработный солдат, очень и очень опасен. А пять тысяч профессиональных гладиаторов, неожиданно оставшихся без работы, это величайшая опасность.

После хорошо оплачиваемой кровавой резни на арене казалось маловероятным, что эти мужчины спокойно сядут и превратятся в добрых горожан, пойдут работать водоносами, начнут рисовать фрески, станут торговать фигами или делать что-нибудь в этом роде. Некоторые пошли в армию, но остальные были для этого слишком старыми.

Армии требовались молодые люди в возрасте до двадцати одного года, здоровые, послушные и легко обучаемые. После стольких лет личного риска гладиаторы, несмотря на всю их прочность и предрасположенность к исключительной жестокости, считались плохим материалом для того, чтобы стать солдатами. Самых привлекательных внешне расхватали состоятельные римские дамы, как «личных помощников» и «носильщиков», а в одном случае, вызвавшем много веселья среди городских сатириков и в литературных салонах, как ornatrix или «парикмахера».

Слово изначально было женского рода, но теперь его так забавно применили к мужчинам-парикмахерам, в последнее время вошедшим в моду. В основном ими становились, конечно же, евнухи, или мужчины, которых интересовали только мальчики. Поэтому, заслышав о гладиаторе-парикмахере, сатирики заострили свои гусиные перья.

И вскоре по Риму начали гулять небольшие пасквили на тему о том, как странно, что ornatrix должен посещать свою хозяйку в ее личных покоях только после того, как он полностью обнажится, умастит себя маслом и энергично позанимается в спортивном зале со своим membrum virile.

Но улыбки на их лишенных естественности лицах увяли, когда они поняли, что основная часть гладиаторов подалась в горы, чтобы стать разбойниками.

— Вспомните Спартака! — предупреждали пессимисты.

— Да, и посмотрите, что с ним случилось, — возражали оптимисты. — Распяли вместе со всеми его людьми вдоль Аппиевой Дороги.

— Да, — напоминали пессимисты, — но только после того, как они уничтожили два римских легиона.

— А, — отмахивались оптимисты, — да, конечно…

Вот почему Олимпий так разволновался, когда проклятый мальчишка-варвар предположил, что на них могут напасть из засады. Как отлично понимал евнух, такое вполне могло произойти.

Хотя в основном бандитские шайки в Сабинских горах не считались большой угрозой. Они действовали трусливо, нападали на одинокие уединенные фермы или на богатых купцов, достаточно глупых, чтобы путешествовать без приличного воинского сопровождения.

Кем бы они ни были, казалось невероятным, что у них достанет безрассудства напасть на императорскую колонну с таким сопровождением, даже здесь, в этих отдаленных холмах.

3

Первая кровь

Первая стрела угодила Марко в руку около плеча.

— Проклятье! — взревел он. Стрела насквозь пробила ему трицепс Он приказал своему optio отломить древко и вытолкнуть головку с другой стороны. Сам он яростно вцепился зубами в кожаную уздечку и прокусил ее. Еще одна стрела просвистела у него над головой, пока optio пытался наложить тугой жгут. Галопом подлетел сероглазый британский солдат Люций.

— Первая кровь, центурион! — весело воскликнул он. — Отлично!

— Да, но к несчастью, это моя кровь.

Еще одна стрела, не долетев, покатилась по жесткой земле под ногами у лошади. Люций, прищурившись, огляделся. В безмолвном воздухе не было слышно ничего, кроме стрекота цикад, и видно лишь синее небо над головой. Ни облачка пыли, ни шороха.

— На нас устроил засаду… кто? Одинокий мальчишка лет шести? Что, во имя Света, здесь происходит?

Марко покачал головой.

— Представления не имею. Самая немощная засада, в которую я попадал.

Колонна остановилась, хотя они находились в узком ущелье. Стрел больше не было. Никаких поводов для паники.

— Когда кровь остановится… — начал Люций.

— Уже остановилась. — Марко потрогал жгут. — Тугой, как у девственницы…

— Отлично, центурион. У меня сообщение.

Отправляйся к палатинцам в авангард и спроси наместника Гераклиана — с уважением — чего он от нас хочет.

Марко вернулся быстро.

— Он говорит, что ты соображаешь лучше, чем он.

Люций уставился на центуриона.

— Он хочет, чтобы я отдавал приказы?

— Похоже на то. Он еще хочет, чтобы ты вместе с пограничной гвардией перебрался в голову колонны.

— Господи Иисусе! — Люций отвернулся. — Полководец Гераклиан, — произнес он себе под нос, — ты просто бесполезная куча навоза. — И повернулся обратно. — Хорошо, центурион, мы едем вперед. В конце ущелья, когда доберемся вон до тех бархатных дубов — видишь их? — ты, я и первый эскадрон резко поворачиваемся, едем налево и смотрим, что там можно увидеть. Как тебе такой план?

— Здорово сложный, но может, что и получится.

— Отлично, наглый ублюдок. Вперед.

Тронувшись с места, Марко подал безмолвный сигнал первому отряду из восьми кавалеристов, чтобы они приготовились отделиться от колонны и подняться вверх по левому склону.

В нужный момент они так и поступили, и Люцию не пришлось отдавать ни единого слова команды. Кони, напрягаясь, поднимались на крутой откос; с опущенными головами, раздувающимися ноздрями, они с трудом добрались до верха. Кавалеристы натянули поводья, остановились и огляделись.

Ничего. Ни единого облачка пыли.

— Что за чертовщина происходит, командир?

Люций, прищурившись, смотрел на равнину. Наконец он тихо произнес:

— Какая бандитская шайка, центурион, предпримет пробное, разведывательное нападение, чтобы проверить силы выбранной мишени? Даже не залп, просто несколько хорошо нацеленных стрел, а потом у них хватит дисциплины, чтобы отступить и исчезнуть до того, как враг сумеет ответить?

— Я что-то таких не знаю.

Люций снова всмотрелся в подернутый дымкой горизонт почти зажмуренными глазами.

— Гладиаторы? — предположил молодой кавалерист, Кариций, широко распахнув глаза в мальчишеском возбуждении и трепете. — Ставшие разбойниками?

— Гладиаторы, — пренебрежительно фыркнул Опс, египетянин-decunon с бычьей шеей, лет сорока. Он уже собирался в отставку, но по-прежнему был крепким, как и любой другой в легионе. По-настоящему его звали Опорсенес, но ему больше подходило имя Опс. — Вот только не надо мне про проклятых гладиаторов. Гладиаторы, детка, это актеришки с мечами в руках. Они просто чертовы знаменитости-убийцы, вот что это такое.