Исцеление Вечностью - Санин Евгений
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Говорил подчиненным, что нужно делать православную газету чистыми руками, то есть, ведя православный образ жизни, а сам?!» - чуть не плача спускался он вниз.
- Куда ты так гонишь?! Не торопись, медленнее! – испуганно вскричал он, едва не вцепившись в руку снова рванувшегося на бешенной скорости с места водителя.
Александр боялся, что они врежутся в кого-то, и он – о, ужас! – все-таки не успеет покаяться в смертном грехе!
Но водитель, по-своему понимая его, кивнул:
- Это у вас после шока. У меня однажды после аварии было такое. Наверное, тоже еще не скоро сможете ездить быстро!
К величайшему счастью Александра, они благополучно доехали до храма, он, наконец, вошел в него и, увидев, что исповедь еще продолжалась, с облегчением выдохнул, а потом вглядевшись, испуганно замер.
Непонятно по какой причине, но сегодня почему-то исповедовал не отец Игорь, а… отец Лев!
2
- А где отец Игорь? – упавшим голосом спросил Александр у проходившей мимо Галины Степановны.
- Срочно уехал к архиепископу! – ответила та и при этом загадочно улыбнулась: - Ты помолись сугубо о нем.
- Да-да, - машинально кивнул Александр и перекрестился: - Ангела- Хранителя ему в дорогу!
- Нет-нет, не так, а горячо и сугубо! – остановила его Галина Степановна.
- Это еще почему? – не понял Александр.
- А потому что эта поездка очень и очень касается тебя лично! Можно сказать, и организована только ради тебя!
Галина Степановна хотела добавить что-то еще, но не смогла: очевидно, ей строго-настрого запретили делать это.
Но до того ли было сейчас Александру?
Он вспомнил, что уже давно, еще только заступив на должность главного редактора епархиальной газеты, по совету отца Игоря, написал прошение, чтобы ему благословили ношение подрясника. И помнится, так мечтал об этом, даже материю, темно-зеленую, как у отца Льва, приобрел. Но после всего, - какой тут подрясник – тут как бы вообще не отлучили от Церкви!
Александр глядел, как люди подходят и отходят от отца Льва, стоявшего у аналоя около фрески с изображением Иоанна Богослова, и мысли его метались как белки в колесе:
«Ославит меня сейчас на весь храм… Все узнают – и Галина Степановна, и певчие, и… - он вдруг с ужасом увидел стоявшую в самом углу Светлану, – подчиненные!»
Люди после исповеди отходили просветленные и счастливые.
Глядя на них, он вдруг вспомнил, что совсем недавно чуть было не погиб под машиной, и набросился на себя:
«О чем я еще думаю? Главное, снять с себя тяжесть такого греха! А то, что обо мне будут потом плохо думать… Ну и пусть. Так мне и надо! Заслужил!»
И мысли сразу перестали бежать, точно колесо, в котором они вращались, внезапно остановилось.
Осталась только одна, которая стала безраздельной владычицей всего его существа:
«Успеть!..»
Ходивший всегда на таинство исповеди - высокое положение обязывало! - исключительно к благочинному, Александр слышал, что отец Лев любит, чтобы исповедующиеся, испытуя накануне свою совесть, записывали для памяти свои грехи. Правда, потом он заставлял откладывать этот листочек в сторону, называя его шпаргалкой. И требовал, чтобы они говорили не по бумажке, а о том, что в первую очередь тяготит, мучает, терзает их душу, с чем они готовы бороться до крови, до конца, и подглядывать в нее только в том случае, если вдруг что-нибудь позабудут.
Вспомнив это, Александр взял на столе в церковной лавке листок для записок о здравии и написал один-единственный грех:
«Согрешил блудом».
- Так… - прочитав это, кивнул, будто убеждаясь в чем-то, отец Лев. – Значит, согрешил?
- Да. Блудом…
Александр ожидал, что сейчас начнется шторм, ураган, цунами или еще что-то в таком роде, если не хуже. Но священник неожиданно отложил записку и совершенно без гнева, Александр с изумлением увидел в его глазах, то чего никак не ожидал увидать – понимание, тихо сказал:
- Я давно уже наблюдаю за тобой. Все опасался, что этим все и закончится. И оказывается, не ошибся!
Александр вопросительно взглянул на священника. Тот показал глазами на записку и спросил:
- А почему ты написал один только грех? У тебя что – других больше нет?
- Конечно, есть, - с удивлением пожал плечами Александр. - Но ведь этот - самый страшный и… главный!
- Ты в этом уверен?
Отец Лев знаком попросил Галину Степановну, чтобы та читала молитвы перед святым причащением погромче, и, словно располагая к задушевной беседе, неторопливо сказал:
- Видишь ли, такому греху, как блуд, обычно предшествует гордыня. Человек не замечает ее, думает, что праведен, и Господь тогда попускает ему пасть, чтобы тот понял всю плачевность своего духовного состояния!
- Да, я читал об этом, – согласился Александр. - Но тут все произошло совершенно случайно.
- Да нет для православного человека такого слова, как «случайность»! Его придумал враг нашего рода – сатана! - поморщился отец Лев. – И это одно из самых удачных его изобретений. Потому что, веря в случайности, мы забываем, что все, что происходит с нами – бывает только по Промыслу Божию, по его благословению или попущению! Лист с дерева, и тот не падает без воли Божией! А тут – человек!
- Ну, тогда я хотел сказать, что это исключение! – согласно кивнув священнику, поправился Александр.
- То есть, ты считаешь, что гордыни у тебя нет? – на всякий случай еще раз уточнил тот.
- Да! – подумав, решительно сказал Александр.
- А вот тут-то враг тебя и поймал! – больно ткнул его указательным пальцем в грудь отец Лев.
- То есть, вы считаете, что она у меня - есть?.. – растерянно пробормотал Александр.
- Я считаю?!
Отец Лев огляделся, но понимая, что во время таинства исповеди никого не призовешь в свидетели, проговорил:
- Да видел бы ты себя со стороны! Ты уже приехал с задранным носом – как же, после монастыря! А с каким видом стал выслушивать поздравления, что Вере лучше? Ты держался так, будто это ты, а не Господь Бог продлевает ей жизнь и, как знать, может, и правда, совсем исцелит! А каким тоном ты называешь себя главным редактором епархиальной газеты? Министры позавидуют! И это в то время, когда ты руководишь ей лишь формально. А фактически главным редактором является отец Игорь. Он отвечает за газету и руководит ею, и только просто из смирения и желания, чтобы ты, как профессионал, сделал все в лучшем виде, входит в нее как простой член редколлегии! Я уж не буду говорить о том, как ты превозносишься своим умением читать перед Галиной Степановной, перед сторожем, строителями, подчиненными… Или мне продолжать?
- Нет! – отрицательно покачал головой сникавший с каждым словом священника Александр. – У меня к вам только одна просьба!
- Пожалуйста! – охотно согласился отец Лев. – Какая?
- Можно я немного добавлю в этой шпаргалке?
Александр кивнул на лежавший на аналое листок и, не дожидаясь согласия, быстро достал из кармана авторучку и над словом «блудом» приписал «гордыней».
- Вот, - сказал он. – Каюсь в том, что согрешил блудом и гордыней. А еще - гневом, раздражением, маловерием, чревоугодием, осуждением, - вспомнив, что плохо подумал однажды об Алеше, добавил он. – Человекоугодием, а не Богоугождением, то есть не смог решительно отказать человеку, соблазнявшего меня на грех. Еще – празднословием, нетерпением, ложью – старое удостоверение, пусть даже и в благих целях, выдавал за ныне действующее, унынием – это когда узнал, что книга не будет напечатана в газете, лицемерием, то есть не выполняю сам то, о чем пишу в статьях и книгах и чему поучаю людей…
Отец Лев немного подождал, не вспомнит ли Александр еще какой-либо грех и, видя, что тот, наконец, закончил, сказал:
- Ну, тогда наклони голову!
Александр послушно выполнил его повеление и более того – опустился на колени.
Священник, подняв епитрахиль, накрыл его ею и торжественным голосом прочитал разрешительную молитву. Затем разорвал записку на клочки, со словами «Сожги в церковной печи» всунул в ладонь Александра и привычно сказал:
- А теперь целуй Крест и Евангелие в знак того, что обещаешь приложить все силы, чтобы не повторять эти грехи!
- И… всё?! – с благоговением выполнив это, радостно поднял на отца Льва глаза Александр.
