Ф.М.Достоевский. Новые материалы и исследования - Г. Коган
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Созданное по инициативе П. М. Третьякова, это произведение явилось не только самым проникновенным изображением великого русского писателя, но и одним из наиболее прославленных полотен отечественной портретной живописи.
В архиве Третьякова сохранился документ о том, что в 1877 г. он просил своего петербургского знакомого обратиться по какому-то вопросу к Достоевскому.
Это письмо искусствоведа А. В. Прахова к Третьякову 28 февраля 1877 г., в котором говорится:
"У Достоевского я не успел еще побывать, так как 1, 2 и 3 неделю поста лежал больной"[289].
В связи с чем Прахов должен был по просьбе Третьякова повидать писателя, неизвестно.
На протяжении 1879 г. в девяти номерах "Русского вестника" печатались "Братья Карамазовы" (до 9-й книги III части романа). Читали это последнее капитальное творение писателя Третьяков и его жена Вера Николаевна.
В дневнике ее имеется такая запись, сделанная в Москве 5 ноября 1879 г.:
"К нам <в Ялту> приехал Павел Михайлович-папа 12 сентября и прожил с сыном до 23 сентября. С ним наша жизнь оживилась, он был душой нашей семьи; читала я с ним "Братьев Карамазовых" Достоевского <…> Эти сочинения послужили мотивом для долгих бесед его со мной и сблизили нас еще на столько степеней, что почувствовали еще большую любовь друг к другу. Я благословляю в памяти это путешествие, которое дало уяснить много вопросов в жизни"[290].
В следующем году состоялось Третьяковых с Достоевским. Произошло это на торжественном "думском" обеде, устроенном от имени города 6 июня 1880 г. в честь депутатов, прибывших в Москву на торжество открытия памятника Пушкину.
Вот что записала по этому поводу 5 июля того же года в своем дневнике В. Н. Третьякова:
"На обеде этом познакомилась с Достоевским Фед<ором> Михайловичем, который сразу как бы понял меня, сказав, что он верит мне, потому что у меня и лицо и глаза добрые, и все то, что я ни говорила ему, все ему было дорого слышать как от женщины. Собирались мы сесть вместе за обедом, но, увидев, что я имела уже назначенного кавалера, Тургенева, он со злобою удалился и долго не мог угомониться от этой неудачи. Обед прошел оживленно. Мой собеседник Ив<ан> Серг<еевич> был разговорчив. Он взял на память мои цветы — ландыши и хотел засушить их на память. На мое заявление, что я люблю его "Фауст", он хотел рассказать мне тот факт, который дал повод ему написать его "Фауста". Напомню ему когда-нибудь это. Обещал он непременно быть у меня в Куракине вместе с Яков<ом> Петров<ичем> Полонским <…> Во время обеда я вспомнила о Достоевском и желала дать ему букет лилий и ландышей с лаврами, который напоминал бы ему меня — поклонницу тех чистых идей, которые он проводит в своих сочинениях и которые помогают человеку быть лучше. При свидании с ним я отдала ему букет, "чистый, белый, как чисты его идеи". Он обрадовался им потому, что я вспомнила о нем за обедом, сидевши рядом с его литературным врагом — Тургеневым.
Он нервно мялся на одном месте, выговаривая все свое удовольствие за внимание мое к нему, и на мою мысль, что цель человека — усовершенствовать себя, свою душу, и что он помог нам — т. е. мне, мужу и воспитательнице моих детей Наталье Васильевне стать на несколько ступеней выше, он ответил: "Да, надо молитвенно желать быть лучше! Запомните это слово, оно как раз верно выражает мою мысль, и я его сейчас только придумал". Фед<ор> Михайл<ович> захотел поцеловать мне руку, да сказал, что это не делается в большом собрании, но все-таки, пройдя шагов пять, поцеловал мне руку с благодарностью и, как после оказалось, с благоговением; говорив с Григоровичем обо мне, Ф<едор> М<ихайлович> восхищался мной. Право, ведь и редки такие ласковые встречи, как моя с ним. Он человек больной, болезненно самолюбивый, и мог сесть прямо к женщине, с которой у него не было неприятного прошлого, а встретились мы с ним весьма сердечно, ласково. Он хотел непременно быть у нас, взял у Григоровича наш адрес на дачу, но вскоре выехал в Рузу, и Паша не застал его уже в Москве. Посмотрим, может быть, на возвратном пути, не заедет ли он к нам, я же постараюсь заехать к нему в Петербурге, когда буду там <…>
Иван Сергеевич Аксаков побеседовал со мной о Достоевском, о том, что он будет читать завтра на заседании Общества российской словесности, и что, сказав о Пушкине как о народном поэте, он хотел дать важное место его няне как воспитательнице и няне-рассказчице, наполнявшей картинами его фантазию <…>
Знакомство мое с Достоевским было 6 июня, и в другой раз я с ним не видалась. Муж слышал от Гр<игоровича>, что Ф<едор> М<ихайлович> непременно собирался к нам или на дачу или в Толмачи, только, во всяком случае, не хотел уезжать, не повидавшись с нами и не простившись. Паша заехал к нему в гостиницу, но не застал, он уже уехал в Старую Руссу. Мы пожалели"[291].
11 июня Достоевский возвратился из Москвы в Старую Руссу "ужасно усталый". Тем не менее уже через день он посылает В. Н. Третьяковой следующее письмо:
Старая Русса
13 июня 80
Глубокоуважаемая Вера Николаевна,
Простите, что, уезжая из Москвы, не успел лично засвидетельствовать вам глубочайшее мое уважение и все те отрадные и прекрасные чувства, которые я ощутил в несколько минут нашего коротковременного, но незабвенного для меня знакомства нашего. Говорю о "прекрасных" чувствах из глубокой к вам благодарности, ибо вы заставили меня их ощутить. Встречаясь с иными существами (о, очень редкими) в жизни, сам становишься лучше. Одно из таких существ — вы, и хоть я мало вас знаю, но уже довольно узнал, чтоб вывести такое заключение. Тогда, 6-го числа, дал слово себе: не уезжать из Москвы, не повидавшись с вами и не простившись, но все дни, вплоть до 8-го, я был занят день и ночь, а 9-го, в последний день в Москве, у меня явилось вдруг столько неожиданных хлопот по помещению моей статьи, ввиду трех на нее конкурентов, — что буквально ни одной минуты не осталось времени, 10-го же я непременно должен был выехать. Но да послужат перед вами эти несколько строк свидетельством, как дорожу я знакомством и добрым участием ко мне такого прекрасного существа, как вы; простите за "прекрасное существо", но такое вы на меня произвели глубокое, доброе и благородное впечатление.
А теперь примите уверение в самых искренних и теплых чувствах моих к вам и в самом глубочайшем уважении, которое я когда-либо имел счастье ощущать к кому-нибудь из людей.
Всегдашний и искренний ваш почитатель
Ф. Достоевский
Старая Русса
Ф. М-чу Достоевскому
P. S. Простите за помарки в письме. Не умею написать без них.. Не сочтите за небрежность[292].
Ответное письмо В. Н. Третьяковой гласило:
Глубокоуважаемый Федор Михайлович!
Как стану я благодарить вас за тот праздник, который вы доставили мне вашим дорогим письмом? Словами я не в силах благодарить, их недостанет для выражения моей благодарности вам, а скажу только, что я была счастлива тот день, да и семья моя радовалась со мной вместе: моя радость была ее радостью, меня поздравляли как бы я была именинница. Поверьте мне, насколько я была довольна знакомством с вами, ласковым обращением вашим со мной и тем, что я услышала от вас дорогие слова в подтверждение моим стремлениям. "Надо молитвенно желать быть лучше — это цель нашей жизни", — сказали вы. Разумеется, я не забуду эти слова, во-первых, потому, что они сказаны были вами, а во-вторых, потому, что они дороги мне своим нравственным смыслом.
Разумеется, я жалела, что не имела случая еще раз повидаться с вами, многоуважаемый Федор Михайлович, и попросить вас к себе на дачу.
Горько сожалела я также, что мне не пришлось быть на заседании в воскресенье днем, и тем лишила себя счастья слышать вас; зато бесконечно порадовалась я за мужа своего, который слышал вас и, переполненный восторга, вернулся к нам на дачу и рассказал все, что произошло в этом заседании. Скажу одно на это: ваш праздник был нашим семейным праздником.
Надеюсь, Федор Михайлович, что вы, когда будете в Москве, непременно навестите нас. Муж мой просит меня передать вам его глубокую благодарность за ваше письмо и шлет вам свой сердечный привет. Итак, позвольте пожелать вам, многоуважаемый Федор Михайлович, провести лето на пользу вашего здоровья и попросить вас хоть изредка вспоминать людей, чтящих вас.
Глубоко уважающая вас В. Н. Третьякова
P. S. Перечитывая ваше дорогое письмо, Федор Михайлович, я решительно сознаюсь, что не стою и не заслужила столько ласки и похвал от вас, но обещаю стремиться к тому, чтобы быть достойной хотя десятой доли тех, коим полно письмо ваше. С благоговением буду ожидать от вас, хотя бы в далеком будущем, отрадных, дорогих строк ваших на помощь моим стремлениям.
