Том 2. Пьесы 1856-1861 - Александр Островский

Гриша (подходит, раскачиваясь, и становится в непринужденную позу). Сударыня!

Уланбекова. Что тебе?

Гриша. Позвольте мне и город сходить; нынче там праздник.

Уланбекова. Зачем это ты пойдешь? На пьяных смотреть?

Гриша (заложив руки назад). Позвольте-с.

Уланбекова. Незачем, незачем.

Гриша. Уж позвольте, сударыня.

Уланбекова. Говорю тебе, что незачем. На этих гуляньях только нравственность портится. Там всяких мерзостей наслушаешься! Ты еще мальчик, нечего тебе там делать!

Гриша. Нет, уж вы позвольте-с!

Уланбекова. Останься. Выкинь из головы эти глупости!

Гриша. Что ж это такое! Служи, служи, а уж и погулять никогда нельзя.

Василиса Перегриновна. Ах-ах-ах, ах-ах-ах! До чего ты избалован! До чего ты избалован!

Уланбекова. Что ты раскудахталась! Молчи!

Василиса Перегриновна. Да как же, благодетельница, молчать-то? Такое бесчувствие! Такая неблагодарность! Сердце надрывается.

Уланбекова. Я тебе приказываю молчать, так ты и должна молчать.

Гриша. Уж вы позвольте-с!

Василиса Перегриновна. Его ль не любят, его ль не ласкают, кажется, больше сына родного!

Уланбекова (топнув ногой). Сс!.. Я тебя прогоню.

Гриша. Мне очень хочется на гулянку-то, уж позвольте-с!

Уланбекова. Ну, ступай, только приходи раньше!

Гриша. Слушаю-с!

Василиса Перегриновна. Ручку-то поцелуй, дурак!

Гриша. Что вы меня учите, я свое дело знаю. (Целует руку у барыни и уходит.)

Уланбекова. А тебя, моя милая, если я еще услышу когда-нибудь подобное, я велю с двора метлами согнать.

Уходит. Василиса Перегриновна стоит в оцепенении.

Те же без Уланбековой и потом Лиза.

Леонид. Что, дождались? Ну и поделом!

Василиса Перегриновна. Будет и на нашей улице праздник.

Лиза входит.

Лиза (тихо Леониду). Надя велела вам сказать, что мы ужо придем в сад.

Леонид. Поцелуй ее от меня.

Гавриловна. Дай вам бог здоровья, барин, что за нас заступаетесь. Обидеть-то нас всякая дрянь умеет, заступиться-то только за нас некому. За много это вам, барин, на том свете сочтется.

Леонид. Я всегда за вас готов. (Уходит, припрыгивая, направо.)

Гавриловна. Спасибо тебе, батюшка! (Уходит с Лизой налево.)

Василиса Перегриновна и Потапыч.

Василиса Перегриновна. Что ж ты меня не обижаешь? Они обижают, а ты что ж? Слышал, сама-то уж бить хочет; метлами, говорит, велю. Чтоб ее лопнуло!

Потапыч. Я что ж… Мне человека обидеть что ж! А что там господа… это я не знаю, может оно так и нужно.

Василиса Перегриновна. Видишь ты, что в доме-то делается? Видишь? Понятно тебе или нет? Как я давеча стала про Гришу-то говорить, слышал, как сама-то зарычала? Слышал, как зашипела?

Потапыч. Мне что! Я по милости барыни при своей должности… я все порядки произвожу… А какое мне дело? Что не мое дело, я того не знаю.

Василиса Перегриновна. А видел, как Надька-то с Лизкой смотрели на меня? Видел, как аспидски смотрели? Ох, нужно глядеть за ними, ох, нужно!

Потапыч, махнув рукой, уходит.

У, ты, старый дурак! Экой народец! Экой народец! Не с кем и поговорить-то, душу отвести. (Уходит.)

III

Часть сада; на заднем плане пруд, у берега лодка. Светлая ночь. Вдали слышится хороводная песня. Сцена несколько времени пуста.

Выходят Надя и Лиза.

Лиза. Ах, Надя, что это мы делаем! Ну, как барыня узнает, тогда и не живи на свете.

Надя. Коли ты боишься, так ступай домой.

Лиза. Нет, уж я подожду тебя. А все-таки, что ты ни говори, страшно, девушка! Сохрани господи, как узнают!

Надя. Наладила одно! Волка бояться, так в лес не ходить.

Лиза. Да что это с тобой сделалось? Ты прежде не так разговаривала; прежде пряталась, а теперь сама идешь к нему.

Надя. Да, прежде бегала от него, теперь не хочу. (Стоит задумчиво.) Теперь и сама не знаю, что со мной вдруг сделалось!. Как только барыня сказала, чтоб не смела я разговаривать, а шла за кого прикажут, так у меня все сердце перевернулось. Что я подумала, за жизнь моя, господи! (Плачет.) Что в том проку-то, что живу я честно, что берегу себя не только от слова от какого, а и от взгляду-то! Так меня зло даже взяло на себя. Для чего, я думаю, мне беречь-то себя? Вот не хочу ж, не хочу! А у самой так сердце замерло: кажется, еще скажи она слово, я б умерла на месте.

Лиза. Что ты говоришь! я ведь думала, что ты шутя к барину-то вышла.

Надя. Какие шутки! Не могу я обиды переносить! не могу!

Молчание.

Эх, Лиза, будь жизнь получше, не пошла б я ночью в сад. Помнишь, бывало, как я об себе раздумывала, да и тебе самой, чай, тоже в голову приходило, что вот ты девушка честная, живешь ты себе как птичка какая; вдруг тебе понравился некоторый человек, он за тебя сватается, ходит к тебе часто, целует тебя… тебе и стыдно-то его, и рада ты ему. Все это идет порядком. Хоть и не богато, хоть, может быть, сидишь ты с женихом в людской, а словно ты княжна какая, словно у тебя каждый день праздник. Потом обвенчают, все тебя поздравляют. Ну, там хоть и трудно будет замужем жить, может быть, работы много будет, да зато живешь ты как в раю; словно ты гордишься чем!

Лиза. Разумеется, девушка.

Надя. А как тебе скажут: ступай за пьяного, да еще и разговаривать не смей, и поплакать-то о себе не смей… Ах, Лиза!.. Да как подумаешь, что станет этот безобразный человек издеваться над тобой, да ломаться, да свою власть показывать, загубит он твой век так, ни за что! Не живя ты за ним состаришься! (Плачет.) Говорить-то только свое сердце надрывать! (Махнув рукой.) Так уж, право, молодой барин лучше.

Лиза. Ах, Надя! Не ты б говорила, а не я б тебя слушала.

Надя. Полно, Лиза! что ты передо мной-то скромничаешь! Ну, а сама что, кабы тебя барин полюбил?

Лиза (заминаясь). Да как знать! уж, конечно, что говорить… враг-то силен.

Надя. То-то вот!..

Молчание.

Я тебе вот что, Лиза, хотела сказать, вот какая премудрость со мной сделалась: как пошли мне такие мысли о голому, и как стала это я, Лиза, думать об барине, и так он мне мил сделался!.. так мил, что я уж и не знаю!.. Прежде, когда он ухаживал за мной, мне было ничего; а теперь словно что меня тянет к нему.

Лиза. Ах, девушка! Ну вот поди ж ты! знать, уж так судьба!

Надя. И такой во мне дух сделался: ничего я не боюсь! Кажется, вот режь меня на части, я все-таки на своем поставлю. И отчего это так, не знаю.

Молчание.

Жду не дождусь ночи-то! Так, кажется, на крыльях бы к нему полетела. То одно держу в уме, что недаром я по крайней мере собой хороша, будет чем вспомнить молодость. (Задумчиво.) Думаю себе: молодой такой да хороший! Еще стою ли я, дура, чтоб он любил-то меня? Заглохнуть бы мне здесь, в этом захолустье, кабы не он.

Лиза. Что это, Надя, ты словно как не в себе?

Надя. Да и то не в себе. Пока она баловала меня да ласкала, так и я думала, что я такой же человек, как и все люди: и мысли у меня совсем другие были об жизни. А как начала она мной командовать, как куклой, да как увидела я, что никакой мне воли, ни защиты нет: так отчаянность на меня, Лиза, напала. Куда страх, куда стыд девался — не знаю. Хоть день, да мой, думаю, а там что будет то будет, ничего я и знать не хочу! Хоть меня замуж отдавай за пастуха, хоть в какой замок за тридесять замков запри — мне все равно.

Лиза. Кажется, барин идет.

Леонид выходит с противоположной стороны, в плаще.

Надя. Ну не красавец, что ль, это, а? Лиза!

Лиза. Ах, перестань! Ты точно больная либо полоумная.

Те же и Леонид.

Леонид (подходя). А я думал, что ты обманешь меня — не придешь.

Надя. Отчего вы так думали?

Леонид. Да ведь ты говорила, что не любишь меня.

Надя. Мало ли что девушки говорят, а вы им не верьте. Как вас не любить, красавца этакого.

Леонид (удивленный). Что ты, Надя! (Берет ее руку, несколько времени держит, потом целует.)

Надя (в испуге отнимает руку). Ах! что вы это делаете! Голубчик, барин! Как вам не стыдно?