Автобиография. Дневник. Избранные письма и деловые бумаги - Тарас Шевченко

Лучше хоть что-нибудь, нежели ничего. Другой день нет спектаклей, бедных нижегородских спектаклей! И будто чего-то необходимого недостает.

Я видел ее во сне. К добру ли это? Будто бы она слепая нищая, но такая молодая и хорошенькая! Стоит у какой-то ограды или забора и протягивает руку христа-ради. Я хотел подойти с какой-то мелкою монетою, но она внезапно исчезла. Это продолжение роли Антуанетты. Ничего больше.

Вечером был у Татаринова. Белов и Татаринов играли в четыре руки увертюру из «Вильгельма Телля» и из «Фрейшютца», а потом некоторые вещи духовного содержания Гайдена. Божественный Гайден! Божественная музыка!

После музыки зашла речь о театре и о таланте моей возлюбленной Пиуновой. Сначала слушал я с удовольствием расточаемые ей похвалы, но потом так мне грустно стало, что я хотел уйти. Что бы это значило? Не ревность ли? Глупо, нелепо ревновать актрису к зрителям. Ее истинный любовник должна быть публика, а муж — друг.

В заключение вечера хозяин прочитал нам песню Беранже, переведенную Ленским под названием «Старый холостяк». Мне она очень понравилась, потому, может быть, что я, если не одружуся с моей возлюбленной артисткой, должен буду вступить в эту непочтенную категорию.

СТАРЫЙ ХОЛОСТЯК(Беранже)Десятый час, пора на боковую,Маланьюшка, поди ко мне, душа;Сем, я тебя разочек поцелую…Кухарочка, а как ведь хороша!Мне кажется, ты видишь и по взгляду,Что стал бодрей я в эти шесть недель…Свари-ка мне с ванилью шоколадуДа приготовь мою постель.

Маланьюшка, ты не дивись нимало,Что я хочу служанкой быть любим:Я в старину ухаживал, бывало,За личиком, дрянь перед твоим.Что есть любовь, пять лет не знал я сряду,А прежних чувств все не проходит хмель.Свари-ка мне с ванилью шоколадуДа приготовь мою постель.

Дружочек, будь со мною без отлучки,Ты с этих пор на кухне не слуга,И можно ли, чтоб эти щечки, ручкиКоптилися весь день у очага?Я дам тебе хорошую награду,Одену так, как лучшую мамзель…Свари-ка мне с ванилью шоколадуДа приготовь мою постель.

Что слышу я? опять ответ всегдашний: — Да полноте! Как можно! Стыд какой! —Сударыня, я знаю ваши шашниС Петрушкою, племянника слугой!..В знакомстве с ним ни складу нет, ни ладу,Того смотри, что сядешь тут на мель…Свари-ка мне с ванилью шоколадуДа приготовь мою постель.

Маланьюшка! Ты на мое желаньеБез дальних слов должна бы отвечать,Вот видишь ли: я скоро завещаньеДуховное намерен написать.Чем приводить хозяина в досаду,Пойми, мой друг, его благую цель…Свари-ка мне с ванилью шоколадуДа приготовь мою постель.

А, наконец, мои приятны ласки…Но… Как я слаб!.. Проклятие судьбе!..Не плачь, душа: я не боюсь огласкиИ немощен женюся на тебе.Пожалуйста, в крови моей прохладуХоть как-нибудь поразогрей, мамзель…Свари-ка мне с ванилью шоколадуДа приготовь мою постель.

М. А. Дорохова сегодня репетировала предстоящий акт выпускным своим юным питомицам. Юные питомицы, в зеленых платьицах и белых пелеринках, числом… чинно сидели на скамейках, вроде театральных зрителей, и благоговейно внимали, как их досужие подруги исполняли на фортепьяно руколомные пьесы. Между прочим, была исполнена на двух инструментах весьма недурно увертюра из «Вильгельма Телля». Потом прочитаны стихи по-французски, по-немецки, и в заключение девица Беляева прочитала русские стихи собственного сочинения на тему — благодарность за воспитание; для ее возраста стихи хороши, за что я ей обещал подарить сочинения И. Козлова, если найду в Нижнем. В заключение пропет был хором так называемый народный гимн. И репетиция тем кончилась.

Все это обыкновенно дурно, но вот что отвратительно. В залах института, кроме скамеек и грозного лубочного изображения самодержца, ни одной картины, ни одной гравюры. Чисто, гладко, как в любом манеже. Где же эстетическое воспитание женщины? А оно для нее, как освежающий дыхание воздух, необходимо. Душегубцы!

После этой театральной репетиции зашел к Марье Александровне. Встретил у нее старого моего знакомого, некоего г. Шумахера{309}, он недавно возвратился из-за границы и привез с собою 4 № «Колокола»{310}. Я в первый раз сегодня увидел газету и с благоговением облобызал.

Сегодня получил письмо, да еще страховое, от директора харьковского театра. Он весьма любезно просит меня сообщить ему условия Пиуновой и ее самое поторопить приездом. Сердечно рад, что мне удалось это дело. Вечером пошел я обрадовать ее этим любезным письмом и поговорить окончательно об условиях и о времени выезда в Харьков. Ее самой не застал дома, а глупая мамаша так меня приняла, что я едва ли когда-нибудь решусь переступить порог моей милой протеже. Необходимо прибегнуть к письменным объяснениям.

Она прислала за мной, чтобы объясниться по поводу харьковского предложения. Я, разумеется, охотно согласился на это деловое свидание, имея в виду и любовное. Но, увы! Старая ворчунья-мамаша одного шагу не ступила из комнаты, и я должен был ретироваться с одними поручениями. Она предпочитает с отцом ехать в Харьков. Это стеснит ее денежные средства, потому что отец должен оставить контору, от которой получает 30 рублей в месяц. Но, вероятно, мамаша и ей навязла в зубах.

После беспутно проведенной ночи я почувствовал стремление к стихословию, попробовал — и без малейшего усилия написал эту вещь. Не следствие ли это раздражения нервов?

I. ДОЛЯТи не лукавила зо мною;Ти другом, братом і сестроюСіромі стала. Ти взялаМене, маленького, за рукуІ в школу хлопця одвелаДо п'яного дяка в науку.— Учися, серденько, колисьЗ нас будуть люди! — ти сказала.А я й послухав, і учивсь,І вивчився. А ти збрехала…Які з нас люди?.. Та дарма!Ми не лукавили з тобою,Ми просто йшли, — у нас немаЗерна невправди за собою.Ходімо ж, доленько моя!Мій друже щирий, нелукавий!Ходімо дальше: дальше слава,—А слава — заповідь моя.

II. МУЗАІ ти, пречистая, святая,Ти, сестро, Феба молодая!Мене ти в пелену взялаІ геть у поле однесла;І на могилі серед поля,Як тую волю на роздоллі,Туманом сивим сповила,—І колихала, і співала,І чари діяла… і я…О, чарівниченько моя!Мені ти всюди помагала,І всюди, зоренько моя,Ти не марніла, ти сіяла!В степу безлюднім, в чужині,В далекій неволі,Ти в кайданах пишалася,Як квіточка в полі;Із казарми смердячоїЧистою, святоюВилетіла, як пташечка,І понадо мноюПолинула, заспівала,Моя сизокрила…Мов живущою водоюДушу окропила…І я живу, і надо мноюСвоєю божою красоюВитаєш ти, мій херувим,Золотокрилий серафим,Моя парадонька святая!Моя ти доле молодая!Не покидай мене; вночі,I вдень, і ввечері, і раноВитай зо мною… і учи,—Учи неложними устамиХвалити правду! ПоможиМолитву діяти до краю…А як умру, моя святая,Моя ти мати, положиСвого ти сина в домовину…И хоч єдиную сльозину,В очах безсмертних покажи.

III. СЛАВАА ти задрипанко, шинкарко,Перекупко п'яна!Де ти в ката забариласьЗ своїми лучами?У Версалі над злодіємНабор розпустила?Чи з ким іншим мизкаєшсяЗ нудьги та з похмілля?Горнись лишень коло мене,Та витнемо з лиха,Гарнесенько обіймемось,Та любо, та тихоПожартуєм, чмокнемося,Та й поберемося,Моя крале мальована.Бо я таки й досіКоло тебе мизкаюся.Ти хоча й пишаласьІ з п'яними королямиПо шинкам шаталасьІ курвила з МиколоюУ Севастополі…Та мені про те байдуже…Мені, моя доле,Дай на себе надивитись,Дай і пригорнутисьПід крилом твоїм, і любоЗ дороги заснути»

Получил письмо от кошевого батька{311} Я. Кухаренка, от 7 августа. Оно из Екатеринодара прогулялось через Новопетровское укрепление и Оренбург и только сегодня достигло своей цели. А все-таки лучше позже, нежели никогда. Кухаренко не знал о моей резиденции, а я не знал, как растолковать себе его молчание. А теперь все объяснилось.