Сборник рассказов - Рафаэль Лафферти

Лео Нейшн начал прокручивать самый северный фрагмент реки.

— Как далеко на севере мы оказываемся, Чарли? — спросил он.

— Примерно там, где теперь реки Сидар и Айова.

— Это самый северный кусок? Значит, у меня нет ни одного фрагмента северной трети реки?

— Да, это самый северный кусок, Лео. О Господи, это последний.

— На этом фрагменте тоже есть облако, Чарли? Кстати, что оно собой представляет? Смотри, какой прекрасный весенний пейзаж.

— Ты плохо выглядишь, Лонг-Чарли-бэнк, — объявила Джинджер Нейшн. — Как ты считаешь, глоток виски с кровью опоссума тебе не повредит?

— А можно просто виски? Ладно, давай свою смесь, может, это то, что надо. И поскорей, Джинджер!

— Меня не перестает изумлять, что живопись может быть настолько хороша, — не сводя глаз с картины, говорил Лео.

— Разве ты еще не понял, Лео? — Чарли била дрожь. — Это не живопись.

— Я вам с самого начала говорила, только вы меня не слушали, — заявила Джинджер Нейшн. — Я говорила, что это не холст и не живопись, а просто картина. И Лео однажды со мной согласился, а потом забыл. Выпей, старина Чарли.

Чарлз Лонгбэнк выпил целебную смесь из доброго виски и крови опоссума. Картина продолжала крутиться.

— Еще одно облако на картине, Чарли, — заметил Лео. — Похоже на большое пятно в воздухе между нами и берегом.

— Да, и сейчас появится еще одно, — со вздохом сказал Чарли. — Значит, мы приближаемся к концу. Кто они были, Лео? Как давно это произошло? Ах, боюсь, что довольно хорошо знаю эту часть — значит, они еще не могли быть людьми, верно? Лео, если это пустяковые явления, почему они до сих пор висят в воздухе?

— Спокойно, старина Чарли, спокойно. Река становится мутной и пенной. Чарли, ты не мог бы снять со всего этого микрофильм и ввести в компьютер, чтобы получить ответы на все вопросы?

— О Господи, Лео, уже!

— Что — уже? Эй, а что это за туман, что за дымка? А эта голубая гора за туманом?

— Это ледник, тупица, ледник, — простонал Чарли, и в этот момент самый северный фрагмент картины закончился.

— Смешай-ка еще виски с кровью опоссума, Джинджер, — сказал Лео Нейшн. — Похоже, это всем пойдет на пользу.

— Отлично, правда? — спросил Лео Нейшн немного спустя, когда они втроем прикончили крепчайшую смесь.

— Отлично, — подтвердил Чарли Лонгбэнк, хотя его била дрожь. — Но кто здесь побывал, Лео?

— Да, Чарли, ты недавно сказал — "уже". Что ты имел в виду?

— Это уже микрофильм, Лео, их микрофильм. Бракованный кусок, как я думаю.

— Ну-ну, теперь я понимаю, почему виски с кровью опоссума никак не войдет в моду, — заметил Лео. — Скажи-ка, а тогда старина опоссум уже был здесь?

— Старина опоссум-то был, а нас не было. — Чарлз Лонгбэнк дрожал, не переставая. — Но мне кажется, что кто-то постарше, чем опоссум, снова тут что-то вынюхивает, а нос у него гораздо длиннее.

Чарлз Лонгбэнк отчаянно трясся. Еще одно слово, и он сломается.

— А эти облака на… ну, на пленке, Чарли, что это? — допытывался Лео Нейшн.

И Чарли сломался.

— Господи Боже мой! — крикнул он, и лицо его исказилось. — Хотел бы я, чтобы это действительно были облака! Ах, Лео, Лео, кто был здесь, кто они такие?

— Мне холодно, Чарли, — отозвался Лео Нейшн. — Откуда-то дует, просто до костей пробирает.

Следы на пленке… они казались очень знакомыми, но слишком большими: завитки и петли были не меньше восемнадцати футов длиной…

Перевод Валентины Кулагиной-Ярцевой

Лягушка на горе

н проснулся для гор, как говорит поэт. И впрямь они уникальны. Согласно легенде, океаны и низменности созданы давным-давно. А вот горы обновляются каждое утро.

Потребовалась некоторая подготовка. Гарамаск проделал ее.

— Ненавижу космос, — заявил он, когда принял решение.

Члены экипажа удивились.

— Почему, мистер Гарамаск? — спросил капитан. — Вы провели в космосе больше времени, чем я, и где только ни побывали. Вы заработали на космическом бизнесе огромную кучу денег. Я не встречал никого с такой тягой к путешествиям и новым мирам. Вы настолько экспансивный человек, что, по-моему, вам должна нравиться бесконечность космоса.

— Да, я люблю движение и люблю путешествовать, — ответил Гарамаск. — Мне нравятся разнообразные миры. Но в космосе чувство движения и вкус путешествования пропадают. И космос не бесконечный. Он все сжимает. Скажем, мне понравилась какая-нибудь гористая планета, но космос убивает мое чувство, потому что я видел, как эта планета возникла на экране внешнего обзора словно микроб, и буду наблюдать, как она исчезнет с экрана опять же словно микроб. Я рассматривал эпические горы под микроскопом. А когда убирал микроскоп, то знал, что они слишком малы, чтобы различить их невооруженным глазом. Все неистовые, буйные миры, которые мне нравятся, слишком ничтожны в масштабах космоса, чтобы увидеть их или поверить в них. Я люблю большой мир и ненавижу космос за то, что тот уничтожает его величественность.

— Парават не такой уж большой мир, мистер Гарамаск, — заметил капитан.

— Большой, большой! Он огромный! — возразил Гарамаск. — Не надо принижать его. Это крупнейший мир по меркам человека, и я не позволю этому масштабу страдать от сравнения. Он обширен настолько, насколько человек может освоить его территорию, не теряя при этом связь с цивилизацией. Сила притяжения в полтора раза больше земной бросает вызов нашим мускулам. В атмосфере достаточно кислорода, чтобы наполнить мышцы силой. Там есть горы в десять тысяч метров высотой: самые высокие горы, на которые человек может взобраться самостоятельно, без помощи устройств и машин. Не надо принижать его в моих глазах! Я достаточно богат, чтобы вы не относились ко мне как к досадному недоразумению. Я оставил необходимые инструкции. Пожалуйста, следуйте им.

— Мистер Гарамаск, вы когда-нибудь были молоды? — спросил капитан.

— Я и сейчас молод, капитан. Я в лучшей физической форме, нежели любой на этом корабле. Идея, которую я осуществляю, тоже весьма юна и честолюбива.

— И вы никогда не были другим, мистер Гарамаск, не таким молодым и менее ловким?

— Не понимаю, о чем вы, капитан, но полагаю, что не был. Следуйте моим инструкциям.

Инструкции Гарамаска предписывали погрузить его в управляемый сон, доставить на планету и, пока он спит, поселить поближе к горам. Он не увидел ни когда Парават появился на экранах — размером с микроба, ни когда он вырос в сотни миллионов раз — до величины горошины. Он не увидел, как планета на экране стала вдвое больше Земли. Он пропустил посадку.