Трудно быть богом обитаемого острова - Владимир Контровский

Командующий держался до конца, чтобы забрать с берега хотя бы жалкие остатки десанта — девяносто процентов грозной армии вторжения стали добычей торжествующих староимперцев, — и отдал приказ отходить только тогда, когда умолкла «контрольная» рация в порту: это означало, что конус излучения уже накрыл город.

Однако выполнить приказ командующего оказалось не так просто: у берега в районе города-порта сгрудились сотни белых субмарин, и они мешали друг другу. А излучатели тем временем уже вошли в пределы радиуса действия, и на флот обрушился сосредоточенный лучевой удар.

…Дикая боль вспорола мозг. Адмирал изогнулся, цепляясь на поручни мостика. Он видел сквозь пелену боли, как мягко оседают на палубный настил офицеры его штабы, и как беспомощно разворачиваются «белые морские змеи», потерявшие управление. Чудовищным усилием воли Хоронити дотянулся до выносного пульта управления и, уже теряя сознание, нажал кнопку экстренного запуска двигателей…

Что было дальше, адмирал видел только на киноплёнке — бесстрастная аппаратура автоматически зафиксировала агонию непобедимого флота айкров. Субмарины, не успевшие погрузиться и отойти на безопасное расстояние, сталкивались, с хрустом проламывая друг другу борта, тонули и ранеными китами выбрасывались на берег. С берега их расстреливали беглым огнём танки, и субмарины взрывались, рассыпаясь фонтанами огня и раскалённых обломков. Большая часть армады вторжения, начавшая отход заранее, вышла из лучевого конуса, однако морскому могуществу Островной Империи был нанесён тяжелейший удар.

…Адмирал неспешно встал с ковра, оделся, стряхнул с мундира несуществующую пушинку и прицепил кортик. Посмотрел на себя в металлическое зеркало, потом, подойдя к ложу, снял с переборки портрет госпожи Ики. Несколько секунд вождь вглядывался в лицо жены, затем положил фото на стол и вышел из каюты. Стражей у её дверей больше не было: все десантники флагмана ушли на берег, и никто из них не вернулся. Командующий имел право задержать десантную партию на борту субмарины, но великий вождь не мог запретить своим воинам исполнить долг мести.

Быстро темнело. Над взлохмаченной волнами поверхностью океана протяжно пел ветер. На верхнем мостике собрались офицеры флагманской субмарины, и все они смотрели на своего адмирала. Никто из них ни в чём не обвинял командующего, он это чувствовал. Да и в чём его можно обвинить? Адмирал Хоронити сражался мужественно, но бывает и так, что самый отважный воин может потерпеть поражение, если враг окажется слишком силён. Даже сам Великий Кракен не будет обвинять свою карающую длань — командующий флотом вторжения сделал всё, что мог. И только один человек мог обвинить адмирала: он сам.

Согласно расчётам Генерального штаба Островной Империи, для гарантированного разрушения столицы противника (с учётом рассеивания ракет, выпущенных с предельной дистанции, а также того, что часть баллистических снарядов может быть сбита) требовалось шестнадцать ракет. Это число было увеличено до двадцати: предполагалось, что несколько установок могут быть уничтожены ещё на марше или во время развёртывания. Островная Империя смогла дать своему флоту только двадцать атомных зарядов, и все они нужны были для нанесения удара по вражеской столице. Город непременно должен был быть разрушен: в этом случае, как полагали стратеги Великого Кракена, в бывшей Стране Отцов воцарится хаос, и вся она ляжет под ноги победителей-айкров. И поэтому никакое разделение ударных ядерных сил даже не обсуждалось.

Однако в ходе операции, когда выяснилось, что все установки могут без потерь быть переброшены в стартовый район, появилось у старого воина желание придержать часть ракет в резерве — так, на всякий случай (чувствовал он, что противник готовит какой-то сюрприз). Но адмирал Сугга Хоронити отогнал эту мысль — он должен разрушить вражескую столицу, а всё остальное уже неважно, — и теперь обвинял себя в том, что не внял предостережению интуиции.

Об этих мыслях адмирала не знал никто, и никто не смог бы поставить ему в вину то, что он не нарушил принятый план и не сократил количество ракет, предназначенных для нанесения решающего удара, однако сам адмирал знал: да, он допустил ошибку, и должен за неё ответить. Каста воинов Благословенных Островов с самого раннего детства воспитывала своих сыновей в древних традициях — ей не нужны были никакие башни-излучатели, чтобы вырастить из них беспощадных бойцов, безоговорочно следовавших принципам чести, при утрате которой сама жизнь уже не имеет смысла. Кодекс истинных воинов-айкров был непонятен обитателям материка — они считали островитян тупоголовыми кровожадными дикарями, не доросшими до общесаракшианских ценностей.

Над мостиком субмарины с протяжным жалобным криком пронеслась ширококрылая белая птица, вестник Владыки Глубин. Адмирал Хоронити проводил её взглядом, посмотрел на тускнеющее небо, вынул из ножен кортик, проверил пальцем остроту его лезвия и без всяких колебаний, одним рассчитанным движением хладнокровно перерезал себе горло.

Берег был замусорен, а вернее сказать, загажен. На пляже, где отдохнуло множество людей, всегда остаётся какой-то бытовой мусор, даже если люди эти очень аккуратны и не раскидывают где попало разные упаковки, обёртки и прочую мелочь. А если по этому берегу прошлись тысячи людей, нимало не озабоченных чистотой и порядком и явившихся сюда не для отдыха, а совсем с другими намерениями, для осуществления которых они прихватили с собой массу смертоносных приспособлений, картина получается и вовсе неприглядная. И запах — смрад нечистого места, где убивали и умирали; запах смерти, злой и бессмысленной.

Там и сям на плоской поверхности пляжа виднелись бесформенные кучи (из чего они состоят, Максиму совсем не хотелось рассматривать — то ли одежда, то ли изуродованные трупы, то ли ещё какая-нибудь гадость, — ему с лихвой хватило того, что он увидел в городе). Медузами колыхались на волнах серые кепи; в полосе прибоя вяло шевелилась десантная шлюпка — выползала, шурша днищем по гальке, и снова сползала с берега с отступающей волной, словно диковинный морской зверь, силящийся выбраться на сушу. Другая шлюпка, перевёрнутая, высовывала из воды покатое тускло-блестящее днище, украшенное сквозной пробоиной с рваными краями. Потом Максим заметил оторванную ногу в шнурованном сапоге, торчавшую из песка, и отвернулся.

Горизонт был чист. Белые субмарины, вышедшие из-под лучевого удара (а их были сотни), давно скрылись в глубине и отошли на безопасное расстояние, только метрах в ста от берега торчала из-под воды одинокая рубка, на которую волны уже забросили бурые пряди водорослей.