Полудержавный властелин - Николай Zampolit Соболев

Щаз. Вот все брошу и кинусь целовать. Я даже голову не наклонил, не то, чтобы подойти к руке (кстати, он когда ее мыл последний раз?), и повел глазами на зло насупившихся рынд и плотную группу бояр, тоже не горевших энтузиазмом.

Исидор, однако, не дрогнул, и, вытащив из врученного служкой тула, передал мне пергаментный свиток с вислыми печатями. Я развернул — орел наш, папа Римский Евгений IV, соизволил отписать мне просьбу помогать Исидору «в Богоугодном деле преодоления Великой Схизмы и воссоединения восточной и западной церквей в едином теле».

— Я прочту его вечером, — я двинулся к выходу из палаты, давая понять, что аудиенция окончена.

Митрополит, гордо задрав голову, удалился первым.

— Все, как решили, княже? — на всякий случай переспросил Патрикеев.

— Да, как решили, — с этими словами я ушел в свои покои, куда Волк через малое время допустил одного из ближников Никифора Вяземского.

Утром в новоотстроенный Успенский собор набилось, почитай, все кремлевское население и половина посада. Не каждый день архипастырь службу ведет, да и что он скажет, тоже страсть как интересно, но до самой Великой Похвалы все шло вполне привычно. Но вот потом…

— Евгению, епископу Римскому, Святейшему Папе и первоверховному иерарху всего мира многая лета! — возгласил Исидор.

В церкви поднялся ропот.

— Митрофану, Архиепископу Константинопольскому, Святейшему Вселенскому Патриарху многая лета!

Ропот усилился — опять же моими трудами все знали, что Митрофан не был избран, а тупо назначен во Флоренции императором Иоанном VIII вместо умершего патриарха Иосифа. Так что поминовение патриархов Александрии, Антиохии и Иерусалима потонуло в несообразном богослужению шуме.

А потом упертый Исидор зачитал с амвона Соборное определение Ферраро-Флорентийского собора — папскую «Буллу союза с греками», Laetentur Caeli. Когда он дошел до поздравлений «всех, кто по имени считается христианином» с единением в лоне Матери Католической Церкви, я демонстративно развернулся и вышел из храма. За мной потянулась и остальная паства, создав толчею на паперти.

Через три часа митрополит Киевский и всея Руси, он же папский легат, он же кардинал Святых Марцеллина и Петра, он же Исидор, при полном бездействии собственных послужильцев и детей боярских, был взят под стражу и определен под замок в одной из келий Чудова монастыря, отдохнуть от трудов праведных.

А у меня начался головняк — предстояло собрать русских епископов, потому как попросту уморить Исидора ну никак невозможно, я же не Свидригайло какой! Пусть его церковный суд судит, а уж настропалить архиереев я сумею.

Ряд мер мы предприняли заранее и в Москву уже приехали или скоро приедут епископы Смоленский, Полоцкий, Брянский, Туровский, Тверской, Ростовский, Суздальский, Рязанский, Коломенский… Пермский да Сарский слишком далеко, Новгородский, по обыкновению, прислал грамотку, что он на все согласный, а вот четверо епископов из того, что нынче считалось Великим княжеством Литовским, отмолчались. Надо полагать, успел их обаять Исидор, да и Михайлушка с Владиславом вряд ли горели желанием отпускать православных архиереев в Москву, вдруг русского духа нахватаются.

Но и так кворум собирался нешуточный — девять лично да еще трое, так сказать, дистанционно, то есть три четверти всего русского епископата.

И все, как один, Исидора за унию осудили, особенно неистовствовал Авррамий Суздальский — видать, не простил митрополиту узилище в Ферраре:

— …богомерзкого Сидора, злонравного кардинала, притворного легата, недостойного митрополита Руской земли…

Подсудимый, неожиданно для меня, держался твердо и пытался вопреки общему настрою проповедовать пользу унии, чем только усугубил свою участь. Так-то я предполагал его в монашеском чине упечь в тот же Кирилло-Белозерский монастырь, но озлобленные упрямством Исидора епископы постановили — извергнуть из сана и расстричь.

Откладывать в долгий ящик не стали, слегка обалдевшего от такого дружного напора Исидора привели во все тот же Успенский собор.

— Анаксиос! — вострубил дьякон и с Исидора сняли клобук.

— Анаксиос! — с Исидора сняли камилавку.

— Анаксиос! — сняли рясу.

— Анаксиос! — подрясник.

Под тот же возглас на бывшего митрополита натянули мирскую однорядку. От всего происходящего он впал в прострацию и почти не отреагировал, когда ему криво-косо обкорнали волосы и бороду.

— Анаксиос! — в последний раз возгласил дьякон и Авраамий пастырским жезлом буквально вытолкал Исидора из церкви, прямо в руки ожидавших его сыскных ярыг.

После чего иерархи торжественно проследовали обратно, в митрополичьи палаты, где я поставил вопрос ребром:

— Слать за митрополитом в Царьград или выбрать самим?

Я надеялся, что на инерции от расстрижения Исидора иереи выберут митрополита самостоятельно, но желание делать по старине пересилило.

— Никак не можно, нужно благословение патриарха…

— Сам патриарх не соборной волей, а токмо царем Иоанном возведен в сан! — неожиданно поддержал меня Авраамий.

— Забыли, святые отцы, как из Царьграда аж трех митрополитов назначили?

Епископы недобро замолчали — свистопляска, устроенная Царьградом всего шестьдесят лет назад, когда разом существовали три канонических митрополита Киевских и всея Руси — Пимен, Киприан и Дионисий — всем была крепко памятна.

— Забыли, как глядючи на нестроение церковное, ересь стригольническая воздвиглась? Этого хотите? — запугивал я иереев.

— Все равно, не по старине, — уперся Смоленский епископ. — Не делают так.

— Да? А сербы при Душане Сильном сами не то, что митрополита, а патриарха себе избрали!

Прецедентное право — великая вещь. Напоминание, что самостоятельность возможна, стало последней соломинкой, в мозгах скрипнуло и провернулось — ну раз сербам можно, то нам и подавно! Дальше все пошло проще и уже на следующий день Иона дождался своего звездного часа и митрополичьего посоха. Заодно запретили поминать во всех епархиях при богослужении имя греческого василевса. Ибо нефиг.

А потом собор, раз уж собрался, на освободившуюся после Ионы рязанскую кафедру перевел епископа Коломенского, а на его место совершил хиротонию Никулы.

Мой учитель, как я и планировал, оставил пост архимандрита Спас-Андроника на Феофана, а сам стал на ступенечку ближе к должности предстоятеля русской церкви.

Бывшего митрополита после расстрижения передали светским властям, то есть мне, и сидел он ныне в клети княжеского терема, под надзором двух дворских. К нему-то я и пришел поговорить через недельку, дождавшись окончания депрессии и перехода к стадии принятия.

— Как далее жить думаешь, Исидор?

— На Господа уповах, избавит мя и спасет мя от всех гонящих мя, — несколько даже флегматичнее, чем я ожидал, ответил грек и перекрестился на небольшую иконку с еле тлеющей под ней лампадкой.

— На бога надейся, да сам не плошай, — улыбнулся я. — Иереи русские желают тебя в Чердынь сослать.

Исидор сурово насупился.

— Только вот… — я специально оборвал фразу и потянул паузу.

— Что? — не выдержал