Приручить Сатану - Софья Бекас
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Дамы и господа! — громко обратился Саваоф Теодорович ко всем присутствующим, когда желающие поздороваться закончились, и гости начали болтать между собой; в зале мгновенно воцарилась мёртвая тишина, словно все только и ждали какой-нибудь торжественной речи от хозяина вечера. Может быть, так и было. — Я хочу сказать Вам, что сегодняшний бал посвящён не только такому замечательному и всеми нами любимому празднику, как Вальпургиева ночь, но и дню рождения моей прекрасной спутницы! — он показал рукой на Еву, и все взоры тотчас обратились на неё. Люди захлопали в ладоши, а девушка, не ожидавшая столь пристального внимания к своей персоне, засмущалась и совершенно не знала, как реагировать. — Наслаждайтесь, дамы и господа! Я объявляю бал открытым!
Зал взорвался аплодисментами и радостными возгласами, и все гости, как по взмаху волшебной палочки, пришли в движение, налетая на столы и прочие представленные на этом празднике жизни удовольствия. Саваоф Теодорович пару мгновений наблюдал за оживлением в зале, а затем, вежливо поклонившись Еве, ушёл к двум ожидавшим его джентльменам в строгих чёрно-белых костюмах, оставив девушку одну.
Ева немного постояла на месте, привыкая к новой для себя обстановке, внимательно оглядела всех гостей и, найдя среди них Бесовцева со своей парой, поспешила к ним. Молодые люди весело болтали на диванчиках у стены, периодически принимая от официантов разные угощения с подносов; завидев Еву, они тут же замолчали, однако встретили её с тёплой улыбкой и радостным блеском в глазах, словно девушка не прерывала их беседы, ну или они просто не подали виду.
— Ещё раз добрый вечер, Ева, — поздоровался Бесовцев, задержав дольше положенного взгляд на серебряной подвеске. Краем глаза Ева заметила, что и Аглая не может оторваться от незатейливого кулончика в виде пёрышка, отчего ей стало немного не по себе.
— Добрый, — улыбнулась Ева, опускаясь на диванчик рядом Аглаей. Некоторое время между тремя молодыми людьми царило молчание: очевидно, каждый судорожно пытался найти наиболее подходящую тему для разговора.
— Вас ведь не Аглая зовут, верно? — вдруг спросила Ева у своей соседки. Девушка хитро прищурилась, прямо как Саваоф Теодорович, и тихо ответила:
— Аглая, Аделаида, Агата, Аделина, Анна, Анастасия… Не всё ли равно? На балах можно не раскрывать своего настоящего имени, если ты этого не хочешь, — Аглая заправила тёмную прядь за ухо, аккуратно украшенное серебряной серёжкой. — Бесовцева, например, сегодня зовут Даат.
— Кстати об этом, я давно хотела спросить, как тебя зовут в обычной жизни? — обратилась Ева к парню, который, запрокинув голову, задумчиво пускал под потолок грязно-серые шары дыма.
— Мне не нравится моё имя. Предпочитаю, чтобы меня звали по фамилии, — небрежно ответил он, выдохнув вверх целое облако полупрозрачных клубов. — Уже и не помню, когда последний раз ко мне по имени обращались… — как бы в пустоту пробормотал Бесовцев, но Ева прочитала в его взгляде какую-то неимоверную печаль, словно не он выбрал себе такое обращение. — С днём рождения, кстати.
— Да, с днём рождения! — поддакнула Аглая, разглядывая в зеркале своё отражение. Ева благодарно кивнула и углубилась в собственные мысли.
Да. Сегодня ей исполнялось двадцать пять лет. Яркий образ ещё не такого далёкого прошлого всплыл в памяти — ощущение, будто это было вчера. Болезнь, внезапно решившая проснуться, перечеркнула, как будто их и не было, пять лет жизни и вовсе не собиралась возвращать такое драгоценное, но потерянное время, оставив после себя неприятный привкус горечи и чувство отчуждённости, отсталости от окружающего мира. Вот она жизнь: размеренная, плавно текущая в своём собственном, индивидуальном для каждого ритме, со своими планами, намерениями, расчётами на такое ещё размытое и неосязаемое будущее. И вот болезнь, которая непринуждённо, словно в шутку, перечёркивает все эти планы и расчёты, ставит на паузу поток жизни, стирает ластиком и без того весьма схематичный набросок будущего. Вот участник был в игре, и вот он выбывает из неё по велению равнодушных судий — просто так, незачем, — оставаясь для остальных невидимым и безмолвным наблюдателем.
— Откуда у тебя это колье? — спросила Аглая у Евы, когда беседа зашла в более непринуждённое дружеское русло. Девушка опустила глаза на подвеску и задумчиво повертела в пальцах.
— Саваоф Теодорович подарил, — ответила она, проводя мягкой подушечкой по выступам пера. — Вообще-то я не хотела его брать, но он настоял…
— И правильно сделал! — воскликнул Бесовцев, подавшись вперёд. — Замечательное украшение, искусно сделанное отнюдь не последними мастерами! Какой-угодно ювелир скажет, что такое колье стоит немалых денег, а учитывая, что оно подарено тебе от чистого сердца, так вообще бесценно! А материал… Редкостный. Такого не бывает и в королевских кузницах, — Бесовцев жестом попросил дать ему подвеску, и Ева аккуратно сняла её с шеи. Как только пальцы парня коснулись металлического кулончика, он вдруг ярко вспыхнул и тут же погас, превратившись в настоящее чёрное перо, но Бесовцев, казалось, ничего не заметил. — Замечательное украшение, — вынес свой вердикт он, возвращая обратно колье, которое уже приняло свой изначальный вид.
Ещё немного поболтав, Ева покинула молодую пару и решила побеседовать со своей новой знакомой, однако её ещё предстояло найти: лица гостей рябили перед глазами, как в калейдоскопе, сливаясь в пёстрый узор из носов, глаз, ртов, отдельно взятых эмоций и чувств, упорно не хотевших складываться в единую картину. Наверное, Ева пробыла бы в этом хаосе ещё довольно долго, если бы её совершенно случайно не прибило потоком людей к стене, где Мария вместе с обезьяноподобным мужчиной потягивала за милой беседой шампанское из высоких бокалов.
— Кого я вижу? — по-кошачьи улыбнулась женщина, когда Ева нарисовалась рядом с ней. — Неужели ту самую девушку, которой выпала честь стать на балу парой Саваофа Теодоровича?
Ева неловко улыбнулась и тревожно покосилась на спутника Марии, который с напускным безразличием рассматривал картину Врубеля «Демон», висевшую на противоположной стене. Репродукция была выполнена в натуральную величину и настолько искусно, что если не знать, что подлинное полотно находится в Третьяковской галерее, можно было бы подумать, что это оригинал. На этот раз мужчина не показался Еве таким уж страшным, скорее пребывающим немного не в духе; белые
