Тай-Пэн - Джеймс Клавелл

– А вот это уже просто ерунда. Он доводится двоюродным братом самому императору и только ему во всем Китае уступает богатством.

– По слухам, император так в господа бога мать разозлился, когда Ти-сен заключил этот договор, что Ти-сена ждет публичная пытка.

– Это безумие. – Струан встал у огня и снял сюртук и рубашку. – Где ты была?

– Что с тобой случилось? – воскликнула она, увидев кровь.

– На меня напали разбойники.

– Ты виделся с Дзин-куа?

Струан на мгновение онемел от изумления.

– Откуда ты знаешь о Дзин-куа?

– Я ходила поклониться и засвидетельствовать свое почтение его Верховной Госпоже. Она сказала мне, что он только что вернулся в Кантон и послал за тобой.

Струан впервые услышал, что Мэй-мэй была знакома с первой женой Дзин-куа, но он был настолько взбешен, что даже не стал об этом думать.

– Какого дьявола ты не предупредила меня, куда идешь?

– Ты бы не пустил меня, если б узнал, – резко ответила Мэй-мэй. – Я всегда с таким удовольствием навещаю ее. К тому же, там я могу привести в порядок волосы и посоветоваться с астрологом.

– Что?

– У нее есть ужасная хорошая цирюльница, которой пользуются жены Дзин-куа. Уж-жасно полезно для волос. Эта женщина известна на весь Квангун. Очень дорогая. Астролог сказал, йосс хороший. Очень хороший. Но быть осторожным при строительстве домов.

– Ты запросто рискуешь жизнью, чтобы послушать прорицателей и вымыть голову? – взорвался он. – Какого дьявола, что не так с твоими волосами? Они и без того прекрасны!

– Ты ничего в этом не понимаешь, Тай-Пэн, – холодно ответила она. – Именно там я и узнаю обо всех слухах. У цирюлъницы. – Она взяла его руку и провела ею по своим волосам – Вот, видишь. Они стали гораздо мягче, нет?

– Нет! Не стали! Смерть господня, если ты еще хоть раз посмеешь уйти, не предупредив меня, куда ты направляешься, получишь такого шлепка, что не сможешь потом сидеть целую неделю.

– Только попробуй, Тай-Пэн, клянусь Господом, – ответила она, и ее глаза сверкнули, поймав его негодующий взгляд.

Он тут же схватил ее в охапку, невзирая на бешеное сопротивление, подтащил к кровати, задрал платье и нижние юбки и шлепнул ее пониже спины так, что зазвенела рука, а ее саму швырнуло на постель. Он никогда раньше не бил ее. Мэй-мэй как ветром сорвало с кровати, она бросилась к нему и злобно вцепилась в лицо своими длинными ногтями. Фонарь полетел на пол. Струан опять поднял ее и шлепнул еще раз. Она вывернулась у него из рук и полоснула ногтями по глазам, промахнувшись на какую-то долю дюйма и оставив на щеке глубокие царапины Он сжал ее кисти, повернул к себе спиной, сорвал с нее платье и все, что было под ним, и в третий раз ударил по голым ягодицам открытой ладонью. Она яростно сопротивлялась, ткнув его локтем в пах и опять вцепившись в лицо ногтями. Собрав всю свою силу, он прижал ее к постели, но она высвободила голову и вцепилась зубами в предплечье его левой руки. Он задохнулся от боли и вновь с размаху ударил ее по ягодицам. Она только крепче сжала зубы.

– Клянусь Господом, ты кусаешь меня в последний раз, – процедил он сквозь сжатые зубы. Ее зубы еще глубже вонзились в предплечье, но он специально не отдергивал руку. Его глаза стали влажными от боли, но он лишь хлестал Мэй-мэй все сильнее и сильнее, каждый раз по ягодицам, пока не заболела рука. В конце концов она разжала зубы.

– Не надо… больше… пожалуйста… пожалуйста, – прерывистым голосом пробормотала она и, беззащитная, заплакала, уткнувшись лицом в подушку.

Струан перевел дыхание.

– А теперь попроси прощения за то, что ушла без разрешения.

Ее багровые истерзанные ягодицы напряглись, и она вздрогнула, ожидая нового удара, однако он не поднял руки. Он знал, что нрав чистокровной лошади должен быть только укрощен, но не сломлен.

– Я даю тебе три секунды.

– Я… прости меня. Ты сделал мне больно. Больно, – рыдала она.

Он поднялся с кровати и, поднеся руку к свету, осмотрел рану. Зубы Мэй-мэй проникли очень глубоко, выступила кровь.

– Подойди сюда, – повторил он, но на этот раз его голос прозвучал как удар плетью, и она, вздрогнув, вскочила на кровати. Он не смотрел на нее. Торопливо собирая вокруг себя обрывки платья, она начала спускаться с кровати.

– Я не велел тебе одеваться! Я сказал, подойди сюда.

Она быстро засеменила к нему. Ее глаза покраснели от слез, лицо было перепачкано размокшей пудрой и потеками туши.

Он положил руку на стол, куском ткани промокнул сочащуюся кровь и налил бренди в каждую ранку. Чиркнув спичкой, он передал ее Мэй-мэй.

– Опусти пламя в раны, в каждую по очереди.

– Нет!

– По очереди, – повторил он. – Человеческий укус так же ядовит, как укус бешеной собаки. Живее.

Ей понадобилось три спички, и всякий раз она плакала чуть-чуть громче, и к горлу подступала тошнота от запаха паленого мяса, но рука у нее не дрожала. И всякий раз, когда вспыхивало бренди, Струан скрежетал зубами и не произносил ни слова.

Когда процедура закончилась, он плеснул еще бренди на почерневшие ранки, а Мэй-мэй отыскала ночной горшок, и ее сильно вырвало. Струан быстро налил из чайника горячей воды на полотенце, легонько похлопал Мэй-мэй по спине и, когда приступ рвоты прошел, нежно обтер ей лицо горячим полотенцем и заставил ополоснуть рот остатками горячей воды. Затем поднял ее на руки, положил на кровать и собрался уходить. Но она прижалась к нему и заплакала тем глубоким, идущим от самого сердца плачем, который прогоняет из души всякую ненависть.

Струан качал ее на руках и успокаивал, пока она не уснула. Потом он вышел и сменил Брока в саду.

В полдень состоялся еще один общий сбор. Многие высказывались за то, чтобы уехать немедленно. Но Струан взял верх над Броком и убедил коммерсантов подождать до завтра. Они, ворча, согласились и решили перебраться в его факторию для общей безопасности. Купер и все американцы вернулись к себе.

Струан поднялся наверх.

Мэй-мэй приняла его со страстью. Потом они уснули, умиротворенные. Один раз оба проснулись на мгновение, и она прошептала, целуя его в полусне:

– Ты был прав, наказав меня. Я была виновата перед тобой, Тай-Пэн. Но никогда не бей меня без вины. Потому что когда-нибудь ты уснешь – должен же ты спать, – и тогда я убью тебя.

Среди ночи их покой был нарушен. В дверь громко забарабанили, и раздался громовой голос Вольфганга Маусса:

– Тай-Пэн! Тай-Пэн!

– Да?

– Быстро! Вниз! Скорее!

Теперь и до них доносился шум толпы, заполнявшей площадь.

Глава 7

– Отец предупреждал вас всех, черт бы побрал вашу слепоту! – выругался Горт, отвернувшись от окна и проталкиваясь через торговцев.

– Толпу мы видели и раньше, – резко возразил Струан – И ты знаешь, что толпа никогда не собирается сама по себе, это делается исключительно по приказу мандаринов.

– Да, но только не такая, – буркнул Брок.

– Всему этому отыщется какое-нибудь самое простое объяснение. Пока нам не о чем беспокоиться.

Площадь внизу напоминала потревоженный муравейник. Некоторые из китайцев держали в руках фонари, другие – факелы. Несколько человек пришли с оружием. И все они в один голос что-то кричали.

– Этих пакостников там, должно быть, две или три тысячи, – проворчал Брок, потом крикнул: – Эй, Вольфганг! Что орут эти дьяволы-язычники?

– Смерть дьяволам-варварам.

– Подумать только, какая наглость! – воскликнул Роуч, маленький, похожий на нахохлившегося воробья человечек, сжимавший мушкет, который был выше его самого.

Маусс повернул голову и снова посмотрел на толпу. Сердце его тревожно стучало, рубашка взмокла от пота. Это ли время Твое, о Господи? Время Твоего беспримерного мученичества?

– Я пойду и поговорю с ними, обращусь к ним с проповедью, – хрипло произнес он, всей душой желая покоя, который сулила ему эта жертва и одновременно ужасаясь ей.

– Достойнейшая мысль, мистер Маусс, – часто кивая, сказал Румаджи, его черные глаза беспокойно косили то на Маусса, то на толпу. – Они не могут не прислушаться к словам человека, наделенного таким даром убеждения, сэр.

Струан заметил капли пота на лице Маусса, его смертельную бледность и перехватил его у двери.

– Никуда вы не пойдете.

– Время пришло, Тай-Пэн.

– Вам не купить спасения такой дешевой ценой.

– Кто вы такой, чтобы судить об этом? – Маусс попытался протиснуться в дверь, но Струан не дал ему пройти.

– Я хотел сказать, что путь к спасению долог и исполнен страданий, – мягко проговорил он. Дважды раньше замечал он у Маусса эту странность. Оба раза это было перед схваткой с пиратами и потом, во время схватки. Маусс бросал оружие и шел навстречу противнику, охваченный религиозным экстазом, открыто ища смерти. – Это очень долгий путь.

– Мир… мир Господа Бога нашего… тяжко обрести, – пробормотал Маусс. Слова застревали у него в горле. Он радовался, что его остановили, и ненавидел себя за эту радость. – Я просто хотел…