Где-то на земле есть рай - Валерия Вербинина

— Но, Павел, — попыталась я воззвать к совести моего напарника, — Арбатов же убьет их!

— А ты ему напомни о его обещании не трогать их. Он же сам тебе это предложил.

Похоже, совесть капитана сегодня спала беспробудным сном. Клокоча от раздражения, я набрала номер нашего сообщника и отчиталась о результатах нашего расследования.

— Это все, что нам пока удалось разузнать, — сказала я под конец. — Только вот что. Вы обещали…

— Никаких проблем, я помню свои обещания, — отозвался мой собеседник и отключился.

Все еще досадуя, я спрятала сотовый и села за свой стол.

— Он их убьет, — пожаловалась я в пространство. — И я никогда не смогу написать об этом в романе. У меня совести не хватит.

— Довольно! — оборвал меня Ласточкин. — Дело еще не закрыто. Надо еще обработать данные о без вести пропавших.

— Какие еще данные? — промямлила я, мучительно соображая, куда он клонит.

Ласточкин хмуро глянул на меня:

— Нам нужен мужчина, который исчез около девяти месяцев тому назад. Возраст приблизительно тридцать пять лет, в детстве, когда ему было примерно лет пятнадцать, перенес двойной перелом левой руки. Нет, ну ты что, совсем забыла, что ли? Тот, кого похоронили вместо Парамонова, он же не мог с неба свалиться, в конце концов!

— Ты прав, — вздохнула я. — Значит, придется перерывать всю картотеку.

— Вот ты этим и займешься, а я пока поищу концы по делу Лазаревых. Сдается мне, мы с тобой что-то там упустили. Только вот что?

Я включила компьютер и залезла в базу данных. Искать сведения о без вести пропавших — не самое, доложу вам, легкое занятие. Приходится просмотреть кучу файлов и узнать массу подробностей, не имеющих никакого отношения к делу. Как правило, заявители указывают одежду, в которой в последний раз видели исчезнувшего, цвет волос и, с грехом пополам, рост и цвет глаз. Однако, когда в вашем распоряжении находится только комплект плохо сохранившихся костей, все эти данные оказываются совершенно ни к чему, и поневоле я пришла к выводу, что Паша Ласточкин в простоте душевной свалил на меня всю самую тяжелую часть работы, а сам тем временем, вперив взор в пространство, машинально рисовал на каком-то клочке бумаги лохматые закорючки, каждая из которых чем-то походила на него самого.

— Паша! — сердито воззвала я к моему напарнику. — Тут полно работы, я даже за неделю не управлюсь!

Павел оторвался от рисования зигзагов и равнодушно покосился на меня.

— Звони Косте, — коротко ответил он.

— Зачем? — изумилась я. — Ведь заключение у нас на руках!

Ласточкин вздохнул и потер подбородок.

— Спроси у него, чем труп занимался при жизни.

Тут, признаться, даже видавшая виды Лиза Синеокова разинула рот.

— Паша, ты что, спятил? Там же одни осколки! Костя был просто в ярости, когда ему их доставили на экспертизу! Что по ним можно сказать, в самом деле?

— Понятия не имею, — отозвался Ласточкин. — Но я доверяю Косте, потому что он настоящий специалист. Так что позвони ему и спроси.

Скрепя сердце я набрала номер Костиного мобильного.

— Алло! — прозвенел в трубке голос эксперта.

— Алло, это Лиза беспокоит. — Я замялась, потому что то, что я должна была сказать, выглядело с моей точки зрения диковато, но отступать было некуда. — Понимаешь, нам нужна твоя помощь. Этот покойник, которым подменили Парамонова… Мы пытаемся понять, кем он мог быть, и Ласточкин велел мне первым делом обратиться к тебе.

— И правильно сделал, — милостиво согласился Костя, — потому что без меня вы как без рук. Что конкретно тебя интересует?

— Ну, кем был покойник при жизни, чем занимался и так далее. Что вообще ты можешь о нем сказать?

— Сейчас… Значит, тяжести он не таскал. И вообще, по-моему, он не пролетарий.

— Откуда ты знаешь?

— Что он не грузчик, ясно по состоянию его позвоночника.

— А что не пролетарий, следует из отсутствия запаха спиртного при вскрытии? — не удержалась я.

— Между прочим, ты зря смеешься, — сухо ответил Костя.

— Хорошо, не буду, извини, — быстро поправилась я.

Костя шмыгнул носом.

— Пальцы, — сказал он.

— Что?

— У него были длинные тонкие пальцы. Такие, знаешь ли, характерные для хороших артистических рук.

Я насторожилась:

— Ты хочешь сказать, что он был художником?

— Или пианистом, — отозвался Костя. — В общем, что-нибудь вроде этого.

— Спасибо, — искренне сказала я. — Большое спасибо.

— Лично я бы все-таки поставил на художника, — продолжал Костя, — потому что пианист — всего лишь исполнитель, а я думаю, этот парень занимался творчеством. В общем, если я окажусь прав насчет художника, купите мне банку кофе. А то мой весь кончился.

— Ладно, — сказала я. — Договорились.

— Передавай Паше привет, — сказал Костя и отключился.

— Ну что? — спросил мой напарник, когда я положила трубку.

— Говорит, художник, — сказала я.

— Значит, так оно и есть, — отозвался Ласточкин. — Ищи художника.

И я снова берусь за компьютерную мышку. Кажется, дело сдвинулось с мертвой точки.

— Алло! Мне нужно поговорить с Василисой Румянцевой.

— Я вас слушаю. А вы кто?

— Это вас из полиции беспокоят. Вы подавали заявление об исчезновении Алексея Роднянского, помните?

— Ой, да, верно! А вы что же, нашли его?

Ну да, вот так я возьму и бухну, где и в каком именно виде мы его нашли. Нет, так нельзя.

— Видите ли, мы не совсем уверены.

— Ну, на нем были джинсы, голубая майка…

Славная девушка, даже по голосу чувствуется, что славная. И голос приятный — молодой, открытый. Между прочим, это меня Ласточкин учил вслушиваться в голоса, чтобы определить характер человека. Вот так-то!

Я терпеливо выслушиваю описание одежды, которая мне совершенно точно ни к чему. На самом деле меня интересуют другие подробности.

— А что с ним случилось? — спрашивает Василиса.

— Пока не можем сказать, — казенным тоном отвечаю я. — Вы в заявлении указали, что Алексей художник. Это правда?

— Да, — охотно подтверждает она. — У нас была хорошая компания: я, Леша, Яшка… Мы вообще студенты, а Леша, то есть Алексей, он уже отучился.

— Сколько ему было лет?

— Тридцать два, а что?

Черт! Зря я сказала «было». Уже из этой оговорки можно сделать далеко идущие выводы, а я не хочу пугать Василису — мне еще многое нужно у нее узнать.

— Вы хорошо его знали?

Неудачный вопрос. Тон девушки становится на несколько градусов холоднее.

— Допустим, ну и что?

В трубке слышно какое-то постороннее бурчание, что-то вроде: «Кто это звонит? Пошли его», и встревоженный ответ Василисы: «Это из полиции по поводу Леши…»

— Что ты делаешь?! — возмущается Василиса приглушенно. — Отдай!

Поздно: трубкой уже завладел кто-то посторонний.

— Алло! — говорит он не переносящим возражений тоном. — Я, конечно, не знаю, кто вы и зачем звоните…

— Яша, отдай! — возмущается Василиса где-то на другом конце провода.

— Уйди! Извините, но, по-моему, все это ерунда. Леша и раньше часто исчезал без предупреждения, и вот Василиса вбила себе в голову невесть что, потому что он обещал ей позвонить… А он, придурок, не позвонил, вот она и побежала в полицию, типа, он пропал. А вы что, его нашли?

Ну, с таким, как этот самоуверенный тип, церемониться ни к чему.

— Вероятно, — отвечаю я.

— Что значит вероятно? Вот дают, ей-богу!

— Понимаете, — говорю я, — я работаю в отделе убийств и не имею права разглашать информацию. Передайте трубку девушке.

Слово «убийство» его слегка отрезвило.

— Нет, ну…

— Передайте трубку Василисе, я должна уточнить у нее кое-что.

Больше не протестуя, Яша передает ей трубку.

— Да? — кричит девушка.

— Если вы хорошо знали Алексея, наверное, вы сумеете мне помочь. Скажите, у него случайно не было перелома левой руки?

— Ой, — удивленно говорит Василиса, — а откуда вы знаете? У него был какой-то жуткий двойной перелом, когда он был мальчиком… Он мне жаловался, что когда погода меняется, так рука принимается ныть.

Все, покупаю банку самого лучшего кофе и несу его Косте. Паша был прав: он действительно специалист, да еще какой!

— А вы не скажете, — робко спрашивает Василиса, — что с ним случилось? Он обещал мне позвонить, да так и не позвонил.

Яша на другом конце Москвы бурчит что-то невразумительное, но я предпочитаю не вслушиваться в его слова.

— К сожалению, — стараясь говорить как можно мягче, отвечаю я, — произошло несчастье… Ваш друг погиб. Мы расследуем его смерть, и поэтому нам надо знать, что он делал в последнее время. Он ничего вам не говорил? Каковы были его планы?