Одна в мужской компании - Бенедикт Мари

Глава тридцать первая

28 января 1939 года

Лос-Анджелес, Калифорния

— Может, сбежим отсюда и поженимся? — послышался голос из тени у бассейна.

Я вздрогнула всем телом и едва не выронила сигарету. Я вышла на воздух, чтобы побыть в одиночестве, и мне казалось, что рядом ни души. Если бы я знала, что окажусь наедине с мужчиной, то не пошла бы сюда, а нашла бы другой укромный уголок, куда можно сбежать от этого кошмарного сборища.

Многолюдная вечеринка была как раз из тех голливудских суаре, которые я всей душой презирала, но мистер Майер настаивал, чтобы я пришла, а после того, как он согласился выручить меня в ситуации с мамой, я не решилась отказать. Это был праздник в честь премьеры какого-то унылого фильма, и все развлечения состояли по большей части из сплетен о последних голливудских контрактах, драк за роли в будущих фильмах и плотоядных взглядов пьяных кинодельцов и режиссеров. Я предпочла бы провести вечер в гостях у кого-нибудь из моих европейских друзей за разговорами о политических и культурных событиях. Или в одиночестве, в своем новом доме — поиграла бы на пианино или повозилась с кое-какими изобретениями, вдохновленными памятью тех лет, когда сидела за обеденным столом Фрица и слушала, как мужчины обсуждают технические новинки. А вместо этого пришлось слушать, как мистер Майер, окруженный толпой «своих ребят» — подпевал, таскающихся за ним по пятам, нахваливает сам себя, даже когда речь идет вроде бы обо мне:

— Старик кое-что понимает в талантах, правда ведь, а? Я как увидел эту даму, так сразу и сказал себе: «Из этой девушки выйдет настоящая звезда». И я сделал из нее звезду, причем в рекордный срок.

В других обстоятельствах я бы просто сбежала: я старалась избегать разговоров с новыми людьми, тем более неизвестными. Но в звучании голоса этого джентльмена было что-то знакомое, даже притягательное. К тому же он, кажется, веселый. Этот его совершенно неуместный и довольно фамильярный вопрос заставил меня рассмеяться, что в эти дни случалось нечасто.

— А обручальное кольцо у вас с собой? — бросила я в темноту. Как-то этот шутник выкрутится?

— А как же. Надеюсь, вы любите бриллианты?

— Предпочитаю изумруды, но бриллианты тоже сойдут.

— Изумрудное ожерелье я думал приберечь для свадебного подарка после церемонии.

— Вы очень хорошо изучили свою невесту. — Я еле сдерживала смех.

— А как же иначе, дорогая, — его голос стал громче. — За столько-то лет.

Из тени террасы показалась мужская фигура. Когда незнакомец подошел ближе, я увидела, что он довольно высокого роста, пожалуй, около метра девяноста. Совсем как мой папа.

— Да уж, — негромко проговорила я с легкой опаской, не зная, кто сейчас предстанет передо мной.

До сих пор я не могла разглядеть его черты как следует, но теперь тусклый свет из окна, за которым продолжалась вечеринка, упал на его лицо, как, должно быть, и на мое.

— Ну и ну! Да вы же Хеди Ламарр. — Голос его звучал удивленно, но без робости. Мне это понравилось. Со времен «Алжира» мужчины в моем присутствии либо терялись, либо делались чрезмерно напористыми и развязными.

— Ну и ну! Это и вправду я, — откликнулась я с насмешливым удивлением и затянулась сигаретой. Пепел упал с кончика, и я поняла, что у меня дрожат пальцы от близости этого привлекательного мужчины, явно старше меня. Его тщательно уложенная прическа и безупречный костюм как-то не вязались с легкой улыбкой, теплыми глазами и мягкими манерами. Было такое чувство, будто мы с ним давно знакомы — ни с кем другим у меня такого не случалось с тех пор, как я приехала в Голливуд.

— Думаю, мне следует извиниться за самонадеянность, — проговорил он, но в его голосе я не услышала никаких признаков раскаяния или смущения.

— Пожалуйста, не надо. Если вы это сделаете, мне придется отослать вас обратно в темный угол, чтобы можно было поговорить по-человечески.

Он рассмеялся — искренне, от души. Тоже совсем как папа.

— А что вы делаете в саду такой холодной январской ночью, когда в доме вовсю кипит веселье? — спросил он.

— Тоже мне холод! Я ведь из Австрии.

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Мне кажется, здесь разговоры интереснее, чем там.

Он улыбнулся, сверкнув белыми зубами.

— Комплимент от самой мисс Ламарр? Я польщен.

— А кто сказал, что я говорю о вас? Может, я о себе.

Он вновь рассмеялся.

— Меня никто не предупредил, что ваше остроумие может соперничать с вашей красотой.

— Лестью вы добьетесь всего и ничего, мистер… — я умолкла на полуслове, вспомнив, что я даже не знаю, с кем говорю. Наверное, если уж его пригласили на эту вечеринку, он имеет какое-то отношение к кинобизнесу. Когда я это сообразила, он стал мне нравиться несколько меньше.

— Марки, Джин Марки.

Это имя было мне знакомо. Он был сценаристом, и я вспомнила, что он был женат на актрисе Джоан Беннетт и у них подрастает маленькая дочь. Не то чтобы у него была репутация ловеласа, но и репутации не-ловеласа, насколько я знала, тоже не было. Это меня слегка настораживало.

Он с привычной легкостью вежливого собеседника прервал затянувшееся молчание:

— Не пора ли нам уйти с этой убогой вечеринки? Я знаю один небольшой бар прямо за углом — думаю, он нам как раз подойдет.

И я пошла с ним, хоть это и было против моих правил. Все-таки я совсем не знала этого человека, а хищников в Голливуде предостаточно. Но меня тянуло к нему. В виде исключения я отпустила поводья и решила рискнуть.

Кивнув, я взяла его под руку, и мы вместе вышли с террасы на улицу. Рядом с ним мне было неожиданно спокойно и надежно — ощущение, которого я не испытывала со дня смерти папы. Может, я наконец встретила мужчину, с которым не нужно играть роль?

Глава тридцать вторая

10 июля 1939 года

Лос-Анджелес, Калифорния

Держа в руке корзинку с полевыми цветами, я открыла заднюю дверь нашего одноэтажного белого фермерского домика на Бенедикт-Каньон драйв, который мы прозвали фермой «За шпалерами». Это была настоящая обитель тишины и покоя, с белыми стенами, белой мебелью и редкими пятнами цвета — коврами, картинами и цветами. Я вошла в гостиную. Джин крепко спал, растянувшись на белом диване, страницы его сценария рассыпались по красному ковру. Доннер, наш датский дог, постарался уместить свое огромное тело на крошечном свободном кусочке диванной подушки у ног хозяина. От этих двоих веяло умиротворением, глубоким, прочным счастьем, в которое я только теперь потихоньку начинала верить. Хотя бы в те минуты, когда мои внутренние демоны спали.

Я прокралась на кухню — потихоньку, чтобы их не тревожить. Достала из шкафа простую белую фарфоровую вазу, налила воды. Обрезав концы стеблей, поставила мелкие цветочки-капельки в вазу и начала составлять из них букет.

Вдруг руки Джина подхватили меня и закружили в воздухе. Пышные юбки летели по кругу вслед за мной, и я заливалась смехом. Наконец он поставил меня на ноги и сказал:

— Как тебе идет твой домашний наряд, моя маленькая хаусфрау.

— Благодарю вас, добрый господин. — Я сделала книксен, и он крепко обнял меня.

Кто мог подумать, что не пройдет и двух месяцев и наша случайная встреча на чужой террасе обернется свадьбой. Наверное, от того, что Джин показался мне таким знакомым и уютным с самого начала, я с такой легкостью приняла это решение. Но сейчас, в разгар европейской войны, из которой мне только-только удалось вытащить маму, я не могла не думать о том, чем же я заслужила этот кусочек счастья. Останься я в Австрии, меня окружала бы совсем другая жизнь.

— О чем это ты задумалась? — спросил Джин, но мне не хотелось говорить. Я никогда не делилась с Джином ни тайной моего еврейского происхождения, ни тем, что мой бывший муж продавал оружие Муссолини и Гитлеру. Конечно, он знал, что я уже была замужем, но и только. Я не осмеливалась раскрывать ему секреты, которые хранила глубоко в себе.