Эдгар Хантли, или Мемуары сомнамбулы - Чарльз Брокден Браун

Но, с другой стороны, в доме побывал человек. И пусть его мотивы неведомы мне, однако ходить по лестницам и открывать сундуки способны только человеческие существа.

Похищение писем и загадочное проникновение в дом незнакомца случились в одно и то же время. Неужели это просто совпадение? Неужели грабитель и незваный гость – два разных лица? Пропажа моего сокровища никак не ассоциировалась у меня с действиями человека, но в глубине души я верил, что все в этом мире взаимосвязано, и надеялся, что, установив личность незнакомца, смогу приподнять покров и над тайной похищения.

В моих мыслях царило уныние, не мешавшее мне, однако, предаваться мечтам. За целый день я ни разу не вспомнил о Клитеро и вернулся к размышлениям о нем лишь ночью. Я находил хоть и слабое, но все-таки утешение в надежде на то, что время в своем чреватом взрывами коловращении рассеет когда-нибудь окутавший меня мрак. А теперь надо было забыть все связанное с пропажей писем и думать только о Клитеро.

Беспокойство мое не уляжется, пока я еще раз не побеседую с ним. С нетерпением я стал дожидаться утра. Меня не покидала уверенность, что каждая минута причиняет ему новые страдания, как нравственные, так и физические, и я полагал, что в моих силах даровать ему облегчение. Еду, что я принес, он, конечно, уже съел, а трехдневное воздержание от пищи может серьезно подорвать его жизненные силы. Временами мне хотелось отправиться в путь без промедления. Ночь была в самом разгаре, но пронесшаяся буря очистила воздух, да и полная луна озаряла землю ослепительным светом.

И все-таки я воздержался от этого опрометчивого шага, понимая, что мне необходимо хоть немного поспать, иначе мой организм просто не выдержит. Впереди у меня новые трудные испытания, и если не отдохнуть, от моего рвения не будет никакого толку. Я уже собирался лечь в постель, когда произошел еще один инцидент, помешавший мне осуществить это намерение.

Глава XIV

Я загасил светильник и, бросив взгляд в окно, из которого в комнату проникали, переливаясь, лунные блики, заметил, что к дому подъезжает всадник. Виден был лишь силуэт, но что-то в фигуре этого человека показалось неуловимо знакомым. Меня заинтриговало его сходство с кем-то, кого я некогда знал. Потом всадник остановился и заговорил с прохожим, попавшимся ему навстречу. Вероятно, удовлетворенный ответом, он проследовал прямо во двор, спешился и подбежал к двери. Я сразу же сорвался с места, торопясь открыть ему. Мне не терпелось узнать, кто он и какова цель его приезда.

Он любезно поприветствовал меня, но не сердечно, а так, как это делают посторонние люди, и спросил, не здесь ли проживает молодой человек по имени Эдгар Хантли. Я ответил утвердительно и пригласил его в дом, после чего он вошел и непринужденно расположился у потрескивавшего в камине огня. Однако во взгляде его сквозили сомнение и беспокойство. Казалось, он очень хотел расспросить меня о чем-то и в то же время боялся, что мои слова обманут его надежды или подтвердят дурные предчувствия.

Между тем я с интересом приглядывался к нему. Меня не покидало ощущение, что мы с ним действительно прежде встречались, однако ни его имени, ни обстоятельств той встречи я вспомнить не мог. Наконец он заговорил, неуверенно и слегка запинаясь:

– Меня зовут Уэймут. Мне надо получить сведения об одном джентльмене… Поймите, от этого зависит мое счастье…

Я вздрогнул, услышав его имя. Живые, волнующие воспоминания нахлынули на меня, сразу напомнив о вашем брате. Вы знаете, что они были друзьями. Три года назад Уэймут отбыл из Америки, и никакие вести о нем не доходили – во всяком случае, до Уолдгрейва. Теперь он вернулся и, возможно, пребывает в неведении о смерти своего друга.

Прервав напряженную паузу, Уэймут продолжил:

– Я узнал о том, что случилось, как только приехал сюда, и это известие глубоко опечалило меня. Я любил Уолдгрейва. Нет на земле никого, кто был бы так же дорог мне. В силу некоторых обстоятельств его жизнь стала для меня бесценной, даже если он и уступал кому-то по части своих достоинств. Я не преувеличу, сказав, что мое собственное существование, как и мое благосостояние, было неразрывно связано с ним. Сразу же по возвращении на родину я навел о нем справки. Мне сообщили о его безвременной кончине. И тогда, поскольку от этого зависит мое счастье, у меня возник ряд вопросов относительно того, что сталось с его имуществом и где оно находится. Я разыскал знакомых Уолдгрейва, в том числе очень близких, видевших его в последние дни, но нужной информацией они не владели. Наконец мне сказали, что один молодой человек пользовался особым уважением и доверием со стороны покойного, и назвали ваше имя. Мне также приблизительно сообщили место вашего пребывания, добавив, что, вероятно, вы распоряжаетесь наследством Уолдгрейва и лишь от вас я смогу получить необходимые сведения. И вот теперь я обращаюсь к вам с нижайшей просьбой честно ответить на мои вопросы.

– Что ж, – откликнулся я, – это нисколько не затруднит меня. Спрашивайте все, что хотите. Я отвечу с радостью и ничего не скрою.

– Тогда скажите, какого рода собственностью и в каком объеме располагал ваш друг к моменту своей смерти.

– Деньгами. Он вложил их в один из североамериканских банков. Чуть меньше восьми тысяч долларов.

– К кому они перешли?

– К его сестре. Больше у него не было родни.

– А какие-то распоряжения по поводу наследства он не оставил?

При этих словах Уэймут посмотрел мне прямо в глаза, да так, словно хотел прочитать мои самые сокровенные мысли. Меня удивили его вопросы, а еще более тон, каким они были заданы. Все же я поспешил ему ответить:

– Он не успел изъявить свою волю. Бумаг, по которым можно догадаться о его намерениях, тоже нет. Но, конечно, он все оставил бы сестре. И не только в силу родства, но и потому, что горячо любил ее и за многое был ей благодарен.

Уэймут отвел от меня взгляд и погрузился в печальные раздумья, сопровождавшиеся частыми глубокими вздохами. Его манера себя вести, странное напряжение, с каким он задавал вопросы, озадачили меня. От сведений, которые я сообщил ему в свете его интереса к судьбе Уолдгрейва, он должен был испытать удовлетворение, но никак не огорчение. Наследство Уолдгрейва оказалось намного больше, чем можно было ожидать, судя по