Анжелика. Война в кружевах - Анн Голон

Увидев, как побледнела Анжелика, легкомысленная маркиза легонько стукнула ее веером.

— Я пошутила. Но будьте осторожны! Этот взбесившийся ханжа способен настоять на длительном тюремном заключении или опале, уж я-то его знаю. Король может прислушаться к его мнению и вспомнить, что Лозен слишком часто выводит его из себя. Его Величество очень недоволен, что они оба пошли против его желания уладить дело мирно. Сама по себе дуэль никого не шокирует — все дело в исполнении закона. Как бы то ни было, запал тлеет. На вашем месте я попыталась бы вмешаться, пока есть время, ведь король еще не принял решения.

Анжелика отложила молитвенники и спешно покинула святое убежище.

Нинон де Ланкло, к которой она обратилась вновь, сначала сказала, что историю с обманутым мужем не стоит принимать всерьез. Раздувать из столь заурядного происшествия показательный процесс просто нелепо. Когда начинается эпидемия, врачи не занимаются отдельными случаями болезни.

Людовик, которому сообщили об этих словах, улыбнулся. А это — добрый знак.

Но когда Анжелика рассказала Нинон о роли, которую взял на себя господин де Солиньяк, та нахмурилась. Она вспомнила время, когда Ришельё приказал палачу рубить благородные, но слишком горячие головы дворян именно «в назидание другим»: таким способом он надеялся заставить молодых сеньоров отказаться от этой отвратительной привычки драться на дуэлях, уничтожавших цвет королевства.

— Если месье де Солиньяк вбил себе в голову, что Провидение коснулось шпаги вашего супруга, то можно не сомневаться: он будет надоедать королю с упорством, которое иные прилагают для того, чтобы заручиться монаршей милостью.

— Неужели вы полагаете, что король позволит кому бы то ни было повлиять на свое решение?

— В данном случае речь идет не о слабости с его стороны. Даже если государь считает мессира де Солиньяка невыносимым, аргументы, которые тот выдвигает, весомы. Существует религиозный закон, и закон светский не противоречит ему. Если король обязался соблюдать и тот, и другой, он не может отступить. Все могло бы обойтись, если бы дуэль прошла незаметно. Но о ней трубят на всех перекрестках.

Анжелика опустила голову и задумалась. Теперь, перед битвой, она сумела справиться со своим волнением.

— Может быть, мне следует навестить мессира де Солиньяка?

— Попробуйте.

Глава 15

Неудачная попытка Анжелики добиться расположения маркиза де Солиньяка. — Анжелика в Версале вместе с другими просителями передает прошение на имя Людовика. — Аудиенция короля

НЕСКОЛЬКО минут Анжелика простояла под проливным дождем перед решеткой Сен-Жерменского дворца — как оказалось, двор переехал в Версаль. Она чуть было не отказалась от своей затеи, но все же взяла себя в руки и поднялась в карету.

— В Версаль, — крикнула она кучеру.

Кучер с ворчанием принялся разворачивать упряжку.

Сквозь стекла, занавешенные пеленой дождя, Анжелика смотрела, как мимо проносятся голые леса, подернутые серым туманом.

Дождь, холод, грязь! Наступила угрюмая зима. Все мечтали о снегопадах, о сверкающей белизне, которую принесет Рождество.

Анжелика не чувствовала заледеневших ног. Время от времени она сжимала губы, и в ее глазах зажигалось нечто, что мадемуазель де Паражонк называла «боевым задором».

Анжелика снова вспоминала свою встречу с маркизом де Солиньяком, который все же согласился ее принять. Нет, не у него дома, тем более не у нее: тайная встреча прошла со всеми мыслимыми предосторожностями в маленькой холодной приемной монастыря целестинцев. Вне королевского двора, где высокий рост и монументальный парик придавали Солиньяку величественность, главный камергер королевы производил впечатление хитроватого, если не сказать — подозрительного человека.

Казалось, что все окружающее предоставляет Солиньяку повод для возмущения. Он не преминул сделать Анжелике внушение, что она недостаточно скромно одета для официальной встречи.

— Вам, должно быть, кажется, что вы освещены дворцовыми люстрами, а меня вы принимаете за одного из тех блондинов, которые теряют голову от вашей красоты? Не знаю причины, по которой вы пожелали со мной встретиться, но, учитывая печальное положение, в которое завело вас ваше легкомысленное поведение, по крайней мере, имейте стыд прикрывать гибельные прелести, ответственные за происшедшее несчастье.

Анжелику ожидали сплошные сюрпризы. Господин де Солиньяк, полуприкрыв глаза, стал расспрашивать: постится ли она по пятницам, подает ли милостыню и видела ли «Тартюфа» — а если да, то сколько раз.

Мольеровского «Тартюфа» кичившиеся своей набожностью ханжи встретили в высшей степени недоброжелательно. Когда комедию представляли королю, Анжелики не было при дворе, так что она пьесу не видела.

Недооценив влияние, которое оказывало в придворных кругах Общество Святого Причастия, она вышла из себя. Разговор стал резким и язвительным.

— Да обрушатся несчастья на голову того или той, кто стал причиной скандала! — закончил беседу неуступчивый маркиз.

Анжелика удалилась, потерпев полное поражение. На смену мужеству пришел гнев. И тогда она приняла решение встретиться с королем.

Маркиза переночевала в придорожной таверне в окрестностях Версаля и с восходом солнца уже находилась в зале просителей, сделав глубокий реверанс перед портретом Людовика, висевшим над мраморным камином в позолоченном нефе дворца. В «час прошений» под расписными плафонами Версаля, как обычно, собрались просители: отставные военные, оставшиеся без пенсий, ограбленные вдовы и обнищавшие дворяне. Сломленные судьбой и покинутые близкими, эти люди обращались с последней надеждой ко всесильному королю. Стоявшая тут же мадам Скаррон в своей поношенной накидке являла собой классический облик просителя и была едва ли не его символом.

Анжелика не стала поднимать с лица кружевную вуаль и осталась неузнанной.

Когда вышел государь, она опустилась на колени и всего лишь протянула ему прошение, в котором смиренно умоляла Его Величество уделить несколько минут маркизе дю Плесси-Бельер.

Она с радостью заметила, что король, бросив взгляд на ее прошение, оставил его в руках, а не передал вместе с прочими бумагами господину де Жевру.

Когда толпа просителей рассеялась, не кто иной, как де Жевр, подошел к закутанной в накидку даме и тихим голосом пригласил следовать за собой. Перед маркизой распахнулись двери в кабинет Людовика.

Анжелика не смела и надеяться, что ее примут столь скоро. Сердце ее заколотилось. Как только дверь королевского кабинета затворилась за ней, Анжелика прошла несколько шагов и упала на колени.

— Поднимитесь, мадам, — раздался голос короля, — встаньте и подойдите ко мне.

Голос не был сердитым.

Анжелика повиновалась и, приблизившись к столу, откинула вуаль.

В кабинете было темно. Тучи затянули небо, снаружи слышался шум дождя, и вода разбивалась о песок садовых партеров. Несмотря на полумрак, Анжелика все же сумела различить слабую улыбку на лице Людовика. Он милостиво произнес:

— Я огорчен, что одна из моих придворных дам считает необходимым соблюдать тайну для встречи со мной. Почему вы не сочли возможным обратиться к своему королю открыто? Ведь вы — жена маршала.

— Сир, мне так неловко…

— Итак, мы подошли к главному. Я принимаю ваше смущение в качестве оправдания. Но в тот вечер было бы разумнее не уезжать из Фонтенбло с такой поспешностью. Бегство не достойно вас, не достойно мужества, с каким вы держались во время неприятного инцидента.

Анжелика с трудом сдержала изумленное замечание, что уехала, подчиняясь его приказу, переданному мадам де Шуази.

Король продолжил:

— Оставим это. Какова цель вашего визита?

— Государь, Бастилия…

Она запнулась, сраженная прозвучавшим словом. Ей не стоило начинать с названия крепости. Анжелика растерялась и судорожно сжала руки.

— Давайте выясним, — очень мягко начал король, — за кого вы пришли просить? За графа де Лозена или за маркиза дю Плесси?

— Сир, — с чувством воскликнула Анжелика, — меня волнует только судьба моего мужа!

— Увы! Так было не всегда, мадам! Если верить слухам, то на какой-то миг, быть может очень краткий, судьба маркиза и сама его честь отошли для вас на задний план.

— Это правда, сир.

— Вы сожалеете об этом?

— Всей душой, сир.

Под пронизывающим взглядом Людовика Анжелика припомнила, что король всегда проявлял живейшее любопытство к личной жизни своих подданных.

Однако такой интерес облекался в весьма тактичную форму. Король знал, но хранил молчание. Более того: он заставлял молчать других.

Было очевидно, что король желал проникнуть в тайны своих подданных прежде всего потому, что искал надежные средства для управления ими.