Пылкая дикарка. Часть вторая - Вирджиния Нильсен

Комната была чистой. Покрашенные известью стены, вероятно, были сбиты из досок кипарисового дерева с неочищенным мхом и грязью. Дома такой же конструкции она видела повсюду здесь, на ручье. Сюда не проникал жар с соседней кухни. В комнате стояла единственная кровать с матрацем, набитым мхом и брошенного на перевязанные крест-накрест веревки, — эта картина была ей знакома с детства. Кроме того, там был еще стол и два стула. На стене она увидела деревянные колышки для развешивания одежды.

"Чего же еще требовать? Во всяком случае, — напомнила она себе, — здесь было так же хорошо, как и в доме ее отца, там, на острове Наварро, где они были с матерью". Она могла навести справки о Мишеле Жардэне, опросив слуг. Они всегда знали, кто гостит в городе, и чем он занимался, если, конечно, она заплатит за информацию.

Позже она собиралась посетить индейскую деревню, чтобы узнать, помнит ли там кто-нибудь еще о ее матери. Ей очень хотелось убедиться, узнает ли месье Вейль, которому она поручила хранение золотых подарков Кроули, или хозяин таверны, жена которого подружилась с ней восемнадцать лет тому назад, в этой расфранченной женщине из Нового Орлеана, путешествующей в компании собственной горничной, ту девушку, которая когда-то ставила капканы на болоте и шестом гоняла свою пирогу.

Она пожала плечами. Это двухдневное путешествие вызвало у нее странное, ностальгическое настроение. Нет, ностальгию она почувствовала прежде, когда не увидела среди сироток своей Орелии.

Эстер, вернувшись с кухни с подносами с едой, сообщила, что в пансион прибыли другие гости из Нового Орлеана и среди них один молодой человек.

— Но это не месье Жардэн. Он адвокат, у него здесь своя контора.

— Ну а кто же другие гости?

— Две женщины, одна из них молодая. Они ездят по балам, и иногда их посещают здесь молодые люди.

— Мать с дочерью?

— Не знаю. Их горничная — ее зовут Жульенна, — не отличается таким дружелюбием, как остальные слуги. Она вообще все время в основном молчит. Слуги говорят, что старшая очень строга.

— Мне хотелось бы повидать девушку, — сказала Клео.

Подумав, Эстер сказала:

— Хорошо, я расскажу Жульенне о гнездышке этой колибри там, за кухней. Оно находится в кусте жасмина и расположено так низко, что просто диву даешься, как это их кошка до сих пор не расправилась с ее младенцами… — Клео улыбнулась.

Она не придала особого значения словам Эстер. Но когда на следующий день, после позднего завтрака, она выглянула в окно, ей стало так плохо, что она зашаталась, пытаясь ухватиться за стул, чтобы не упасть. Она хотела ущипнуть себя, чтобы убедиться, что не спит. Она увидела перед собой высокую девушку с миндалевидными глазами, которая присматривала за малышами-сиротками в монастыре. Эта девушка, уверяла себя Клео, была ее Орелией!

На ней было простое белое платье, ее перевязанные ленточкой, зачесанные назад, богатые золотисто-каштановые волосы открывали ее миловидное лицо. Они спадали ей на плечи. Она с восхищением склонилась над серым гнездышком. Она старалась держать руки за спиной, словно опасаясь, как бы не подойти поближе и не вспугнуть крохотных птенцов.

Клео замерла на месте. Она решила воспользоваться представившимся ей моментом, убеждая себя в том, что такого случая может больше не быть. Сердце ее так бешено колотилось, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Выходя из своей комнаты, она понятия не имела, что скажет своей дочери.

Но ей не стоило беспокоиться. Когда она подошла к ней, Орелия, бросив на нее ясный, нежный взгляд, спросила:

— Ну, разве они не миленькие?

Хлопая маленькими крылышками, мама-колибри с опаской поглядывала на лицо Орелии. Подчиняясь инстинкту, Клео, схватив свою дочь, оттащила ее в сторону.

Испуганный крик Орелии прервала птичка, подлетевшая к самому ее носу. Потом она исчезла в гнездышке, которое было не больше гусеничного кокона.

Клео с облегчением вздохнула.

— Прошу прощения, — сказала она, неохотно ослабляя хватку. — Я боялась, как бы она не выцарапала вам глаза! Руки у нее онемели от прикосновения к стройному телу дочери. Они привыкли держать ее с младенчества, и ощущение ее плоти вызвало у Клео теплую волну, мгновенно пробежавшую по всему ее телу. С большим трудом ей удавалось удерживать руки по швам.

Она сделала пару шагов назад, чтобы легче было бороться со своими чувствами, и не напугать еще больше девушку.

Но Орелия, кажется, всего этого не замечала.

— Мать просто защищала своих детишек, — сказала она.

Клео вздрогнула, увидев в глазах дочери слезы.

— Она вас не ранила? — воскликнула она.

— О нет, что вы! Надеюсь, мы не очень ее напугали, и она не покинет своих птенцов. Мне было бы очень неприятно!

— Она не покинет свой выводок, — сказала Клео. — Большинство живых существ обладает сильным материнским инстинктом.

— Он у них сильнее, чем у некоторых людей, — согласилась с ней Орелия. В голосе ее угадывалась горечь.

Клео в отчаянии глядела на нее.

— Почему вы так говорите?

— Она отошла от жасминового куста. Орелия колебалась, глядя на эту женщину с бледно-золотистой кожей и глазами, похожими на две миндалины, которые так отличались от глаз креолок. В ней было что-то такое, что неотступно притягивало Орелию к ней. Вдруг, неожиданно для нее самой, она сказала:

— Моя мать меня бросила.

Клео с трудом подавила просившийся наружу вопль отчаяния и боли.

Но Орелия, все же услыхав его, беззаботно продолжала:

— А отец этого не сделал, — ну не совсем. Он притворился, что у меня якобы другой отец, но я-то его знала. Он часто навещал меня в монастыре и следил за моим образованием.

— Ну, это уже неплохо, — сказала Клео, пытаясь скрыть терзавшую ее боль. — Почему ваша мать вас бросила?

— Потому что я незаконнорожденная. — В ее словах звучал горький вызов. — Моя мать была леди из светского общества и не могла в своем положении признать своего ребенка-бастарда.

— Вам об этом сказал отец? — спросила Клео, чувствуя, как из-за охватившего ее гнева и боли к горлу подкатывается комок.

— Нет, он никогда мне о ней не говорил. Никто не знает, кто она такая, хотя все говорят об этом с большим любопытством.

— Но, по слухам, вы выезжаете на балы, у вас бывают молодые люди, — сказала Клео с легкой, поддразнивающей улыбкой. — Они сплетничают на кухне, вы же об этом знаете.

— Сплетничают и на балах, — резко возразила Орелия. — Да, меня приглашают, но всерьез меня там не воспринимают. — Приятель моего отца, — объяснила она, — сообщил мне скупые сведения об отце. Он сказал, что отец обещал дать мне приданое.