Управляемая демократия: Россия, которую нам навязали - Борис Кагарлицкий

Попыткой разрешить это противоречие были сверхпрезидентские конституции в России и других постсоветских странах. Они благословляли режим личной власти, сводя к минимуму возможности общества влиять на политический процесс, но в то же время создавали для личной власти президента определенную правовую основу и придавали ей «демократическую» форму.

Запад вполне терпимо относился к такой разновидности демократии, при условии что экономическая и внешняя политика режима соответствовала его интересам. Когда президенты Казахстана и Узбекистана продлили свои полномочия путем референдума, официальные лица в Вашингтоне не сочли это особым нарушением гражданской свободы. Так же и преследование оппозиции в Грузии оставалось совершенно незамеченным в Западной Европе и США вплоть до 2003—2004 гг., когда режим Шеварднадзе в Тбилиси начал рушиться. В этот момент Запад внезапно осознал, что Шеварднадзе диктатор, а затем так же некритически поддержал пришедший ему на смену новый режим. Осудив бомбардировки и нарушение прав человека в Чечне, европейские и американские дипломаты сделали все возможное, чтобы эти декларации не имели для России никаких практических последствий. Зато когда в Белоруссии президент Александр Лукашенко продлил свои полномочия таким же способом, как его коллеги в Средней Азии, на Западе поднялась буря негодования.

На самом деле в качестве президента Лукашенко был не лучше и не хуже других. По сравнению с лидерами Казахстана, Грузии или Узбекистана он даже мог бы выглядеть демократом. Но на свою беду он осмелился пойти против воли Международного валютного фонда, отвергнув его экономические рецепты и отказавшись приватизировать промышленность. Хуже того, он отказался и от геополитического партнерства с Западом, пытаясь возродить связи с бывшими «братскими республиками» СССР.

Лукашенко, как и Ельцин, разогнал неугодный парламент и переделал конституцию. Запад ответил возмущением, которое было столь же интенсивным и единодушным, как и поддержка точно таких же мер Ельцина. В Белоруссии, как и в России, после установления нового порядка оппозиция была лишена всякого влияния на принимаемые решения, а руки у президента развязаны. Проблема Белоруссии была не в авторитаризме Лукашенко, а в том, что его политика не соответствовала рецептам Международного валютного фонда.

И все же главной причиной того, что в России правовые нормы в 1994—1999 гг. более или менее соблюдались, была экономическая стабилизация, достигнутая правительством Виктора Черномырдина. Это была странная стабильность, поскольку производство продолжало падать. Но страна обрела некоторую устойчивость.

Основные ресурсы были поделены, сложились крупные финансово-промышленные группы, под контролем которых оказались почти все финансовые потоки и наиболее прибыльные производства. Лидеры этих групп не случайно получили в прессе название «олигархов». Их влияние обеспечивалось не только огромными финансовыми возможностями, но и близостью с властью. По определению одного из московских журналистов, олигархи — это капиталисты, которые «целиком и полностью зависят от государства»[116]. Поскольку инвестиционная активность олигархов была минимальной, именно правительство в конечном счете обеспечивало воспроизводство. Но и власть в свою очередь зависела от олигархов, лоббировавших свои интересы, оплачивавших политические и пропагандистские кампании официальных политиков, а зачастую просто содержавших «нужных» чиновников.

Коррупция стала функциональной частью системы, формой связи между бюрократией и ведущими экономическими группами, без которой невозможны были бы ни развитие предприятий, ни принятие решений в государстве. Коррупция «упорядочилась», «нормализовалась». Борьба с коррупцией в подобной системе становится не только бессмысленной, но и вредной — любая серьезная попытка такой борьбы немедленно дезорганизует хозяйственные связи, приводит к управленческому параличу. В свою очередь коррупционные отношения, типичные для элит общества, своеобразно воспроизводились на среднем уровне и даже в низах. Страна, разучившаяся работать, отчаянно старалась решить свои проблемы каким-нибудь другим способом.

29 июля 1994 г. на Варшавском шоссе в Москве можно было видеть необычное для тех мест зрелище: толпа народа с самодельными плакатами и портретами малоизвестного человека в очках выкрикивала невразумительные лозунги, что-то скандировала, ругалась с милицией. Это была не оппозиционная демонстрация, а собрание акционеров компании МММ. В тот день руководитель компании Сергей Мавроди, обвиненный в уклонении от уплаты налогов, сославшись на притеснения государственных чиновников, постановил снизить курс акций со 105 тыс. рублей до 1 тыс., а затем и вообще прекратил продажу акций. Логично было бы предположить, что тысячи разоренных им акционеров попытаются разгромить офис компании. Но на Варшавском шоссе происходило прямо противоположное: большинство акционеров требовали от государства возместить им ущерб, освободить МММ от уплаты налогов и клялись в преданности Сергею Мавроди.

Говорить, будто Мавроди уклонялся от уплаты налогов, было бы вопиющей несправедливостью. Подобно другим русским бизнесменам, он просто иногда делился с государством, отдавая столько, сколько считал нужным. По Москве упорно ходили слухи о том, что лидеры МММ и налоговые службы просто не договорились о сумме взятки. Но в любом случае кризис МММ был тесно связан с бюджетным кризисом России. Приватизировав доходные предприятия, не имея возможности собирать налоги с обнищавшего населения, правительство пыталось заставить бизнесменов уплатить хотя бы часть того, что следовало. Мавроди увидел в этом личное оскорбление, а заодно и великолепный повод избавиться от обязательств перед акционерами. Конфликт приобрел политическую окраску. Акционеры оставались верны Мавроди, что бы он с ними ни делал, но и власть «пошла на принцип». Победа Мавроди в этой ситуации означала бы, что отныне ни один предприниматель не будет считать себя обязанным платить налоги, а правительство вынуждено будет компенсировать акционерам любых компаний каждое понижение курса ценных бумаг.

Компенсации акционерам МММ государство платить отказалось, а Мавроди был арестован за сокрытие от налогообложения доходов в особо крупных размерах.

Произвольно «уронив» курс своих акций, МММ не только разорил сотни тысяч своих вкладчиков, но и дестабилизировал рынок ценных бумаг. Игра, начатая МММ, затрагивала множество компаний и банков. Эфир был заполнен рекламой фирм, предлагавших покупать свои акции, облигации, векселя или класть деньги под немыслимые проценты. Формально обещание 400 или даже 1000% в год оправдывалось ссылками на высокую инфляцию. Но на самом деле эти непомерные проценты стали обещать лишь после того, как инфляция снизилась до 8—10% в месяц. К тому же по долларовым вкладам финансовые компании обещали не менее грандиозные выигрыши — до 80% годовых!

Все прекрасно понимали, что курсы завышены, что деньги делаются из воздуха, что рано или поздно курс акций упадет. Компании работали по принципу пирамиды, когда старым вкладчикам деньги платят за счет средств, внесенных новыми. Почти все фирмы рассказывали небылицы о своих инвестиционных проектах, но спекуляция собственными и чужими ценными бумагами оставалась единственным видом деятельности, приносившим прибыль. Периоды биржевого ажиотажа неизменно заканчиваются резким спадом. Но никто не знал, когда это случится, а миллионы мелких акционеров, ничего не понимающих в законах рынка, надеялись, что это будет длиться если не бесконечно, то так долго, как хочется.

В 1992—1993 гг. на фоне катастрофического спада экономики в России возникали и процветали сотни новых фирм. Это были не только биржевые спекулянты и организации, занимавшиеся перераспределением собственности. Переход к капитализму и западной модели потребления неизбежно создавал «новое пространство бизнеса». Как грибы после дождя росли биржи и банки, развивалось индивидуальное жилищное строительство, сфера услуг, производство рекламы и т. п. Если вчера в Москве вообще почти не продавали дорогие западные марки машин, то сегодня появлялись не только автомагазины, но и станции техобслуживания. Открывались рестораны, казино, турагентства. Вместе с новыми услугами создавались и новые рабочие места. Люди, работавшие в этом «новом секторе», получали сносную зарплату.

Потребление новых русских росло за счет разрушения бывшего государственного сектора, и тем самым «старые» отрасли косвенно субсидировали «новые». Процветание «нового сектора» было зыбким. Эффективность была крайне низкой. Высокие прибыли и хорошая зарплата были возможны лишь до тех пор, пока речь шла просто о заполнении вакуума, а каждая новая фирма по существу была монополистом. Можно говорить даже о своеобразном «буме на фоне спада». Локомотивом, вытаскивающим экономику из депрессии, эти отрасли служить не могли, но некоторые фирмы могли процветать. На этой основе стал возможен и биржевой бум. Ситуация резко изменилась в 1994 г. «Новые рынки» достигли насыщения, а затем конъюнктура здесь тоже начала ухудшаться под воздействием общего спада производства.